– Может, мне уйти? – спросила я еще с робкой надеждой.
– Нет, – обронил толстый Палкин, не открывая глаз. – Одну секунду, я сейчас…
Он еще пару раз взмукнул, прослезился и открыл глаза:
– Извините, зуб разболелся – сил нет!
– И у вас тоже? – обрадовалась я, подумав, что с двумя-то больными зубами разговор у нас уж точно не затянется!
– Вы тоже с зубом? – оживился следователь. – А что у вас?
– Восьмерка справа, зуб мудрости режется! – я не затруднилась с ответом, потому что предвидела вопрос.
– Это больно! – Палкин бледно улыбнулся.
Мысль о том, что кому-то не менее плохо, чем ему самому, следователя заметно бодрила.
– А у вас? – Я с готовностью поддержала разговор на зубную тему – лишь бы оттянуть начало допроса.
– А у меня пломба выпала, представьте, только что! – пожаловался Палкин. – Сел в перерыве между беседами чайку попить, закусил сникерс, а эта чертова карамель пломбу вытянула и в зуб залезла – у-у-у!
Следователь снова зажмурился и закачался. Я поглядела на стол, заваленный бумагами, и увидела на чистом кусочке столешницы огрызок батончика и дымящуюся чашку. Похоже, Палкин не врал, зубная проблема для него обострилась только что.
– Первым делом надо прополоскать, а еще лучше – почистить зубы, чтобы удалить остатки карамели и шоколада, – посоветовала я. – Это у вас нерв на сладкое и горячее реагирует.
– Прополоскать и почистить? – постанывающий следователь мутными от боли глазами обвел свой кабинетик и, разумеется, не увидел в нем ничего подходящего для проведения санитарно-гигиенического мероприятия.
– Туалет у вас в здании есть? Бегите туда, – подсказала я.
– А вы…
– А я подожду, – великодушно пообещала я.
Место для ожидания Палкин определил мне в коридоре. Он меня туда буквально вытолкнул, захлопнул дверь и понесся прочь, сверкая подметками. Туалет, похоже, был где-то за углом: я услышала, как громко хлопнула, а перед этим – мучительно проскрипела дверь, и сразу загудел водопроводный кран. Я проводила мученика сочувственным взглядом и криком:
– Не торопитесь, сделайте все как надо, я подожду!
Граждане, не знающие о стоматологической проблеме следователя Палкина, могли истолковать мое напутствие неправильно, но, к счастью, в коридоре никого, кроме меня, не было. Таким образом, никто не видел, как я подскочила к двери, по методу матерой медвежатницы Трошкиной отжала язычок замка кредитной карточкой и скрылась в кабинете.
Меня чрезвычайно интересовали бумаги на столе следователя. Я предположила, что это свидетельские показания по тому самому делу, по какому вызвали и меня. Разумеется, мне хотелось быть в курсе происходящего! Я прыгнула к столу и бегло просмотрела пару исписанных листов, чутко прислушиваясь, чтобы не пропустить характерный скрип туалетной двери.
На первой же странице мне попалась на глаза до боли знакомая фамилия – Полуянц. В сочетании с выразительным словом «тело» она не оставляла никакой надежды на то, что предметом разговора со следователем будут тихие кражи слонов и подарков. В тексте, который я пробежала по диагонали, упоминались «кинжал из светлого металла с желтыми камнями» и «высокая молодая женщина в черном пальто с капюшоном».
– Вот черт! – коротко выругалась я, поспешно сбрасывая с плеч то самое пальто.
Потом я перевернула листок, прочитала на обороте внизу: «С моих слов записано верно – Касаточкин Д.И.» и закопала эту бумагу поглубже в завалы макулатуры на столе Палкина. Вернувшись в коридор, я почти бесшумно захлопнула дверь следовательского кабинета, свернула на манер шинели-скатки свое черное пальто и сунула его под стул, надеясь, что мучимый зубной болью Палкин еще не успел обратить внимания на мою верхнюю одежду. Таким образом, от подозрительного черного пальто я избавилась, но все-таки осталась высокой молодой женщиной. С этим тоже надо было что-то делать. Я ссутулилась и извлеченным из сумки косметическим карандашом наскоро нарисовала себе пару горизонтальных морщин на лбу и «гусиные лапки» у глаз, разом постарев лет на двадцать пять.
Тоскливо проскрежетала туалетная дверь, возвещающая скорое появление в коридоре следователя Палкина. Помня, что у меня якобы болит зуб, я прикрыла ладонью почти половину своей искусственно состаренной физиономии. Эх, не ту болячку я себе придумала! Надо было сказать, что у меня грипп, и под предлогом защиты окружающих от инфекции закрыть лицо до самых глаз марлевой маской! Для пущей неузнаваемости я натянула на голову капюшон своей вязаной кофты.
Палкину заметно полегчало, он был бледен, но улыбался. Одновременно с самочувствием улучшились и манеры следователя. Он поблагодарил меня за совет, извинился за то, что заставил ждать в коридоре, и вновь пригласил в кабинет.
– После вас, – пробормотала я, пропуская Палкина вперед.
Толстое зимнее пальто, свернутое в узел и безвинно заточенное под стул, просилось на волю и горбом выпячивалось между ножками. Я стояла, закрывая его своим телом, пока Палкин не удалился в кабинет, а потом злобно лягнула сверток пяткой и тоже пошла, куда позвали. Чтобы сделаться пониже ростом, я согнула колени, под длинной плотной юбкой из плащовки на подкладке это было незаметно, зато подол юбки теперь волочился по земле. И еще мне приходилось шаркать ногами!
Следователь, успевший устроиться за столом, посмотрел на меня с недоумением. Еще бы! Пару минут назад к нему заглянула высокая молодая женщина в черном пальто с капюшоном, поразительно быстро превратившаяся в согбенную трясущуюся старушку, правда, тоже в капюшоне, но без пальто.
– Индия Борисовна, вы как себя чувствуете? – счел нужным поинтересоваться следователь.
– Плохо, – скорбно ответила я.
– Я постараюсь вас не задерживать, – любезно пообещал Палкин.
– Может, мы как-нибудь в другой раз? – жалобно спросила я.
В другой раз я бы пришла не в длинном черном пальто, а в короткой белой шубе и седом парике, да еще затолкала бы в рот бутафорскую вставную челюсть, чтобы потом пару раз уронить ее прямо на стол следователя!
– Нет-нет, мы и так слишком затянули со встречей, – возразил следователь. – Что у вас с телефоном, Индия Борисовна? Вам звонят, звонят, а абонент все время вне зоны действия сети!
К сожалению, я не поняла, что это был не праздный вопрос, а начало серьезного разговора, и легкомысленно ответила:
– А, видно, вы сначала не на тот номер звонили! Ту «симку» я вытащила и на другую заменила, чтобы не доставали разные идиоты… Ой, извините! Это я, конечно, не вас имела в виду!
– А кого же? – вполне добродушно поинтересовался следователь. – С кем вы не хотели разговаривать?
Тут бы мне и насторожиться, отчего это его подробности моей личной жизни интересуют, но я думала только о том, как бы понадежнее отмежеваться от молодой женщины в черном пальто. Сказать, что меня достал звонками какой-нибудь навязчивый ухажер, я не могла – не тот у меня нынче видок, чтобы разбрасываться поклонниками, пусть даже самыми завалящими! Поэтому я правдоподобно соврала:
– На работе аврал, шеф ни днем ни ночью покоя не дает, вот и пришлось отрубить мобильник, чтобы хоть немного отдохнуть от трудов праведных!
– Тем не менее ваш новый номер нам сообщила именно ваша коллега! – заметил Палкин.
– Зойка, что ли? – Я подумала, что Липовецкой пора укоротить язык. – Ну, да, Зойке я номерок оставила, а что? Она же не шеф, она мне не по работе звонит, а так, потрепаться!
– Потрепаться, – повторил следователь.
Я заметила, что он что-то записывает, и забеспокоилась, поэтому следующий вопрос встретила уже настороженно, и не зря!
– Скажите, Индия Борисовна, а с кем и о чем вы, как вы выражаетесь, трепались вчера вечером, в семнадцать часов тринадцать минут?
– Вчера, в семнадцать тринадцать? Не помню, – протянула я, морща лоб и старательно изображая старческий склероз, что должно было очень идти к образу согбенной старушки. – Я вообще цифры плохо запоминаю. А вы уверены, что я с кем-то разговаривала?
– Я уверен, что в названное время с вашего мобильного телефона поступил звонок на домашний аппарат гражданина Ашота Гамлетовича Полуянца. Знаете такого?
– Полуянца?! Впервые слышу! – слишком нервно воскликнула я, но тут же постаралась взять себя в руки и спросила: – А кто это? – И добавила, мотивируя свой интерес: – Может, мы с этим гражданином знакомы, только я имени его не знаю? Я же в рекламе работаю, каждый день с новыми людьми общаюсь, всех по именам не упомнишь!
Следователю мои слова чем-то понравились, он улыбнулся и задумчиво пробормотал:
– А и в самом деле… Скажите, а вы с актерами дело имеете?
– Постоянно, – с готовностью подтвердила я. – Нам же все время приходится искать людей для съемок телевизионной рекламы!
– Постоянно, – с готовностью подтвердила я. – Нам же все время приходится искать людей для съемок телевизионной рекламы!
– Вспомните-ка… – Палкин нервно заерзал на стуле. – Знаком ли вам такой тип: молодой мужчина кавказского типа – смуглый брюнет с орлиным носом, с большими темными глазами?
– Я с такими типами стараюсь не знакомиться, они сплошь назойливые приставалы! – брякнула я, на миг выйдя из роли старушки, не избалованной мужским вниманием.
– Но Ашот Гамлетович Полуянц был актером Театра юного зрителя! – сказал следователь таким тоном, словно актеры ТЮЗа не бывают назойливыми приставалами.
Я подумала, что маленького Палкина заботливые родители наверняка регулярно водили в театр и он был очень благодарным зрителем. Иначе с чего бы вдруг такое благоговение?
– Нет, – сказала я. – Не помню я никакого Полуянца, уж извините. А насчет того звонка в семнадцать тринадцать, кажется, припоминаю: это я номером ошиблась.
– Ладно, – следователь скрепя сердце принял это объяснение. – Вы ошиблись номером и попали в квартиру незнакомого вам Полуянца. Кто снял трубку, с кем вы говорили?
Он подался вперед, и я поняла, что мой ответ очень важен. Чтобы не ляпнуть чего не надо, я последовала совету Трошкиной и сымитировала приступ острой боли: схватилась за щеку второй рукой (первую я так и не отпускала!) и страдальчески загудела. А чтобы не отвлекаться на гримасы Палкина, закрыла глаза и под собственное размеренное мычание стала думать, что ответить следователю.
Вчера в семнадцать тринадцать на домашний аппарат Полуянца с моего мобильника звонила не я, а тот гад, который сделал мерзкую визитку с голой девкой и моим телефонным номером. Я прекрасно помнила, что пришла к такому выводу сегодня утром в ходе мучительных раздумий в Алкиной кухне. Однако делиться данными соображениями со следователем совсем не хотелось. Начну говорить правду – придется рассказать и про позорную визитку, и про кражи, в которых обвиняют меня Хризопразов и Лапочкин, а главное – про то, что я была в квартире Полуянца. Если я правильно понимаю, следствие пока никак не связывает мою персону с убийством Ашота Гамлетовича. Пока я не кручусь на глазах у Палкина в черном пальто с капюшоном (сегодня же его выброшу!), о моем присутствии на месте преступления никто не догадывается. А звонок с моего мобильника интересует следствие по той простой причине, что эксперты наверняка установили время смерти Полуянца, так что достоверно известно: в семнадцать тринадцать хозяин квартиры был мертв. Стало быть, если я с кем-то разговаривала, то только с убийцей!
Я открыла глаза и с насмешливым интересом посмотрела на Палкина, который терпеливо и с надеждой ожидал моего ответа. Признаться, мне очень захотелось задать следователю встречный вопрос: «Представьте, что вы убийца, который только что зарезал хозяина квартиры. Подойдете вы к трезвонящему телефону или нет?» Ответ казался мне очевидным.
– Да ни с кем я не разговаривала, – сказала я. – Там трубку не сняли, а я, пока слушала гудки, сообразила, что номером ошиблась, и отключилась.
– Очень жаль, – вздохнул следователь.
– Жаль, что номером ошиблась? – осмелилась съязвить я.
– Жаль, что не поговорили, – ответил Палкин.
Он опустил глаза к столу и начал быстро заполнять чистый лист аккуратными ровными строчками.
– Что, этот Полуянц такой интересный собеседник? – спросила я.
Следователь на провокацию не поддался, промолчал, и тогда я спросила прямым текстом:
– А в чем, собственно, дело? Что с этим Полуянцем?
– Да ничего особенного, убили его, – скучно ответил Палкин.
– Как убили?!
– Да ничего особенного, – снова повторил следователь, по-прежнему глядя не на меня, а в бумагу. – Ударили по голове доской, насмерть.
– Как – доской?! – Я удивилась, потому что в этой версии не было места кинжалу. – Одной только доской?
– И одной хватило! – Палкин пожал плечами и протянул мне бумагу и ручку. – Прочитайте и распишитесь.
Я послушно пробежала глазами короткий текст, поставила внизу закорючку подписи и поднялась со стула, не забыв о том, что распрямлять колени полностью нельзя.
– Всего доброго, спасибо за помощь, – бледно улыбнулся следователь. – Лечите зуб мудрости.
Тут на его лицо набежала легкая тень, и я поспешила удалиться, потому что и сама уже сообразила: неувязочка вышла. У старушек вроде той, какой я прикинулась, зубы не режутся, а выпадают!
Глава 12
– Ну, прокололась малость, с кем не бывает! – выслушав рассказ о визите к следователю, успокоила меня Трошкина. – А насчет зубов ты не переживай, я читала, что в наше экологически нездоровое время даже у младенцев зубки режутся не по порядку и не вовремя, а уж зубы мудрости вообще могут появиться, когда угодно! Или никогда.
Мы устроились в моей комнате, дожидаясь возвращения Зямы и поедая домашний зефир папулиного изготовления. На вкус зефир был замечательный, на вид не очень. Папуля добавил в воздушную массу вареную сгущенку, и готовое кондитерское изделие имело большое сходство с сухой коровьей лепешкой, разве что размером поменьше. Чувствительная Трошкина лакомилась с закрытыми глазами. Одновременно она болтала:
– Ты молодец, очень удачно сходила к следователю. По-моему, ты от него узнало гораздо больше, чем он от тебя!
– То, что я узнала, меня не радует, – мрачно сообщила я. – Смотри, что получается: Полуянца-то действительно убили.
– Это факт, – кивнула Алка.
– Однако убили его не серебряным кинжалом с каменьями, а какой-то доской! – продолжила я с возмущением.
– Хотя серебряный кинжал в милицейских святцах все-таки упоминается! – напомнила Трошкина. – В одном контексте с молодой женщиной в черном пальто.
– И что это значит? – нахмурилась я.
– Это значит, что тебе срочно надо купить новое пальто! – постановила подружка.
– Ерунда!
– Не ерунда! Гляди, какая нынче зима суровая, без теплого пальто никак не обойтись! – возразила Алка.
– Ерунду ты говоришь, Трошкина! Пальто тут сбоку припека, нам о другом подумать надо. – Я целиком затолкала в рот последнюю зефирину и зажмурилась, пережевывая ее.
– Но ты о других никогда не думаешь! – упрекнула меня подружка, проводив сожалеющим взглядом последнюю вкусняшку. – Жадина-говядина!
– Это не я жадина, это Полуянц, – невозмутимо ответила я. – Мало ему было кинжала в груди, что ли? Понадобилось еще доской по голове получить! Трошкина, тебе не кажется, что это уже перебор? По всему получается, что одного человека убили дважды!
Трошкина вопросительно округлила глаза, но я не успела развить свою мысль, помешала мамуля. Она заглянула в комнату, приветливо кивнула Алке и сказала:
– Индюша, детка, подойди к телефону, Зяма звонит.
Я заторопилась в прихожую, а мамуля вошла в комнату, чтобы поболтать с Трошкиной.
– Дюха, что у тебя с мобильником? – сердито спросил Зяма.
– Ой, я другую «симку» поставила, извини, забыла тебя предупредить! – покаялась я.
– «Симку» она поставила! – пробурчал братец. – Тебе не «симку», тебе совсем другое надо ставить!
– Памятник? – с горделивой скромностью спросила я.
– Клизму! – выпалил он. – Знаешь, что было в той бутылке, которую вы распили на пару с Лапочкиным?
– Французское вино.
– И еще снотворное! Очень приличная порция! Из расчета на пару персон – отключка гарантирована!
– Вот же гад этот Лапочкин! – разозлилась я. – Нечего сказать, припас угощеньице для девушки, старый сластолюбец!
– Дюха, тебе точно промывание желудка надо сделать и мозгов заодно! – заявил Зяма. – Соображай! Если бы это сам Лапочкин решил тебя коварно нейтрализовать, он бы не стал пить вино со снотворным! Какая ему в том корысть?
– Теперь он может с чистой совестью хвастать, что разделил со мной ложе! – буркнула я. – Точно, разделил! Трошкина говорит, мы с ним дрыхли бок о бок, как котята в корзинке!
– Слепые котята! – съязвил братец. – Я думаю, это вас хитроумный похититель слона отключил. Ладно, обдумаем все позже, у меня еще дела. Привет семье!
Я положила трубку, вернулась в комнату, села на диван – и все это проделала на автопилоте, в черепашьем темпе. Моя заторможенность объяснялась тем, что все резервы мозга были задействованы при решении задачки, так что телом управлял исключительно мозжечок.
Трошкина что-то оживленно, с жестами и гримасами, рассказывала мамуле, но я ее не слышала и не видела. Незряче таращась на бледно-розовое пятно Алкиного лица, я думала о странном несоответствии, открывшемся мне в ходе разговора со следователем. Он сказал, что Полуянца убили, ударив его по голове доской, а про кинжал – ни гугу! А ведь я своими глазами видела, что голова покойника была цела, тогда как в груди его торчал кинжал! Причем это колюще-режущее орудие мне не привиделось, раз его достаточно подробное описание имеется в протоколе допроса гражданина Касаточкина Д.И., знать бы еще, кто это такой… Так что же, в самом деле, случилось с Полуянцем?