Отношения с Натальей уже начали принимать статус полуофициальных (так Новый 1963 год Андрей встретил с родителями, но продолжил празднование у Фатеевой), что очень сильно беспокоило Марию Владимировну.
Как и всем авторитарным матерям, не желающим никому уступать своей власти над сыном, ей конечно же не могла нравиться и сама мысль о женитьбе Андрея. Да, разумеется, она понимала, что рано или поздно сын женится, но почему это должно произойти сейчас? И почему его избранницей должна стать женщина старше его, уже, как было принято говорить когда-то, «видавшая виды», успевшая побывать замужем, имеющая ребёнка и вообще… Можно предположить, что главным недостатком Натальи Фатеевой в глазах Марии Владимировны был её независимый, даже непокорный характер. О, любящая мать понимала, этот орешек мог оказаться ей не по зубам. Уж если женить сына, то на тихой, покладистой девушке, которая, будучи принятой в Семью, сразу же и безоговорочно признает главенство свекрови и никогда не станет ей перечить.
В Москве второй половины XX века, да ещё и в артистической среде с покорными бессловесными девушками было напряжённо. Вполне возможно, что их и вовсе не было, но даже если бы и были, то навряд ли Андрей остановил бы на одной из них свой выбор. Он был ярким, обаятельным, обольстительным мужчиной и женщин предпочитал тоже ярких. А яркие люди всегда с характером, что мужчины, что женщины.
В начале июля 1963 года картина «Три плюс два» вышла в прокат. Радость Андрея была двойной, потому что в это же время Наталья сдалась и согласилась выйти за него замуж. Если атакующие не сдаются, то в конце концов они побеждают.
Ситуация, которую по аналогии с фильмом можно было назвать «три плюс два» – к трём членам семьи Мироновых-Менакер готовились добавиться Фатеева и её сын – из угрожающей стала просто катастрофической. Мария Владимировна начала действовать, пытаясь разрушить нежелательный для неё союз. Впрочем, действовать она начала давно, а теперь пошла ва-банк, спасая всех – себя, сына, мужа. Ничем, кроме её вмешательства, нельзя объяснить отказ Андрея от столь долгожданной, вожделённой, можно сказать выстраданной женитьбе на Фатеевой. Отказ, который по свидетельству брата Кирилла, дался Андрею очень тяжело.
Существовал только один человек, ради которого Андрей Миронов был способен переступить через себя самого, ради которого он был способен на самые великие жертвы – мама. Она победила, в глубине души, должно быть, понимая, что такая победа во много раз хуже поражения, поскольку она надламывает так, что уже никогда не срастётся.
Надо сказать, что Миронов и Фатеева расстались спокойно и красиво, оставшись добрыми друзьями. Настолько добрыми, что Наталья принимала участие в личной жизни Андрея. Во время празднования своего дня рождения (было это 23 декабря 1963 года), она познакомила его со своей подругой Ларисой Голубкиной, актрисой, совсем недавно прославившейся на всю страну, благодаря главной роли в фильме «Гусарская баллада».
Фатеева угадала – Андрей сразу же увлёкся, весь вечер не отходил от Ларисы, пошёл её провожать… Возможно, он ещё продолжал любить Фатееву, но поскольку их отношения зашли в тупик, нуждался в ком-то, кто мог бы стать равноценной заменой. А тут – красивая девушка и к тому же, несмотря на свою молодость, уже известная актриса.
Новый год Андрей традиционно встретил вместе с родителями, а затем присоединился к компании, где была Лариса.
Уходящий год выдался для Андрея неоднозначным. Было много хорошего – роман с Фатеевой, успех картины «Три плюс два», которую за полгода посмотрело более тридцати пяти миллионов зрителей, знакомство с Ларисой, роль Присыпкина в «Клопе», хватило и плохого – разрыв с Фатеевой, инсульт у отца, от которого тот до конца так и не оправился.
Но всё же хорошего было больше. И отец, долго пролежав в реанимации, остался жив, и на смену одной любви пришла другая.
Всё к лучшему в этом лучшем из миров…
Лариса Голубкина воспитывалась родителями в строгости. Она рассказывала, что её мать полностью посвятила свою жизнь дочери, которую лет до двадцати пяти буквально водила за руку. Участь «маминой дочки» нелегка… Став актрисой, Ларисе пришлось постоянно доказывать родителям, что она «не такая, как все». В той среде, где она воспитывалась, об актёрах сложилось далеко не самое лучшее мнение, и Лариса своим поведением ежедневно опровергала его, при этом лишая себя совершенно невинных радостей. Замыкалась в себе, всё свободное время проводила дома, сторонилась людей, короче говоря, сознательно, добровольно вела чуть ли не монашеский образ жизни. Её застенчивость доходила до того, что она не могла просто поцеловаться с партнёром во время съёмок. Стеснялась, отказывалась от ролей, а уж о съёмках в обнажённом виде (весьма, надо сказать, целомудренных в советском кинематографе) и речи быть не могло!
В отличие от матери, отец Ларисы никогда не одобрял выбора её профессии, он хотел, чтобы дочь получила «серьёзное» образование. Лариса же сначала поступила в музыкальное педагогическое училище. Учиться там было скучно, но бросить начатое дело целеустремлённая девушка не могла. Она окончила училище и сразу же поступила на музыкальное отделение государственного института театрального искусства (ГИТИС).
Даже став популярной актрисой, Лариса не изменилась – осталась в душе всё той же примерной девочкой, чувствовавшей себя младше других и вечно испытывавшей пиетет перед взрослыми. Ей казалось, что взрослые, такие, например, как режиссёр Эльдар Рязанов, у которого она в двадцатилетнем возрасте снялась в «Гусарской балладе», это совершенно особенные люди. Подобное отношение уберегало Ларису от романов с теми, кого она считала дяденьками. Представить себе, что отношения могут выйти за пределы обычных рабочих или, скажем так – корпоративных, было невозможно.
Кому-то из актрис популярность помогала обзаводиться легионами поклонников. Кому-то, но не Голубкиной, у которой всё было наоборот. Лариса даже не догадывалась о том, что в неё, как утверждали слухи, были влюблены многие мужчины, увидевшие её в «Гусарской балладе». Ей же казалось наоборот, что, став знаменитой актрисой, она тут же распугала обрушившейся на неё славой своих немногочисленных поклонников.
Свои отношения с Андреем Мироновым Голубкина вначале воспринимала как нечто совершенно несерьёзное, может быть, даже смешное.
Очень скоро, если не сказать скоропалительно, Андрей предложил Ларисе выйти за него замуж. Предложение сделал по всем правилам – приехал домой к Ларисе в Собиновский проезд с огромной корзиной цветов.
Лариса отказалась. Сказала, что не хочет, да и любви взаимной между ними нет, так какой же смысл во всей этой затее? Андрей настаивал, утверждал, что любовь придёт позже. Что это было? Желание доказать матери, что он уже взрослый и всё равно возьмёт вот и женится? Или же он попросту надеялся забыться в этом браке, забыть Фатееву, успокоиться? Или действительно влюбился без памяти, но стеснялся в этом признаться? А может, надеялся, что теперь, после официального предложения Лариса, до сих пор сохранившая невинность, уступит его настойчивым просьбам и решится на близость?
Тянулась вся эта история довольно долго. То страсть Андрея, казалось, шла на спад, то разгоралась вновь. Пора было как-то определяться, но Голубкина всё не решалась. Больше всего ей не хотелось выходить замуж за актёра. Уже много позже Лариса поняла, что неприятие мужа-актёра было не чем иным, как спроецированным отношением её отца, считавшего всех актёров людьми порочными и ненадёжными. Примечательно и очень удивительно, что Миронов отцу Ларисы понравился что называется «с первого взгляда». Понравился, несмотря на свою актёрскую профессию. Наверное, родителям всё же дано какое-то особое чувство, позволяющее интуитивно определять, что для их детей хорошо, а что нет, что им подходит, а что не подходит.
И уж совершенно ничем нельзя было объяснить тот факт, что у Голубкиной сразу же установились чуть ли не дружеские отношения с родителями Андрея. Мария Владимировна и Александр Семёнович считали Голубкину своей, членом семьи и, представляя её знакомым, говорили: «Это наша Ларисочка!»
Марию Владимировну можно было понять. Во-первых, Лариса была скромницей, причём хорошо воспитанной скромницей, во-вторых, она была знаменита, то есть – «под пару» Андрею, в-третьих, она была здравомыслящей, серьёзной девушкой и, в-четвёртых, совершенно не стремилась выйти замуж за Андрея. Да и вообще не торопилась с замужеством.
Ну и конечно же Мария Владимировна отдавала себе отчёт в том, что бесконечно «ломать» сына ей не удастся. Да и жалко – родной ведь, не чужой. Если уж женитьба сына неотвратима, то пусть лучше его избранницей станет Лариса. На такую «правильную во всех отношениях» жену можно с уверенностью положиться. Не исключено, что в самостоятельной Ларисе Голубкиной Мария Владимировна видела себя в молодости.
По словам самой Голубкиной, зачастую она проводила с родителями Андрея больше времени, чем с ним самим. И надо сказать, Лариса получала от этого большое удовольствие. Марию Владимировну Лариса воспринимала как старшую подругу. Они встречались, обсуждали различные темы, ходили на концерты и спектакли.
Однажды, когда Андрей в очередной раз спросил, почему Лариса не хочет выйти за него замуж, та решила подшутить над пылким кавалером и «призналась» ему в том, что у неё есть двое детей, близнецы, рождённые тайно в девятом классе от моряка дальнего плавания (ну чем не завязка для сериала?). Трудно представить, но Миронов поверил во всю эту дичайшую чушь и серьёзно сказал, что готов усыновить малюток. Лариса была растрогана таким отношением, но предложение так и не приняла.
Казалось, всё складывалось так, чтобы этот брак состоялся. И взаимный интерес (если не любовь) имел место, и было где жить (оба имели, как говорилось тогда, «отдельную жилплощадь»), и было на что жить, и родители с обеих сторон не препятствовали, а даже, напротив, всячески выказывали своё одобрение, и возраст совпадал (Лариса всего на год была старше Андрея), и общих интересов было море, а вот поди ж ты – не хотела Лариса выходить замуж, и ничего с этим нельзя было поделать.
Постепенно Андрей не то чтобы охладел к Ларисе, но прекратил то и дело делать предложение. Их отношениям было суждено долгое время оставаться дружескими, и вряд ли был у Андрея Миронова более понимающий его друг, чем Лариса Голубкина.
Глава 7. Актёр Андрей Миронов в театре
Роман американского писателя Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» увидел свет в 1951 году и сразу же стал бестселлером. Стал, прежде всего, благодаря главному герою, Холдену Колфилду – странному юноше, который не хотел взрослеть, не хотел становиться таким, как все. Ему претила мысль о том, что он станет «работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег и ездить на работу на машине или на автобусах по Медисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино…» Смысл жизни Холден постигал, наблюдая за ней, а также искал его в книгах. В конце концов он определился: «Моё дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи». Иначе говоря, Холден нашёл своё призвание в том, чтобы оберегать детей от скверны лживого мира взрослых. Хорошее в общем-то желание. И произведение интересное, ведь становление личности подростка, его постепенное врастание в мир взрослых, интересно всем – как взрослым, так и детям.
В Советском Союзе книга Сэлинджера тоже стала чем-то вроде бестселлера. Она пришлась ко двору официальным идеологам. Они слегка сместили акценты и превратили рассказ о вечном конфликте отцов и детей в очередное доказательство моральной деградации капиталистического общества, в котором дети не хотят быть похожими на взрослых. То ли дело у нас, в стране победившего социализма. Из октябрят – в пионеры, из пионеров – в комсомольцы, из комсомольцев – в коммунисты и всё это с песнями, с песнями… Это там, за железным занавесом, люди рождаются, чтобы скатиться в пропасть (на всех ведь Холденов Колфилдов не напасёшься), а мы рождены, чтобы сказку сделать былью! Какую именно сказку, предусмотрительно не уточнялось, чтобы не снижать энтузиазма масс.
Мог ли Театр сатиры пройти мимо такого чудного произведения, да ещё прекрасно перекладывающегося в пьесу? Да ни за что! Тем более что это была как раз та самая возможность поймать одновременно двух зайцев. С одной стороны – идеологически верная пьеса, а с другой – никаких баррикад, никаких революционных матросов, никакого красноказарменного пафоса.
Без идеологии в стране победившего социализма не делалось ничего, поэтому с ней приходилось считаться всем – от дворников до министров. Поставить пьесу, не несущую в себе ничего идеологического, было невозможно. Порой вся эта идейная свистопляска приводила к совершенно непостижимым результатам. Так, например, в 1967 году по прямому указанию министра культуры СССР Екатерины Фурцевой вскоре после премьеры был снят с показа спектакль по пьесе Александра Островского «Доходное место», в котором Андрей Миронов играл Жадова. Тот самый спектакль, который был запрещён в XIX веке царской цензурой по политическим мотивам. Парадокс? Никакого парадокса: поведение обличаемых в пьесе старорежимных чиновников так перекликалось с поведением современных номенклатурщиков, что, несмотря на свою более чем столетнюю историю, пьеса казалась очень актуальной. А каким сильным, убедительным был образ Жадова, созданный Мироновым! Без него невозможно представить себе вообще всего спектакля. Жадов Миронова был не удачной актёрской находкой, плодом случайного «попадания в роль». Нет, это был Образ с большой буквы, порождение таланта. Миронов, как и полагалось по пьесе, вначале наделил своего героя набором положительных качеств, а затем, по выражению самого Островского, «тряхнул, всё и осыпалось». Но осыпалось не до конца – осталась вера в нравственную чистоту, торжества совести над подлостью, победу высокого над низменным. Миронову удалось поднять режиссёрский замысел на небывалую высоту. Именно потому старая пьеса зазвучала по-новому, свежо и остро, за что и была снята.
Но вернёмся к Сэлинджеру. Когда, в самом начале 1965 года, начались репетиции «Над пропастью во ржи», Миронов получил в нём главную роль – Холдена Колфилда, но в запасном, дублирующем составе. И опять же «но», буквально с первых же репетиций режиссёр постановки Александр Шатрин настолько высоко оценил игру Андрея, что перевёл его из запасного состава в основной. Сам Миронов вспоминал: «Я к этому совершенно не был готов, прямо скажем. Шатрин повернул мой взгляд и всего меня куда-то внутрь себя. К тому же это книга моей юности, моего поколения. Это произведение, с одной стороны, лирическое, с другой – драматическое совпадало в то время с моим собственным мироощущением. И Холден Колфилд, с его оценкой и взглядом на жизнь, его размышлениями, его пониманием правды, неправды, истины, лжи был как-то очень близок мне. Шатрин помог мне почувствовать и попытаться прожить именно вот это „что“, а не „как“, ощутить это „что“… а главное, создать это из себя, а не из какого-то представления об этом. Через себя, через свою эмоцию, через свой интеллект, через своё восприятие мира. Естественно, тогда мне ещё не хватало жизненного опыта и я немногое пережил, а фактически – ничего. Я только пережил в то время свою первую любовь, которая стала, быть может, необходимым для роли эмоциональным багажом… (Я понимал и с годами понимаю всё больше и больше – человеческая драма, горе обогащают в нашей профессии. Это ужасно, но актёр вынужден тиражировать пережитое, потому что всё время пытается удержать ту эмоцию, то ощущение, то самочувствие). Главное, чему научил меня Шатрин – что всё надо пропускать только через себя. А для этого ты должен собой что-то представлять. Представлять и в плане интеллектуальном, и в плане духовном, и в плане душевном и сердечном, и в плане восприятия чего-то, с одной стороны, и неприятия – с другой, какой-то своей определённости, своего стержня. То, что я прочитал, например, у Михаила Чехова: „Есть секрет, который, к сожалению, не все актёры знают. Секрет этот заключается в том, что публика всегда, сознательно или бессознательно, за образом, созданным актёром, видит того человека, который создаёт этот образ, оценивает его. И от того, приняла или не приняла она этого человека, зависит возможность возникновения и сам характер связи между актёром и публикой“»
Премьера спектакля «Над пропастью во ржи», состоявшаяся в марте 1965 года, прошла «на ура». Александр Шатрин, восторгавшийся игрой Миронова не меньше зрителей, сразу же после спектакля записал свои восторги на программке и вручил её артисту на память.
Роль Холдена Колфилда стала очередной ступенькой, ещё одной вехой растущего актёра Миронова. Роль удалась, это признали все. И даже критика, порой мелькавшая между похвал, была благосклонной – совсем не злой и нисколько не уничижительной. Вот такой, например: «Говоря об отдельных исполнителях, следует, конечно, отметить непринуждённую манеру А. Миронова, играющего главную роль – Холдена Колфилда, хотя манере этой свойственна некоторая неэкономность мимики и жеста, иногда заставляющая думать об амплуа циркового артиста»[12] .
Спустя полтора года, в декабре 1966, в Театре сатиры состоялась премьера спектакля «Дон Жуан, или Любовь к геометрии», поставленному Валентином Плучеком по пьесе швейцарского драматурга Макса Фриша. Миронов играл Дон Жуана, играл так, что по окончании спектакля более получаса не мог уйти со сцены – зал аплодировал актёрам, не отпуская их.