Для современников-европейцев Тийо Сога представал воплощением того идеала, который провозглашался целью цивилизаторской миссии белого человека, – полное восприятие «туземцем» ценностей, привычек, обычаев и религии европейцев. Однако несмотря на то что Тийо Сога действительно приклонялся перед европейской культурой и видел в распространении христианства путь к спасению коренного населения Южной Африки, он стал провозвестником зарождения самосознания африканцев в совершенно новом качестве.
Тийо Сога был первым, кто заговорил об особом пути африканцев, предназначенном им свыше. В своих статьях, опубликованных главным образом в миссионерских изданиях, он поднимал социальные, экономические и политические вопросы, но фактически размышлял о настоящем и будущем своего народа. В его сочинениях явственно отразились противоречия, присущие всем первым африканским интеллигентам и просветителям – убежденность в превосходстве и благотворном влиянии европейской цивилизации и глубокое переживание за судьбу своего народа, который оказался в глубочайшем кризисе в результате колониальных войн.
Приветствуя выход в свет первого номера журнала «Indaba», («Новости»), издававшегося на английском языке и на языке исикоса в Лавдейле[165], Тийо Сога писал, что он должен стать «сосудом» для сохранения рассказов, легенд, сказок, обычаев и истории ко́са. В его словах явственно чувствуется гордость за прошлое своего народа. «Давайте воскресим наших предков-прародителей, которые завещали нам богатое наследие», – восклицал Тийо Сога[166]. Говоря о традиционных правителях коса, он указывал, что они составляли «корень своего народа» и заботились о его сохранении и благополучии[167].
Важнейшей проблемой, решению которой посвятил свое творчество Тийо Сога, было будущее африканцев, поиск их места среди других народов. Для него не было иной альтернативы как принятие христианства и достижений западной цивилизации. Даже в страшных бедствиях, которым подвергся его народ после пророчества девушки Нонгг'авусе, когда ко́са вырезали в 1856–1857 гг. практически весь свой скот, уничтожили запасы продовольствия и посевы зерна[168], Тийо Сога видел божий промысел: африканцы, ища спасения в христианских миссиях, открывались для проповеди миссионеров и вынуждены были переходить к занятию земледелием, так как практически весь скот был уничтожен[169]. В статье в журнале «Indaba» в июне 1863 г. Тийо Сога отмечал, что европейцы принесли ко́са знания, мудрость и различные производственные навыки. «И если мы хотим, – продолжал он, – чтобы наши дети воспользовались этими богатствами знаний, мудрости и навыков, мы должны отойти от того состояния, в котором пребываем ныне, так как и сами белые люди не были рождены с этими благами»[170].
Однако принятие христианства и приобщение к европейским знаниям и культуре не означало для Тийо Соги отказ от своих исконных корней. В цивилизации белого человека он видел, прежде всего, средство возвышения своего народа, избавления от всех бедствий и несправедливостей. Он восхищался Евангелием потому, что оно «облагораживает и просвещает, устраняет все преграды, стоящие между людьми, связывая их воедино узами общего братства»[171].
Тийо Сога был глубоко убежден, что в будущем африканцы встанут в один ряд с европейскими народами. Он учил, что придет время и «презираемой Африки», ибо, как сказано в Писании: «Эфиопия (под ней подразумевалась вся Африка – А. В.) вскоре прострет свои руки к Богу». В конце XIX в. эти слова из Библии стали символом движения африканских независимых церквей. Таким образом, христианство представлялось Тийо Соге не в качестве привнесенной европейцами религии, а как предназначенный самим Богом удел африканцев.
Получив образование и сформировавшись как личность в христианской миссии и в Шотландии, Тийо Сога никогда не испытывал слепого преклонения перед европейской культурой. Наряду с благом, он хорошо видел и те пороки, которые принесли с собой белые. К ним он прежде всего относил пристрастие к спиртным напиткам. Алкоголь способствовал распространению непристойности, безнравственности и безответственности, что, согласно Тийо Сога, раньше не было известно или редко встречалось среди африканцев. В распространении этих пороков он напрямую винил европейцев, которые пользовались их неопытностью и сознательно искушали африканцев, распространяя спиртное среди общин ко́са, еще не затронутых этим пороком[172].
Осуждал Тийо Сога и раскол среди африканцев на «христианизированных» и «язычников». Для него все ко́са были представителями одного народа. Он сетовал, что принявшие христианство африканцы утрачивают великодушие и способность уважать человека независимо от положения в обществе[173].
Полнее всего взгляды Тийо Сога изложены в его завещании – 62 заповедях, которые он оставил своим детям. Первым, и, по всей видимости, главным пунктом он ставил ясное осознание ими своих корней и сохранение достоинства своего народа. «Ради вашего блага никогда не стыдитесь, что ваш отец был кафром[174] и что вы унаследовали африканскую кровь… Вы должны всегда помнить о вашей матери как о честной, душевной, бережливой шотландской женщине, подлинной христианке. Вы всегда должны быть благодарны этим узам, которые связывают вас с белой расой. Но если вы хотите заслужить к себе уважение, если вы не хотите слышать насмешки от людей, – займите свое место в мире как цветные, а не как белые: как кафры, а не как англичане», – завещал Тийо Сога. Он просил своих детей жить и трудиться на благо своего народа, ради его возвышения и объединения, ибо «союз в каждом хорошем деле есть сила»[175].
К сожалению, Тийо Соге так и не удалось увидеть воплощение в жизнь своих мечтаний. Он умер в 42 года в 1871 г., но его идеи и призывы не пропали втуне. В конце XIX в. появляется целый ряд африканских писателей и журналистов, занимавшихся собранием и публикацией народных преданий и рассказов о прошлых событиях, битвах, правителях и т. д.
Одним из самых известных и талантливых собирателей фольклора и традиций африканцев был Уильям Веллингтон Г’оба (1840–1888 гг.) – поэт, переводчик и журналист, происходивший из народа ко́са. Он испытал сильное влияние Тийо Соги, работал под его началом в миссии Мгвали. С 1884 по 1888 г. Г’оба был редактором «Isigidimi SamaXhosa» («Вестник ко́са»), африканской газеты, издававшейся шотландскими миссионерами с 1870 по 1888 г. в Лавдейле. Наибольшую славу он заслужил как поэт, прежде всего благодаря двум большим поэмам – «Спор христианина с язычником» и «Об образовании»[176].
В изучении истории и обычаев африканских народов Г’оба видел ключ к взаимопониманию между белыми и черными: «Чем глубже исследования погружаются в туземные проблемы, тем более захватывающими они становятся, и две расы постепенно смогут достигнуть взаимопонимания, а все подозрения и обиды, как и предубеждения по отношению к друг другу, исчезнут навсегда»[177].
Г’оба попытался на практике воплотить в жизнь эти принципы будучи редактором «Isigidimi SamaXhosa». Помимо своих поэм он публиковал на страницах газеты исторические статьи, юмористические истории, пословицы. Наиболее значительным его историческим очерком стало повествование «Причины забоя скота во времена Нонгг’авусе», опубликованное в двух номерах «Isigidimi SamaXhosa» в 1888 г. Г’оба хотя и был представителем европеизированной и христианизированной африканской элиты и сторонился политики, дал совершенно неординарное и отличное от колониальной традиции объяснение этих трагических событий. Он считал, что причиной массового забоя скота и уничтожения всех продовольственных запасов был не заговор вождей ко́са с целью свергнуть власть белых, а выбор, перед которым поставило всех ко́са пророчество Нонгг’авусе: либо выполнить волю предков и встать на сторону духов Напакаде и Сифуба-сибанзи, олицетворявших собой Бога Отца и Иисуса Христа, либо попасть под власть Сатаны, имя которого было Нгвеву (т. е. Серый)[178]. Знаменательно, что именно так звали тогдашнего губернатора Капской колонии – сэр Джордж Грей. Таким образом, ко́са, согласно Г’оба, оказались перед выбором между подчинением демоническим колониальным силам или предкам, выступавшим посланниками высших божественных сил. Недаром для обозначения последователей пророчества Нонгг’авусе Г’оба использовал термин амагг’обока – так назвали новообращенных христиан[179]. Однако в подобной интерпретации Г’оба расходился не только с колониальной трактовкой южноафриканской истории, но и с устной традицией самих ко́са, как она была зафиксирована в XX в. В ней Нонгг’авусе выступает орудием в руках губернатора Дж. Грея, который якобы использовал девушку с целью окончательного подчинения ко́са и захвата их земель[180].
Между политикой и историей
Настоящий прорыв в формировании исторических представлений африканцев происходит в первой трети XX в. Связано это было с рядом факторов: увеличением числа представителей коренного населения, получивших европейское образование, овладевших грамотностью и формировавших читательскую аудиторию среди африканцев[181]; происходил рост политической активности коренного населения, в 1912 г. был образован Южно-Африканский туземный национальный конгресс (в последующим известный как Африканский национальный конгресс); появилось несколько независимых африканских периодических изданий, прививавших привычку к литературной деятельности и чтению и т. д.
Среди собирателей устной традиции и обычаев коренного населения Южной Африки были такие видные политические и общественные деятели, как С. Плааки, Дж. Дубе и У. Рубусана. В частности, в 1906 г. Рубусана выпустил сборник «Берегите ваше наследие» («Zemk' inkomo magwalandini»), в который вошли и исторические рассказы, в частности, в сокращенном виде был опубликован уже упоминавшийся очерк Г’обы. Плааки опубликовал в 1916 г. в Лондоне сразу две книги: «Пословицы сечуана с их литературными переводами и европейскими эквивалентами» («Sechuana Proverbs with Literal Translation and their European Equivalents») и «Книгу для чтения на сечуана в международной фонетической орфографии» («A Sechuana Reader in International Phonetic Orthography»). В 1903 г. вышел в свет «Кафрский школьный справочник» («Kafr scholar’s companion»), автором которого был И. Буд-М’белле.
В это же время появляются первые исторические сочинения. Одним из них стала «История Южной Африки с туземной точки зрения» (1906 г.), автором которой был У. Рубусана. В 1920 г. в Эдинбурге вышла книга Сайлеса Молемы «Банту: прошлое и настоящее»[182]. В 1930 г. Джон Хендриксон Сога опубликовал в издательстве Витватерсрандского университета труд «Юго-восточные банту»[183], а в 1932 г. вышла его книга «Амакоса: жизнь и обычаи»[184]. В 1930 г. был опубликован первый южноафриканский словарь биографий, в котором были собраны жизнеописания исключительно чернокожих деятелей – «Африканский ежегодник. Иллюстрированный национальный биографический словарь (Who’s Who) черных народов Африки», изданный Т. Д. Мвели Скота, занимавшего с 1923 по 1927 г. должность генерального секретаря АНК.
Все эти издания были реакцией на запрос, сложившийся в африканском обществе – запрос на осмысление своего собственного прошлого. Скота отмечал в предисловии к своему биографическому словарю: «На протяжении многих лет мир испытывает необходимость в расширении своих знаний об Африке и ее народах. Африка за счет своих поразительных минеральных богатств вышла из тени и по своей значимости выдвинулась на передний план в международных делах. Но мало или практически ничего неизвестно о населяющих ее людях. Их считают дикарями, склонными к колдовству, каннибализму и другим порокам, присущим варварам. Даже историки стремятся подчеркнуть самое худшее, что есть в тех некоторых великих африканцах, о которых они упоминают в своих книгах»[185]. Ему вторил известный поэт и публицист, писавший на исикоси, С. Э. К. Мг’айи: «В наших школах изучается история лишь одного народа – англичан; они предстают единственными людьми, наделенными интеллектом, рассудительностью, знаниями, они единственные имеют своих национальных героев… Человека учат, что его вожди полны коварства, и он верит этому, его учат, что великие представители его народа занимаются грабежами, что они воры, трусы и лгуны»[186].
Исторические труды, написанные африканцами, должны были воссоздать историю африканских народов в том виде, в котором она виделась африканским интеллигентам, сформировать представления о собственном историческом пути, заложить основы для формирования национального самосознания. Как указывал Мг’айи, человек, который ничего не знает о своем прошлом, не может обладать даже слабым представлением о том, что происходит в настоящем или произойдет в будущем. А без этого знания невозможно претендовать на национальное лидерство[187].
Указанные выше работы заложили основу для развития африканской историографии Южной Африки. Они отражают уровень исторических знаний наиболее образованной части коренного населения. Их отличительная особенность заключается в том, что ни одно из вышеперечисленных произведений не было создано профессиональным историком. Рубусана был журналистом, Сога большую часть жизни занимался миссионерской работой, а Молема написал свой труд во время учебы на медицинском факультете в Шотландии в годы Первой мировой войны. Основными источниками информации для них были устные предания, собственные наблюдения и жизненный опыт. Молема, например, указывал, что он в значительной степени рассказывал историю собственной жизни, полагаясь больше на свои собственные наблюдения и опыт, что, по его мнению, позволяло ему точнее интерпретировать психологические черты, непонятные чужеземцу[188]. Отсутствие профессиональных навыков написания исторических трудов, конечно, накладывало свой отпечаток на характер этих сочинений, однако, с другой стороны, эти исторические работы в большей степени сохраняли связь с представлениями основной массы образованных африканцев. Они по большей части лишены строгого научного объективизма, но именно этим и интересны.
Внимательное изучение трудов первых африканских историков показывает, что они находились под сильным влиянием европейской исторической традиции. В начале XX в. уже вышли в свет и получили известность многотомные труды Дж. М. Тила «История Южной Африки»[189] и Дж. Кори «Возвышение Южной Африки»[190], а также «Туземные расы Южной Африки» Д. Стоу[191]. Эти работы заложили основы консервативного направления в южноафриканской историографии. Они служили обоснованем господства белого человека на Юге Африки. Банту считались такими же пришельцами, как и европейцы, но последние имели больше прав на эти земли, так как несли с собой цивилизацию.
В целом, африканские авторы восприняли взгляд европейских историков и этнографов XIX – начала XX в., что банту появились в Южной Африке одновременно с белыми, а единственными представителями автохтонного населения были уже вымирающие к XX в. бушмены. Нашла в их сочинениях отражение и теория хамитского влияния на африканские народы[192]. Достаточно красноречива точка зрения Молемы на доколониальное прошлое южноафриканских народов: «Их история – это унылая сцена варварства и невежества… Их единственной заботой было удовлетворить самые низменные, элементарные жизненные потребности»[193].
Первые труды африканских авторов, конечно, нельзя назвать историческими сочинениями в полном смысле этого слова. Значительное место в них занимало описание традиций, обычаев и религиозных воззрений, воссоздание генеалогий правителей, история происхождения отдельных родов и вождеств. Как указывал Молема, его труд не являлся историческим сочинением. Своей целью он видел описание образа жизни банту в пределах ЮАС и прилегающих к нему протекторатов и коронных колоний Великобритании[194]. Предназначение своей книги Молема видел в духе рекомендаций Г’обы – развеять предубеждения и непонимание со стороны европейцев. «Для господствующей расы некоторые знания об управляемой расе, образе мысли и поведении ее представителей, необходимы… В большинстве случаев непонимание и неуважение между различными народами является следствием плохого знакомства друг с другом», – отмечал Молема[195]. В свою очередь Сога полагал, что многие представления об общественном устройстве коса, которые бытовали среди колонистов, носили совершенно ложный или ошибочный характер, что и служило источником многих конфликтов в прошлом. Так, по его мнению, совершенно неверным было мнение колонистов о том, что ко́са представляли собой монолитный политический союз. Сога утверждал обратное, что отдельные вождества ко́са и их правители действовали совершенно независимо. Поэтому все попытки колониальных властей возложить ответственность за пограничный контроль на одного человека – правителя амаХахабе ко́са Нгкику – были обречены на неудачу и вели к обострению конфликта между коса и колонистами[196].
Оставаясь детьми своего народа, африканские интеллигенты не считали, что следует огульно отказываться от всех традиций и целиком уподобиться европейцам, отличаясь от них лишь цветом кожи. Отнюдь нет. Среди них царило убеждение, что африканцы должны взять лучшее, что есть в европейской цивилизации, но при этом и не отказываться от того, что было, по их мнению, положительного в образе жизни их предков еще в доколониальный период. Подобного взгляда на будущее развитие африканских народов придерживался, в частности, известный журналист, издатель первой африканской газеты Южной Африки Дж. Т. Джабаву. В своем выступлении на Всеобщем конгрессе рас, проходившем в Лондоне с 26 по 29 июля 1911 г., он отмечал, что африканцы «обладали политической организацией и системой поддержания законности и правосудия, выглядевшими подчас более развитыми, чем созданные древними европейскими цивилизациями». Джабаву выступал за постепенное эволюционное развитие африканского общества и в подтверждение своей точки зрения приводил слова священника У. Стида, выражавшего глубокое сожаление, что африканцам не позволили самим выбрать из европейской цивилизации те достижения, которые в наибольшей степени соответствовали их уровню развития. Современное индустриальное развитие Южной Африки виделось Джабаву как одна из главных причин упадка морали и нравственности среди африканцев[197].