— Алька пропала. Из детского дома.
— Опять двадцать пять! — Борис невесело усмехнулся. — Похоже, этот ребенок вознамерился мне испортить жизнь!
— Борис, я не знаю, что делать! Следователь считает, что она убежала. Но я не верю. Зачем? Куда? Они с детьми в лесу на экскурсии были. Все дети на месте, а ее нет. Если она убежала, то, может, заблудилась? Я совершенно не представляю, что нужно предпринять.
Борис молча курил, хмуро глядя в окно, а Маша торопливо выкладывала все имеющиеся у нее сведения. Когда она закончила, он развернулся и посмотрел ей в глаза.
— Ну подумай: при чем здесь ты? На это есть милиция. Предоставь это им. Поверь, там не одни дураки работают. Пусть ищут!
— Но следователь сам признался, что у них полно дел. Одних убийств нераскрытых…
— Это их проблемы. Тебе не приходило в голову, что все это — не случайно?
— В каком смысле?
— Ну, что это, как говорят — не судьба?
— Ты что, Борис! Я ей уже почти опекун!
— Почти! Ты была почти моя жена, но не побоялась расторгнуть помолвку! А тут жизнь сама твое опекунство разрушила. Значит, так надо! Скажи, если бы не было этой девчонки, ты бы бросила меня? Честно!
— Думаю, что нет.
— Ну! Я так и знал! Она мне как кость в горле! Извини, я задеваю твои соседские чувства. Это все понятно.
— А я думала, что ты мне поможешь. Теперь вижу — напрасно.
Маша поднялась, намереваясь уйти, но Борис потянул ее за рукав и усадил на место. Он прищурился. В его взгляде мелькнула какая-то мысль. Идея. Маша подчинилась.
— Ты правильно подумала. Я могу помочь. Я знаю, что надо делать.
— Ой, Борис, правда?
— Да. Я знаю каналы, у меня есть связи, все такое. Это не проблема. Но! Есть маленькое «но»!
— ?
— Я выдвину тебе ряд условий.
— Интересно.
Маша недоверчиво смотрела на своего бывшего жениха. Забавно. Где его пылкость, все эти нежности? Раньше казалось — он был готов на все ради нее. Теперь его глаза были как две колючки. Маше показалось, что от него повеяло холодом. Она кивнула и наклонила голову. Ей почему-то было неприятно смотреть на него сейчас.
— Итак, я могу нанять частного детектива. Хорошего, — подчеркнул Борис. — Опытного. А следовательно, дорогого… Ребенок не иголка в стоге сена. Ее найдут.
— Ее найдут, и ты увидишь ее… Один раз.
— А потом?
— Девочку сразу заберет к себе порядочная бездетная пара из другого города, и они благополучно уедут. Но тогда уже, дорогая моя, нужно будет проститься с ней навсегда. У нее своя жизнь — у тебя своя. Вернее, не у тебя — у нас.
— Как это? Ты хочешь сказать, что я не смогу даже навещать ее? Совсем?
— Ты правильно поняла. Думай.
Борис поднялся и пошел к барной стойке. Он заказал себе виски со льдом. Маша неосознанно наблюдала за его движениями. У нее возникло впечатление, что ей включили секундомер. Стрелка побежала, и она, Маша, должна уложиться в отведенные ей секунды. Во что бы то ни стало. Итак, Борис уверен, что Альку найдут. Да, он все может. У него есть знакомые в Генштабе, в МВД, в ФСБ и… какие там еще аббревиатуры? Все схвачено. Возможно, он знает и бандитов?
Сейчас у барной стойки, лениво попивающий виски, он действительно выглядел уверенным в себе. Всемогущим.
Она выйдет за него замуж? Ах да… Она собиралась замуж…
Мысли путались, торопясь к финишу, сталкивались, набегали одна на другую. Секундная стрелка бежала…
Алька. Главное сейчас — Алька. Она должна быть в безопасности, а все остальное — потом.
Маньяки, торговцы детьми, воротилы порнобизнеса — все они вставали в Машином воображении безобразными чудовищными монстрами. Она должна успеть спасти ее, а потом — посмотрим.
Когда Борис допил виски и, вернувшись, сел на свой стул, Маша, не спуская с него глаз, четко произнесла:
— Я согласна, Борис.
— Вот и умница.
Они вместе поднялись и вышли из кафе.
Глава 7
Простились у подъезда.
— У тебя усталый вид, дорогая. Выспись как следует. А завтра я тебе позвоню.
Борис легко поцеловал ее в волосы, хлопнул дверцей и уехал.
Маша поднялась к себе на третий этаж. Сняла сапоги в прихожей и покачала головой: ноги совершенно промокли, когда она бродила днем. До сих пор она внимания не обратила.
Включила бра над зеркалом. В уголке зеркала торчала бумажка. Кажется, записка от Софьи Наумовны. Это ее привычка — послание в зеркале оставлять.
Маша развернула бумажку и, стягивая джинсы, прочитала: «Машенька! Я уехала к Лине — снова заболел Игорек. Пробуду пару дней. С. Н.».
Так, понятно. У Игорька снова обострение ларингита. Бедный ребенок — не вылезает из болячек.
Маша стянула мокрые колготки и прошла в свою комнату. Включила настольную лампу, подставила стул к батарее. Если прислонить ступни к ее горячим ребрам, ноги быстро согреются, потом надо сразу натянуть шерстяные носки.
Ноги быстро согрелись, Маша открыла шкаф — достать носки и застыла на месте, будто к виску приставили пистолет.
Не желая верить мелькнувшему подозрению, оглянулась и пристально осмотрела комнату. Что-то не так. Но что? Сунула руку в стопку белья — деньги на месте.
Маша, как пес, обнюхивающий свои владения после прихода чужака, начала исследовать комнату.
Что? Что?
Опасность витала в воздухе как запах чужих духов. Кто-то незримый играл с девушкой в кошки-мышки.
Свою небольшую комнату Маша знала назубок. Три книжные полки на стене и телевизор с видаком, шкаф для одежды, письменный стол, диван, два стула, магнитофон на окне.
Все на месте, как и утром, когда она вышла из дома. Но что-то все же было не так. Что?
Маша выбежала в коридор, включила свет на кухне, в ванной, в туалете. Кругом. Придирчиво осмотрела каждый угол. Все на месте.
Тревога билась в животе пугливым живым существом. Пробегая мимо зеркала в прихожей, Маша заметила, что так и носится по квартире в свитере и босиком. Быстро нацепила носки и огляделась еще раз. Так. Нужно детально вспомнить вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Итак, она вчера вечером пробовала работать над техническим переводом, который ей заказали еще до гриппа.
Согласно привычке, бумаги она складывала слева, а словари и другую необходимую литературу — справа. Так удобнее.
Она немного поработала и быстро устала. Сказывалась болезнь. К тому же мысли, касающиеся Альки, постоянно отвлекали ее, и она бросила это дело. Карандаш сунула в справочник, и… Вот!
Карандаш или ручку Маша всегда оставляла между страниц той книги, с которой работала. Вместо закладки. Конечно, это не самая культурная привычка, но… именно так она сделала и вчера. Это машинальное движение прочно врезалось в память. Сунула карандаш и пошла ставить чайник.
Сейчас же карандаш в компании ручек и маркеров торчал в карандашнице, а листы перевода лежали поверх справочника! Но ведь должно-то быть совсем наоборот!
Листы она всегда прижимала справочником, чтобы, если откроешь форточку, они не разлетелись по комнате.
Это многолетняя привычка, и она неискоренима.
Если бы у Софьи Наумовны имелся второй ключ, тогда понятно — зашла написать записку. Но ведь не было!
К тому же записка написана не карандашом, а зеленым стержнем. Маше вдруг стало холодно. Или у нее крыша поехала, или… Она принялась лихорадочно выдвигать ящики письменного стола. Там хранились институтские конспекты, письма, фотографии. Теперь Маше казалось, что рылись везде. Все сдвинуто и наспех сложено. Или это ей мерещится и она просто здесь давно не разбиралась? Маша остановилась посреди комнаты и стиснула голову руками. Стоп. Спокойно. Ничего не случилось. Может быть, все это кажется? А если нет, то объяснение этому обыску скорее всего самое невинное. Да. Но — какое? Кто-то забыл в ее комнате… книжку, письмо, тетрадь? Ага! Подобрал ключи, проследил, чтобы дома никого не было, взял вещи и скрылся?
Чушь собачья!
Маша уставилась на книжную полку. Там вечно царил беспорядок. Особенно на нижней полке — там стояли книги, которые она действительно читает и перечитывает.
Перед сном она любит обложиться двумя-тремя книжками, а утром в спешке может сунуть их не в ряд, а поверх книг, плашмя.
Здесь же, сбоку, давно теснятся общие толстые тетради с лекциями по иностранной литературе. Сейчас они подозрительно выпирали из полки. Разноцветные корешки торчали вразнобой. Кого мог заинтересовать этот хлам?
«Брось! — одернула себя Маша. — Меньше эмоций и больше логики: вчера перед сном я решила почитать что-нибудь душещипательное…» Вчера она наугад достала с полки зеленый томик Толстого. Оказалось — второй том «Войны и мира». В девятом классе она очень любила их всех: Наташу, Пьера, Болконского, княжну Марью. Она с удовольствием перечитала сцену первого бала Наташи, еще несколько глав и погасила свет. А утром сунула книгу на полку, но не в ряд, а поверх книг, где уже лежала тонкая книжечка японских трехстиший — «Одинокий сверчок». Маша с опаской подошла к полке, словно там лежала бомба. Она открыла книгу и похолодела: поверх «Одинокого сверчка» лежал не второй, а третий том «Войны и мира».
Но ведь она точно помнит, что читала про первый бал. А первый бал, это каждый школьник знает, находится во втором томе романа классика. Волосам стало горячо. Маша сдула со щеки непослушную прядь. Снова открыла шкаф, где на полке в постельном белье лежали деньги. Пересчитала. Все на месте.
Искали явно в бумагах. Но что можно у нее искать? Маша выбежала в коридор и дрожащими пальцами набрала номер Лины. Трубку взяла Софья Наумовна. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, Маша поздоровалась.
— Софья Наумовна, ну как вы там?
— Ах, Машенька, опять у нас то же самое. Он прямо задыхается… Температура тридцать восемь, и…
— Софья Наумовна, вы во сколько уехали?
— Часа в два. Тут пока доберешься… А у нас новостей нет?
— Никаких. А к нам из милиции не приходили, пока меня не было?
— А что, должны были?
— Н-нет, это я так. Может быть, им Алькины фотографии понадобятся…
— Нет. И не чешутся! Никому бедная сиротка не нужна…
Дальше Маша не слушала. Она опустилась на холодную тумбочку для обуви и машинально отметила, что нужно все же что-то на себя надеть. Так и бегает в трусиках, носках и свитере. Итак, соседка в ее комнате не была, и никто официально не был. Домовой, что ли? Да и что у нее можно искать? Деньги не взяли. То золото, что у нее имеется — цепочка и сережки, — на ней. Даже телевизор и магнитофон на месте. Искали другое. Бумаги. Она что — разведчица? Иностранная шпионка? Или на дворе 37-й год, когда побывавших за границей держали под прицелом? Чертовщина…
Маша неожиданно громко клацнула зубами и поняла, что дрожит как мокрая мышь.
Она лихорадочно набрала номер Бориса. Длинные гудки. Господи, неужели он спит? Она глянула на часы: одиннадцать.
Скорее всего поставил телефон на минимум громкости и смотрит телевизор. Конечно, надо бежать к нему. Немыслимо оставаться здесь одной. Он сразу все расставит по местам, успокоит ее, защитит.
Маша выхватила из шкафа чистые колготки, натянула джинсы, зашнуровала кроссовки. Насилу попав ключом в замочную скважину, закрыла дверь.
До метро долетела за считанные секунды. Впрыгнула в полупустой вагон и машинально огляделась, все еще стуча зубами. Нет, не похоже, чтобы за ней следили. Села, пытаясь успокоиться. Немного отдышалась. Яркий свет фонарей и рекламы на Тверской несколько привел ее в чувство. Она, все еще оглядываясь, бегом добралась до дома Бориса. Глянула на окна и облегченно вздохнула: в гостиной мерцал синий свет телевизора. Влетела на четвертый этаж без лифта. С силой надавила на кнопку звонка. Ни звука. Что, собственно, она делает? Знает же, что звонок не работает, так как его просто-напросто не подсоединили. А кнопка осталась от старых хозяев. Нет, надо взять себя в руки, иначе она просто брякнется в обморок. Маша открыла сумочку и нащупала ключ. Борис подарил ей этот ключ вместе с обручальным кольцом, но ей так и не пришлось ни разу им воспользоваться. Вот выпал случай. Если он смотрит телевизор, то стучать — дохлый номер.
Борис любит сделать звук погромче, и это не мешает ему благополучно уснуть перед экраном. Он сам признался Маше в этой своей слабости. А коридор огромный, так что стучать бесполезно.
Маша повернула ключ, дверь открылась.
В коридоре, заставленном коробками и стройматериалами, горело небольшое бра в виде охотничьего рога.
Маша увидела в зеркале свое перепуганное бледное лицо и усмехнулась. Ее сейчас только в фильме ужасов снимать. Выглядит так, словно за ней гнались полчища киборгов.
Телевизор в гостиной работал на удивление негромко. До Маши доносился звук тяжелого дыхания, впечатление было такое, будто отряд изнуренных путешественников пробирался сквозь густые джунгли. Борис любит такие фильмы: чтобы опасности, экзотика, приключения.
Ее ночное появление он должен оценить. Она никогда прежде не делала подобных сюрпризов, а из фильмов предпочитала фантастические комедии.
Чтобы сюрприз был полным, Маша не окликнула жениха по имени, а только тихонько приоткрыла створку двери и, пытаясь улыбаться, заглянула внутрь. То, что она увидела, не сразу смогло уместиться в голове. Не сразу. Частями.
Сначала она увидела голые мужские ноги на полу. Затем — зад. Ягодицы ритмично сжимались, крутясь и подрагивая, как в танце «Ламбада». Потом до Маши дошло, что пониже находится еще кто-то. Женские ноги — длинные, верткие — постоянно скользили по толстому ворсу ковра, и мужчине приходилось то и дело подтягивать к себе свою партнершу, цепляясь за различные части тела.
Конструкция из двух голых тел громко дышала, рычала, хлюпала, свистела, грозя обрушиться от ярости производимых движений.
Маша видела эту сцену конкретно с тыла и не сразу могла убедиться, что перед ней именно зад Бориса. А когда убедилась, то почувствовала, как ноги приросли к полу. Догадаться, кто находится под ним, было не трудно: крашенные перекисью водорода перья короткой стрижки и крупные золотые кольца в ушах были визитной карточкой Нинель. Вокруг по голубому ковру были в спешке разбросаны их вещи.
«Я собиралась положить этот ковер у себя в спальне, — отстраненно подумала Маша, — голубые шелковые стены и голубой ковер на полу». Маша понимала, что стоит тут как идиотка, но двинуться не могла. Ее будто силой держали за воротник и заставляли смотреть.
Спина мужчины была блестящей от пота. У парочки сменился ритм. Он уцепил женщину зубами повыше лопатки и неистово задвигался, рискуя раздавить. Нинель вдруг закричала. Это был даже не крик, а животный визг. Маша почему-то вспомнила, как в детстве ходила в зоопарк и именно так кричала в клетке пума. Там была их целая семья. Маша тогда не поняла, чем занимаются две пумы, была уверена, что дерутся.
Сейчас этот эпизод ясно всплыл в сознании. Парочка тяжело дышала — как после забега на длинную дистанцию.
Маша наконец оправилась от шока. Она попятилась назад, натолкнулась на телевизор, оглянулась и выключила его.
Теперь те, что находились в глубине комнаты, оказались в относительной темноте, а Машу, напротив, хорошо освещало бра, горевшее в коридоре. И все же Маша видела, как двое одновременно обернулись и тупо уставились на нее. Этот идиотский синхронный жест что-то включил в ней, и она неожиданно принялась хохотать, оседая на пол возле телевизора.
Смех был как бы отдельно от нее — совладать с ним было немыслимо. Он расколол тишину огромной пустой квартиры и заполнил собой все пространство.
Смех выворачивал Машу наизнанку, душил ее, выдавливая слезы, и наконец перешел в надрывный сухой кашель.
Маша вскочила на ноги и, натыкаясь на коробки, банки с краской и рулоны обоев, стала пробираться к выходу.
Борис что-то кричал вслед.
Маша кашляла. Напоследок она уронила коробку, кажется, с люстрой. Хрусталь подвесок жалобно зазвенел. Маша захлопнула дверь. Выбежала на улицу и помчалась буквально куда глаза глядят.
Глава 8
Очнулась только у Белорусского вокзала. Поняла, что стоит и невидящими глазами изучает светящиеся буквы на фасаде. Зачем она здесь? Оставаться одной ночью на улице по меньшей мере неудобно. Хотя страх совсем прошел. Его вытеснил шок от увиденного в гостиной Бориса. В помещении билетных касс было два свободных автомата. Она набрала номер Влада. Ничего не поняв из ее сумбурных объяснений, сопровождаемых смехом, кашлем и плачем, он сказал только:
— Маша, стой там. Я сейчас приеду!
Час спустя они ехали в машине Влада к нему в Чертаново. Перед этим, осмотрев комнату Маши, он заявил, что оставаться одной сегодня ей небезопасно.
— Я бы сам у тебя остался, покараулил, но у меня там собака. Начнет скулить, соседи разноются потом.
— Не надо меня караулить, — отозвалась Маша, — я уже не боюсь. Ты извини, что сорвала тебя ночью. Поезжай домой.
На нее нашла апатия. Ей уже не хотелось шевелиться, но Влад настаивал. В машине молчали. Влад сделал вывод, что это таинственный обыск прибил девушку. Об инциденте в квартире Бориса он не знал. Когда в лифте поднимались на восьмой этаж, Маша, глядя в зеленые глаза парня, задумчиво произнесла:
— Вот и хорошо. Он там сейчас с этой… А я тут с тобой.
— Ты о чем? — Влад поднял брови.
Маша закашлялась. Дура. Что она несет? Лифт остановился, они вышли. Квартиру Влада Маша распознала по лаю. За дверью царило буйное оживление по поводу возвращения хозяина. Когда Влад открыл дверь, на них набросилось верткое существо с теплым мокрым языком и коричневым плюшем вместо шерсти.
Собака умудрилась облизать лицо гостьи, пока та расшнуровывала обувь. Наконец первый прилив собачьей радости кончился, и псина уставилась на девушку, склонив голову набок, и тогда Маша сумела разглядеть ее собранную в складки потешную мордочку, метку посередине лба (то ли от удара, то ли след от болячки) и мокрые карие глаза.
— Что это у нее на лбу? — поглаживая псину по голове, поинтересовалась Маша.