Впрочем, можно и там, между стеной с окном и стеной с копьем, пара табуреток лежит острыми ножками вверх, а я сам видел, как один коммандос бросил зеленого берета на такой стул, и ножка проткнула насквозь, высунулась из груди. Правда, эта не настолько носорожиста, ее веса может не хватить для земной гравитации, лучше будет чуть дальше, там со стены свисают какие-то провода… Конечно же, под высоким напряжением, если эту дуру пихнуть на них… да что это я такой сегодня грубый: пихнуть, толк-путь, подставить ножку, споткнуться, нехорошо, все-таки женщина, к тому же красивая. Должна сама попасть на эти провода, а я с бессильным сожалением буду наблюдать… нет, лучше подбегу с желанием спасти, но она уже будет мертва и упадет мне на руки с последними словами раскаяния и молитвой… в смысле, прости, Вася, я была не права, мой счет в швейцарском банке на такой-то цифре, отдай бедным неграм, а еще лучше – русским, пусть погасят национальный долг, как раз хватит…
Все это, естественно, моментально проносилось в моей голове, так бывает, говорят, в предсмертии, когда успевают увидеть вроде бы всю жизнь со всеми подробностями, а то и не только свою, что куда интереснее, она еще не успела договорить, как я ответил:
– Африка – она и в Африке Африка.
Она насторожилась.
– Это что значит?
– Что жизнь – игра с постоянно меняющейся системой правил. Истина, что у тебя в руках меч, а у меня палка, но разве здравый смысл не подсказывает, что не надо верить абсолютным истинам?
– Не подсказывает, – ответила она злорадно. – А вот не подсказывает!
– Почему все дуры такие женщины? – сказал я со вздохом. – Ведь, кроме чужих неприятностей, в жизни есть и другие радости! Например, вы замужем?
Она ответила с недоумением:
– Нет, конечно… К чему такой вопрос?
Я вздохнул и произнес с лицемерным сочувствием:
– Понимаю, понимаю. Вы не можете себе найти мужчину в мужья потому, что пьяные вам не нравятся, а трезвые, что понятно, скорее удавятся, чем женятся на вас…
Она закричала в бешенстве, ринулась, размахивая ятаганом. Вихрь ударов почти скрыл ее, передо мной был стремительно надвигающийся силовой пузырь из сливающихся, как в жалюзи, полос отточенной стали. Я поспешно метнулся в сторону, грохот, звон битого стекла, треск оконной рамы…
В глазах у меня мутилось, горло пересохло. Пошатываясь на подгибающихся ногах, я подошел к окну, выглянул. Далеко-далеко внизу, я даже не думал, что мы так высоко, на вмятой ударом крыше мерседеса лежит в красивой позе, раскинув руки, крошечное тело. Крови отсюда не видно, что понятно, из женщин ее почти не вытекает, это из нас хлещет, как из раненых слонов, ах да, это уже говорил, ну почему бы не повторить для тугодогоняющих?
Пошатываясь, с прутом в руке побрел в ту комнату, куда увели торкессу. Едва коснулся двери, как стремительно распахнулась, едва не разбив мне нос. Я придержал ее руками, торкесса счастливо вскрикнула и бросилась мне на шею.
– Ты жив?.. В самом деле жив?
– Да вроде бы, – ответил я с неловкостью. – Еще не совсем зомби… А как ты?
– Все правой, – ответила она. – Он там… лежит.
Я осторожно заглянул в дверь. Вожак на полу, раскинул руки, лицо черное, как обугленное, но налилось кровью, из носа и ушей течет густая коричневая кровь и тут же застывает темными наледями. Я спросил потрясенно:
– Как с ним управилась?
Она посмотрела, прищурившись, спросила с расстановкой:
– Ты в самом деле хочешь знать?
Я содрогнулся:
– Нет! Прости, это я сдуру.
Она пожала плечами, брови взлетели вверх в недоумении.
– Когда он начал раздеваться, я хихикнула и указала пальцем. Потом спросила: а что это? Никогда раньше, говорю, тако-о-о-ое не видела! Ну ничего, говорю, зато у тебя такие бицепсы… Ты замерз, да?.. Может, просто поваляемся?.. Ты должен быть очень умный, это называется сублимацией, ведь главное – чтоб человек был хороший…
Я спросил с недоверием:
– Это и сразило?
– Как видишь. Сперва покраснел, потом побледнел, посинел, стал серым, как земля, затем пепельного цвета, наконец ухватился за сердце и грохнулся.
Я покачал головой:
– Ну ты и убийца… Никогда таких подлых приемов… подлейших, расподлейших не знал, даже не предполагал, что развитие военной техники и эскалация боевых приемов может дойти до такой гнусности!
Она взмолилась:
– Милый, ты же знаешь, ничего такого я тебе никогда не скажу! Просто не могу сказать, это будет неправдой… легко опровергаемой неправдой.
Я отодвинулся:
– Оставь молнию на моих брюках. Да не в руках, а в покое!
Она сказала торопливо:
– Да я только хочу убедиться… с тобой все в порядке?
– Нашла как убеждаться, – отрезал я сварливо. – Ты эта, общечеловечка, да? Демократка?
– К тебе направилась женщина, – обвиняюще сказала она. – Очень красивая, она могла тебя… повредить. У нее лицо было как у принцессы Сегинды.
– Чем лучше видна грудь, – повторил я, – тем хуже запоминается лицо.
Ее синие глаза мгновенно стали зелеными.
– Ты видел ее грудь? Она показывала тебе грудь? Она показывала, а мне нельзя?
– Нельзя, – отрезал я. – Ты же не враг?
– Не враг, – согласилась она. – Ты что-то плохо выглядишь…
– Зато хорошо себя чувствую, – возразил я. – Как только сбросил лишние восемьдесят килограмм.
Она ахнула:
– Так похудел?
– При чем тут похудел?
– Развелся? – спросила она.
– Да, – ответил я.
Она проследила за моим взглядом в сторону зияющей дыры. Середина окна исчезла, но сама рама осталась, красиво и страшно блестят ровным цирковым кругом остатки стекла, похожие на острые зубы.
Плечи торкессы зябко передернулись.
– Ну, – произнесла она тихим голосом, – надеюсь, теперь можно уходить?
Из тени выдвинулась фигура с пистолетом в руке. Дуло было направлено в нашу сторону.
– Еще нет, – произнес холодный безжалостный голос.
– Кварг! – вскрикнули мы с торкессой в один голос. Кварг вышел на свет, улыбка на губах была зловещей.
– Вы могли бы узнать и раньше, – произнес он голосом, похожим на визг пурги, – но были настолько поглощены друг другом…
– Кварг, – повторил я потрясенно, – но ты ведь… Господи, неужели и ты… против нас?
Он покачал головой, в глазах было презрение:
– Слова-то какие… Почему это за вас, против вас?.. Мы всегда только сами за себя, как Англия. Я пурингер, послан сюда еще сто тысяч лет тому назад. Все эти годы я наблюдаю за этой первозданной планетой… Но и наша цивилизация пурингов – песчинка рядом с огромной древней горой сверхцивилизации буштазов…
Я прошептал обалдело:
– Значит… владыки всего-всего на свете… буштазы?
Он покачал головой:
– Не совсем так, Ваше захолустное Величество. Буштазы не самые могучие свертыватели пространства. Гораздо мощнее цивилизации галактозов, под их властью не только сто тысяч галактик, но и ряд недоступных другим намерении, и никто не может сказать, что у них там, сколько там народу, какие силы и что они затевают.
– Ого! – вырвалось у меня невольно.
Одной рукой он держал нас на прицеле, другой вытащил из-за пазухи ярко-красную коробочку с большим цветным дисплеем. Не сводя с нас глаз, не глядя, шлепнул ею по стене. Послышался чмок, коробочка прилипла. Кварг скосил глаза, нахмурился, косо, поспешно и с усилием отодрал, прилепил заново, придержал, пока липучка приклеит к металлу намертво, в буквальном смысле врастил эту бомбу, а кто усомнится, что это бомба, тот вообще идиот, воспитанный на Шекспире. Все это время он не спускал нас с прицела и не отводил взгляда, а когда отнял руку, сказал повеселевшим голосом:
– Вот-вот, Ваше Величество, вы сказали очень точно. Однако и галактозы не самые могучие, ибо зерты пришли из другой Вселенной с той же самой целью, что и все остальные… Да-да, они дознались, что из всех вселенных, а их бесчисленное множество, именно в этой спрятана Высшая Мудрость. Они же с поразительной точностью вычислили район, он охватывал всего сотню галактик, потом ценой сложнейших вычислений им же удалось сузить район до одной-единственной Галактики, а это, сами понимаете, сущий пустяк, ибо в данной Галактике всего сто пятьдесят миллиардов звезд, осмотреть все не составляет труда, и вот уже вслед за медлительными зертами сюда хлынули более проворные, но менее развитые галактозы, манги, урюпы, печинги, вутичи, шторлицы, ай-лавы…
У меня голова пошла кругом. В моей современной Москве полно пришельцев с дальних звезд, галактик, метагалактик, гигагалактик, параллельных, иных планов, времен и прочих-прочих чуланов, и все наверняка страстно мечтают захватить Землю, покорить землян. Почему, почему сверхимперии стремятся в этот заброшенный уголок Галактики?
У меня голова пошла кругом. В моей современной Москве полно пришельцев с дальних звезд, галактик, метагалактик, гигагалактик, параллельных, иных планов, времен и прочих-прочих чуланов, и все наверняка страстно мечтают захватить Землю, покорить землян. Почему, почему сверхимперии стремятся в этот заброшенный уголок Галактики?
Да потому, произнес у меня в голове твердый голос. Я понял, что это мой никогда не ошибающийся внутренний голос, та самая ниточка, что связывает нас с Богом, творцом всех-всех вселенных и вообще всего-всего. Не понимаешь, дебил?
Холодок прокатился по всему моему телу, признак, что дошло. Потому все и стремятся к нам на Землю, просто потому что. Конечно, хотелось бы хоть немного логики… или хотя бы смысла, но, похоже, я захотел чересчур много.
Глава 3
Торкесса в страхе смотрела на яркий экран, где в разрешении тысяча двести восемьдесят на тысяча двадцать четыре пошел отсчет: 01.20… 01.19… 01.18…
Я спросил потрясенно:
– Но почему?
– Что не так?
– Почему, – спросил я, – все эти мудрые и могучие сверхцивилизации, что владеют галактиками, которым подвластны время и пространства… которые зажигают и гасят звезды… почему они так стремятся сюда, на Землю?
Кварг был явно ошарашен моим вопросом. Долгую минуту смотрел в мое лицо, его глаза становились все мудрее и печальнее.
– Все еще не понимаешь? – переспросил он.
– Не понимаю, – ответил я честно.
Он подвигал складками на лбу. Глаза его мудро блеснули, а голос стал глубже и печальнее:
– А сейчас?
Я в свою очередь посмотрел на него, тоже подвигал кожей на лбу. И наконец пришло понимание. Настолько огромное и ужасное, что оно пронзило меня, как пучок фотонов пронзает инфузорию.
– И что же делать? – спросил я безнадежно.
– Артефакт, – сказал он значительно. – Артефакт!.. Если его добыть… добытчику не будут страшны никакие противники. С помощью артефакта легко открыть порталы в другие миры! В том числе и потусторонние… в вашем, привычном смысле… Ты сместишь планы, то есть измерения, узнаешь великое прошлое Земли!
– На фиг мне прошлое, – возразил я. – Все равно что читать во вчерашней газете номера выигравших лотерейных билетов. Меня интересует будущее!
Кварг подумал, ответил торжественно:
– И это возможно. Артефакт позволит заглядывать в будущее на миллион лет!
– Ого, – сказал я. – Давай!
Он посмотрел на меня, потом на мою протянутую руку. Я нетерпеливо пошевелил пальцами.
– Что ты возжелал?
– Артефакт, – объяснил я. – В который буду заглядывать.
Он воздел очи горе, из тощей груди вырвался такой могучий вдох, что качнул меня, как сильным ветром.
– Эх, Ваше Величество!.. Если бы все было так просто… Но чем крупнее цель, тем на большую вершину придется карабкаться. А артефакт… о, это величайшая цель!
Я подумал, предложил:
– Тогда, может быть, выберем что-нибудь помельче?
Палец на курке его пистолета слегка сдвинулся, вот-вот грянет выстрел, я напрягся, какой же я дурак, если не успевал подхватить свое оружие, то надо было хотя бы подобрать пистолет Искандерберга или его горилл, вон целый арсенал, у этих быков могучие пушки, все как один магнумы с самой убойной силой.
– Я и выбрал, – ответил он с торжеством, – мелкую цель, очень мелкую, но которая подобралась к источнику чересчур близко!
– Да где близко! – воскликнул я. – Ты хоть намекни, где он, этот источник! А еще лучше, пальцем укажи! Торкесса прошептала мне с пугливым восторгом:
– Какой ты хладнокровный! Даже сейчас выуживаешь информацию…
– Я просто опытный, – шепнул я в ответ. Как ей объяснить, что если злодей с пистолетом загнал нас в угол, но не стреляет, а наслаждается своей ролью и патетически выбалтывает все свои и чужие тайны, то в опасности он, а не мы. – Не трусь…
– Но как же не трусить…
– Помощь придет, – шепнул я и покосился на труп минотавра. Он не подавал признаков жизни, кровь продолжала вытекать из многочисленных рваных ран. – Примерно через двадцать секунд…
– Так точно?
– Да, нужно выдерживать ритм.
– Какой ритм?
– Нормальный. Иначе драйва не будет.
Она раскрыла хорошенький ротик, но глаза в испуге смотрят на Кварга, тот с гнусной ухмылкой водит стволом пистолета из стороны в сторону, беря на мушку то меня, то ее.
– Ну вот и все, – сказал он почти сожалеюще, – диспут о Добре и Зле закончился… Добро всегда побеждает Зло, так что кто победил, тот и Добро. А так как это я…
– Погоди, – сказал я, заметив, что минотавр начинает шевелиться. – А как же непротивление Злу?
Он усмехнулся:
– Это толстовщина, что ли? Ты в каком веке живешь?
– Я в этом, – ответил я медленно. Минотавр с усилием поднимал пистолет, рука его вздрагивала, и хотя я понимал, что в любом случае убьет Кварга с первого же выстрела, хотя вообще-то стрелок хреновый, проверено на опыте, но решил помочь, сказал громче: – Ты не учел один постулат Добра…
Кварг задержал палец на спусковой скобе, глаза блеснули любопытством:
– Какой?
– А вот какой… – проговорил я, видя, как напрягся минотавр в последнем усилии.
Грянул выстрел, Кварг выгнулся спиной, будто в поясницу с разбега ударил рогами тореадор. Пистолет красиво взлетел в воздух, сделал два оборота, я подставил ладонь, и рифленая рукоять с привычным чмоканьем впечаталась в ладонь. Кварг упал на колени, в груди дыра, через которую бурно хлещет кровь. Пуля пробила его навылет, оставив туннель, как будто его прогрыз толстый упитанный крот.
Он в изумлении смотрел на пистолет в моей руке. Рот открылся, хотел что-то сказать, оттуда хлынула кровь.
– До встречи… в аду…
– Я не спешу, – ответил я и выстрелил ему в лоб.
Пуля разворотила череп, а Кварг, нелепо выворачивая колени, завалился навзничь.
Торкесса, жалобно вскрикнув, вскочила на ноги и бросилась к минотавру.
– Не надо, – сказал я тихо. – Он мертв.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – ответил я мудро и печально. – Это я точно знаю.
Она остановилась над минотавром, я видел, как покачивается ее тонкая фигурка. Затем ее плечи затряслись от рыданий, она повернулась и с разбегу бросилась мне на шею.
– Он мертв, мертв!.. А мы даже не знаем, как его зовут! Почему он это сделал?
– Есть такое слово – долг, – сказал я значительно.
– И что?
– И ничего, – ответил я. – Если не понимаешь, сопи в тряпочку.
– Ты все о’кей?
– Да, – ответил я, обнимая ее одной рукой. – Да, все…
Я резко развернулся, оттолкнув в сторону, Кварг, весь залитый кровью, с перекошенным в смертельной ненависти лицом уже на ногах, выхватил крошечный пистолет из-за пазухи и как раз поднимает для выстрела, но с мощью танкового оружия громыхнули один за другим три выстрела из его же магнума в моей руке. Тело Кварга затрясло, как осиновый лист на ветру, пистолетик выскользнул серебряной рыбкой и упал к моим ногам. Я отправил его пинком в сторону, прямо под ноги торкессе.
Кварг рухнул, не сгибая ног, земля вздрогнула от удара.
Я подошел и еще дважды нажал на спусковую скобу, каждым выстрелом всаживая по пуле в левый и правый глаз. Даже если пули снова не заденут мозг, без глаз не очень-то побегаешь, да и кровь уже заполнила соседний овражек. Ах да, мы ж в помещении, и очень, так сказать, высоко.
Торкесса вздрогнула, взгляд метнулся к зловещей красной коробочке, глаза округлились, она поспешно обернулась:
– Бомба!.. Мы забыли про бомбу!
Я мельком взглянул на циферблат, большой такой, с великолепным цветным дисплеем высокого разрешения, на котором медленно отсчитываются цифры: 00.21… 00.20… 00.19… 00.18…
– Еще восемнадцать секунд! – ответил я успокаивающе. – Успеем смыться.
– Тогда поторопимся, – сказала она поспешно. – Завод огромный! Когда начнет здесь все валиться и взрываться…
Она отступила на шаг, что-то металлически щелкнуло. Я додумывал мысль, валиться и взрываться здесь будет в самом деле все, хотя вроде бы одно железо и бетон, голые конструкции, однако начнется такое, будто в каждом углу склады динамита и гексогена, а также цистерны авиационного бензина. Вообще-то, самолеты давно уже летают на керосине, он не взрывается, но пусть будет на бензине, на цистернах бензина, на эшелонах бензина и даже напалма, напалма, напалма, да побольше, побольше… А завода не жалко, их до фига всюду, все заброшенные, всюду кишмя кишат всякие подозрительные личности, че гевара на че геваре, хоттаб на хоттабе, а в ковши с металлом прыгают терминаторы…
Рядом раздался вскрик боли. Торкесса исчезла. Я оглянулся, обнаружил ее сидящей прямо на полу.
– Сделай же что-нибудь! – вскрикнула она отчаянно.