При этом уходить без боя они не собирались. Газета «Зоря Полтавщiни» заверила горожан клятвой Адольфа Гитлера: «Скорей Днепр потечет вспять, чем мы отдадим большевикам Украину!» И как ровно два года назад великий Сталин приказал своим войскам стоять насмерть при обороне Киева, так теперь его бывший дружбан приказал своим солдатам зубами держать украинскую землю. Выполняя этот приказ, фашисты приготовились сделать из Полтавы свой «малый Сталинград» — гарнизон был увеличен вдвое, а все население согнали на сооружение пригородных укреплений. Все мосты через Ворсклу взорвали, на ее высоком западном берегу установили артиллерийские и зенитные батареи, а в центре города на каждом высоком доме вкруговую разместили пулеметные гнезда.
Когда 21 сентября наступающая Красная армия попыталась с ходу форсировать Ворсклу, ее встретил такой огонь батарей, что наступление захлебнулось, и Ворскла окрасилась кровью погибших солдат, как Нил во время египетских казней.
Но ведь и Сталин велел маршалу Жукову «наступать, не считаясь с потерями». Командиру штурмовой авиационной дивизии было приказано уничтожить немецкие батареи любой ценой. И на следующее утро, 22 сентября, советские бомбардировщики бомбили не только батареи и оборонительные укрепления на правом берегу Ворсклы. Разрывы бомб сотрясали весь город так, что взрывались заминированные немцами дома, возгорелись строения, подготовленные немцами к сожжению, и сама земля пылала гигантскими языками огня и дыма. В этом аду рушились здания, метались, кричали и обгорали люди, визжали свиньи, бесились лошади. Даже на окраинах города трескались и рассыпались стены украинских хат-мазанок, возгорались их камышовые крыши, и копоть пожарищ покрывала сады и опавшие на землю яблоки, груши и сливы.
23 сентября, когда передовые отряды Красной армии переправились через Ворсклу и вошли в город со стороны Подола и знаменитой Белой Беседки, с которой Петр Первый следил когда-то за боем со шведами, красноармейцы уже не встретили никакого сопротивления. Центр Полтавы представлял собой сплошные, как в Сталинграде, руины, на территории в шестьсот гектаров не осталось ни одного целого здания. Разведчики нашли немецкую машину, оборудованную радиорубкой, и проехались по главным улицам, громко вещая по-немецки: «ACHTUNG! ACHTUNG! In der Stadt eingetragen Krasnaya Armee!» («Внимание! Внимание! В город вступила Красная армия!»)
Последние немцы бросились наутек, их ловили и тут же расстреливали.
Назавтра в Корпусном саду, перед древним монументом Славы, Клавдия Шульженко пела для освободителей:
2
Но полтавским жинкам недосуг было ни курить, ни слушать Шульженко. Когда ее «синенький скромный платочек падал с опущенных плеч», они все — от мала до велика — спасали свои хаты-мазанки, пострадавшие от бомбежек. Те, кто жили на востоке города, на Подоле, резали для своих обгорелых и растерзанных крыш камыши на Ворскле, ее сильное течение уже унесло от Полтавы вздувшиеся трупы погибших солдат, красные разводы крови и крошево разбитых деревянных мостов.
А те, кто жили в западной части города, запасались камышом и глиной у Лавчанских Прудов.
Даже удивительно, какую тяжесть могут вынести женские плечи, воспетые Клавдией Шульженко. Под огромными вязанками мокрого камыша не было видно ни лиц, ни фигур этих женщин, медленно поднимавшихся по высокому косогору от пруда к Лавчанским переулкам и улицам. Сбросив у себя во дворе десятую такую вязанку, женщины снова спускались к пруду — теперь уже с ведрами и коромыслами. Нет, не за водой, за глиной! Руками черпая у берега густую, тягучую глину, они наполняли ведра, вешали на коромысла и так, надрываясь, босые, вновь взбирались на косогор. Одной из таких носильщиц была Мария Журко, другой — ее немая четырнадцатилетняя дочка. Натаскав глину, они ногами месили ее в корыте с соломой и травой, а затем мазали треснувшие стены своей многострадальной хаты. Стоял конец сентября, и нужно было спешить — в октябре могли грянуть такие холода, что глина комьями затвердеет.
Успели.
К первому октября и трещины в стене залепили, и камышом крышу перекрыли. А потом, расслабившись, спустились снова к пруду — отмыться и искупаться. И хотя осенний ветер уже рябил Пруды мелкими волнами и засыпал их пеной желто-бурых листьев с опавших полтавских садов, не меньше трехсот молодых, пожилых и совсем юных обитательниц Прудов с какой-то освобожденной раскованностью голышом сигали в зябко-холодную воду. Отмывали себя белой глиной и, балуясь, ныряли до дна или, смеясь, брызгались почти до неба.
Мужчин в Полтаве еще не было — чужие солдаты уже ушли на запад, свои еще не вернулись ни с фронта, ни из тыла, а молодежь угнали в Германию немцы. Сотня стариков и «черепахи», «кенгуру» и «самокаты» — безногие, одноногие и прочие инвалиды — к пруду по косогору спускаться не рисковали, и бабы чувствовали себя раскрепощенно, как в женской бане.
Отмыв Оксану, Мария словно увидела ее впервые — перед ней стояла худющая, но почти взрослая девица с длинными ногами, вьющимся пушком на лобке, маленькими кулачками грудей, высокой цыплячьей шеей и мокрыми пшеничными волосами, падающими на тонкие плечи.
— Та як же ты выросла! — удивилась Мария. — Швыдче одягнися!
И на следующее утро, когда они, уже одетые и с ведрами в руках, привычным маршрутом шли от Прудов в центр города, Мария попеременно то ужасалась развалинами вокруг, то росту своей дочки. В поступи босых Оксаниных ног, в ее неуклюжей утиной походке, в ее робости, словно она стыдилась своих девичьих грудок, была такая пугливая скованность, как у молодой мышки, впервые выглянувшей на свет из своей темной норки.
— Та не хились ты так! — подбодрила ее Мария.
«Як?» — пугливо спрашивала Оксана синими глазами.
— Спину выпрямай, у небо дивись! — объясняла Мария. — Мы ж по своей земле идемо! На работу!
Но даже эта «своя земля» выглядела уже не так, как раньше, когда Мария ходила по утрам на работу сначала в ОГПУ, а потом в гебиcткомиссариат. Стены низеньких хат помечены, как оспой, пулями и осколками снарядов, тыны, сдерживавшие кипение знаменитых полтавских садов, повалены, а сами сады растерзаны пожарами и бомбежками. На дорогах, изрытых танками и воронками от бомб, валяются вывернутые взрывами или срезанные снарядами уличные каштаны и липы, рядом смердят облепленные мухами трупы лошадей. Разбитые немецкие легковушки стоят уже без колес — остатки их обгорелых шин кто-то за ночь срезал на подметки и чуни…
А когда Мария и Оксана вышли к Корпусному саду, у Марии упало сердце — двухэтажное здание «конторы» ОГПУ-гебиcткомиссариата было сожжено дотла. Стылый осенний ветер мел по улице кирпичную пыль окрестных пожарищ и обрывки гитлеровских плакатов, а за ветром, словно внахлест, приближался и накрывал Полтаву первый октябрьский дождь…
3
МОСКВА. 2 февраля 1944 года
— Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сводку Совинформбюро! С 18 по 21 января 1944 года белорусские партизанские отряды пустили под откос 19 железнодорожных эшелонов противника. Разбито 14 паровозов и 160 вагонов и платформ. За это же время советские патриоты огнем из противотанковых ружей вывели из строя 13 немецких паровозов, взорвали 3 железнодорожных моста, 80 мостов на грунтовых дорогах и уничтожили более 106 автомашин противника. Группа белорусских партизан совершила налет на немецкий аэродром. На аэродроме взорвано два бомбардировщика, склад с бензином и уничтожено 29 немецких летчиков и 96 гитлеровцев из состава аэродромной службы…
Истощенные и обросшие бородами вернулись от белорусских партизан в Москву Борис Заточный и Семен Школьников. В Лиховом переулке сдали отснятую пленку в кинолабораторию и по приказу Федора Васильченко, пришедшего в ужас от их потрепанного вида, побрели к врачу. Врач приказал раздеться догола и, едва сняли они с себя обноски: обгорелые гимнастерки, нелепые деревенские шаровары и дырявые резиновые чуни с окровавленными портянками, увидел перед собой два обтянутых кожей скелета с распухшими и стертыми в кровь ногами.
— Ну, герои… — сказал врач и написал в медицинском заключении: «Директору Студии кинохроники С.А. Герасимову. В связи с полным физическим истощением кинооператоров капитана С. Школьникова и ст. лейтенанта Б. Заточного настоятельно прошу предоставить им двухнедельный отпуск, усиленное питание, новое обмундирование и тапочки».
Тапочки пришлись очень кстати, поскольку в первую неделю никакие сапоги на их распухшие ноги натянуть было невозможно. Правда, даже побрившись, выйти в этих тапочках в промороженный город тоже было нелепо, и первую неделю своего отпуска оба героя провели в Лиховом переулке, в студийном подвале. Здесь две комнаты бомбоубежища были переоборудованы под общежитие для операторов, приезжавших с фронта, и каждый день далеко за полночь на восьми двухъярусных койках и за общим столом мужчины делились своими пайками, спиртом, фронтовым опытом и воспоминаниями о погибших коллегах. А по ночам долго не могли уснуть, храпели, ворочались с боку на бок и видели фронтовые сны — и то, что снимали во время партизанских боев, и то, что не смогли или не успели снять. Как любому водителю после напряженной многочасовой езды снятся летящие навстречу дороги, так в ночных кошмарах летели на кинооператоров горящие деревни, штыковые атаки, взорванные поезда, рыдающий ребенок в брошенной хате и корова, сунувшая морду в выбитое окно…
Через неделю те же кадры, только смонтированные не во сне, а наяву для фильма под названием «Народные мстители», смотрел на своей кунцевской даче маршал Иосиф Сталин. А когда фильм закончился, повернулся к лысеющему яйцеголовому директору Центральной студии документальных фильмов Сергею Герасимову:
— Хорошая работа. Кто снимал?
— Наши операторы, восемь человек, Иосиф Виссарионович.
— Хорошая работа, — повторил Сталин. — Представьте к награждению.
4
Совершенно секретно
Протокол Совещания в Ставке Верховного Главнокомандующего
2 февраля 1944 г.
Начало совещания — 18.00
Присутствуют:
Председатель Государственного Комитета Обороны маршал
И.В. Сталин
Заместитель Председателя ГКО В.М. Молотов
Посол США А. Гарриман
Переводчик В. Бережков
Тема совещания:
Создание баз для американских бомбардировщиков на территории СССР
Посол подтверждает, что просил встречи с маршалом Сталиным для обсуждения предложения, сделанного Президентом США в Тегеране относительно челночных бомбардировок. Он сообщает, что полномочия на проведение таких переговоров получены им от генерала Маршалла и генерала Арнольда с ведома и одобрения генерала Эйзенхауэра. Челночные рейды для бомбардировки целей на востоке Германии могут быть осуществлены, если американским самолетам, базирующимся в Великобритании и Италии, будет позволено совершать регулярные посадки на территории Советского Союза.
И.В. Сталин: А какое количество самолетов будет вами задействовано?
Посол Гарриман: Мы планируем посылать одновременно от одной до трех авиационных бригад численностью 120 самолетов каждая. Таким образом, мы хотим, если возможно, иметь авиабазу, способную принять и обслужить 360 самолетов. Если это невозможно, то количество самолетов может быть обусловлено возможностями наземного обслуживания. Организация сквозной бомбардировки значительно сократит потери в самолетах. Немцы, зная, что бомбардировщики должны возвращаться на свои базы примерно тем же путем, концентрируют в этом районе крупные силы истребителей, которые сбивают главным образом те самолеты, которые получили какие-либо повреждения в результате обстрела зенитной артиллерии. Возможность сквозного пролета над Германией создаст новые условия и, конечно, будет содействовать уменьшению потерь. Все это поможет поскорее разбить немцев.
И.В. Сталин: Будут ли это ваши четырехмоторные бомбардировщики?
Посол Гарриман: Это будут либо четырехмоторные «Летающие крепости», либо «Liberators». Вы, господин маршал, наверняка помните наше с вами обсуждение в Тегеране возможности сквозного полета над Германией фоторазведывательного самолета с посадкой в СССР и возможностью проявки пленки на советской авиабазе для немедленного совместного использования полученных разведывательных данных, после чего самолет немедленно вернется на свою базу. При этом я хочу обратить ваше внимание, господин маршал, на то, что вопросы относительно челночных бомбардировочных рейдов и вопрос о полете самолета-разведчика не связаны между собой; полеты последнего могут начаться значительно раньше. Все эти полеты руководство Штаба Американской военной авиации готово согласовывать с руководством Красной армии, а для обратных полетов совместно определять те объекты бомбежек, которые имеют превалирующий интерес для советской стороны. При определении маршрутов для фоторазведывательного самолета разведывательные интересы Красной армии будут учитываться как в ту, так и в обратную сторону.
И.В. Сталин: Господин посол, скажите, должен ли будет Советский Союз заправлять американские самолеты горючим, и каково его октановое число?
Посол Гарриман: Эти самолеты используют стооктановый газолин. Горючее, запчасти, бомбы и вообще все, что нужно, и что не соответствует стандартам техники, которая есть у Красной армии, будет доставлено американской стороной. А стооктановый газолин уже доставляется в СССР по программе ленд-лиз.
И.В. Сталин: А какой наземный штат нужен для обслуживания ста пятидесяти — двухсот бомбардировщиков, и какие специалисты — советские или американские — имеются вами в виду?
Посол Гарриман: Какое-то количество американских специалистов по этому типу самолетов, конечно, потребуется. Но общее количество наземного технического персонала будет зависеть от ресурсов и возможностей, предоставленных силами Красной армии. Кроме того, потребуется персонал для бытового обслуживания этих техников и прилетающих летчиков. В этом случае чем больше таких специалистов будет предоставлено советской стороной, тем лучше.
И.В. Сталин: Я задаю эти вопросы для лучшей подготовки нашей стороны. Сто пятьдесят-двести самолетов — это приемлемое количество для начала операций. Потом можно будет обсудить их увеличение.
Посол Гарриман: Господин маршал, позвольте спросить: возможно ли соглашение о полете одного фоторазведывательного самолета в день из Великобритании и одного из Италии?
И.В. Сталин: Мы еще в Тегеране дали на это согласие. Товарищ Молотов, я думаю, что самой удобной точкой для посадки этого самолета будет аэродром в Великих Луках. К сожалению, Красная армия еще не захватила Оршу в Белоруссии, где есть еще лучший аэродром. (И.В. Сталин показывает на карте еще один аэродром в Котлах под Ленинградом.) И вот еще одна точка.
Посол Гарриман: Я думаю, что будет правильно периодически менять места посадки самолета-разведчика.
И.В. Сталин: Господин Гарриман, а какого размера аэродром необходим для посадки и базирования четырехмоторных бомбардировщиков?
Посол Гарриман: Как я уже говорил, обычно они летают отрядом в сто двадцать единиц, но, отбомбившись, могут садиться группами на разные аэродромы.
И.В. Сталин: В таком случае мы можем дать им три летных поля на севере и три на юге.
Посол Гарриман: Это будет замечательно! Я должен добавить, что для координации посадки и взлета наших самолетов с этих аэродромов потребуется установление на них американской радиостанции.
И.В. Сталин: Не беспокойтесь, условия для их размещения будут созданы.
Посол Гарриман: И еще, господин маршал, приходится иметь в виду, что обе стороны будут вынуждены приложить определенные усилия, чтобы преодолеть и языковой барьер.
И.В. Сталин: С этим мы тоже согласны.
Посол Гарриман: Также нам хотелось бы, господин маршал, с вашего позволения предусмотреть создание на этих авиабазах возможностей для ремонта самолетов, поврежденных германскими истребителями или средствами их воздушной обороны. Это позволит нашим самолетам благополучно и без потерь возвращаться на свои базы в Италии и Великобритании.
И.В. Сталин: Правильно. Это покажет немцам реальное единение союзников. Господин Гарриман, вы высказали ваше предложение, мы его одобряем.
Посол Гарриман: Благодарю вас, господин маршал! Позвольте уточнить: а как будут согласовываться остальные детали? Генерал Дин и полковник авиации Бонд из нашей Военной миссии в Москве готовы к этим переговорам.
И.В. Сталин: Дин — это тот генерал, который на банкете в Кремле сказал замечательный тост о встрече нашей и вашей армий в Берлине?
Посол Гарриман: Именно он, господин маршал.
И.В. Сталин: А мы попросим товарища Молотова и представителей Красной армии встретиться с вами и генералом Дином для обсуждения дальнейших действий. Детали могут быть согласованы генералом Дином и представителем Красной армии.