При этом Плааки осуждал любое расовое смешение между черными и белыми. В апреле 1911 г. в письме, написанном им от имени кхоси (правителя) баралонгов С. Молемы, Плааки указывал, что лишь «полная социальная сегрегация… защитит и сохранит чистоту нашей расы и цвета кожи, которыми мы гордимся так же, как наши европейские учителя – своими»[219]. Это заявление перекликается с резолюцией первой политической организации басуто «Копано я Цоело-пеле» («Союз прогресса»), принятой в 1908 г. В ней, в частности, содержалось требование ввести тяжелое наказание для белых мужчин, вступавших в сексуальные связи с черными женщинами, что должно было послужить «защите народа от этой ужасающей практики»[220].
Таким образом, идея сохранения расовой чистоты и негативное отношение к метисации были так же свойственны представителям африканской интеллигенции, как и белым южноафриканцам. Согласно Мофоло, который был одним из основателей «Копано», границы между народами были созданы Богом[221]. Отсюда закономерно следовал вывод, что не во власти человека менять не им заведенный порядок. Можно полагать, что уже в начале XX в. среди чернокожих южноафриканцев получила распространение идея об особом пути развития африканцев, отличном от европейцев, хотя африканские интеллигенты и считали их своими учителями.
Большое место в первых исторических произведениях африканских авторов занимает описание роли и значения власти традиционных правителей в африканском обществе. Они выступают настоящими покровителями и хранителями своих народов, без чьей власти простые общинники не мыслят своего существования. Например, характеризуя отношение баролонгов к своим бакхоси (правителям), Плааки вкладывает в их уста следующие слова: «В Библии говорится, что когда дети Израиля имели над собой лишь одного правителя – Бога, они не давали ему покоя, пока он не миропомазал им короля. Мы, баролонги, подобны им и не можем обходиться без двух людей: жены – души дома – и короля[222], который призывает нас к порядку, разрешает наши споры и предводительствует над нами во время битвы»[223]. Не случайно и то, что завершает свой роман Плааки словами Ра-Тахи: «<…> кроме зова вождя, я буду прислушиваться лишь к одному зову – твоему голосу, Мхуди»[224]. В свою очередь Дубе рисует в своем романе картину мирного процветающего общества свази, находящегося под управлением мудрых и одаренных правителей[225].
Однако – как любое художественное произведение – сочинения африканских авторов были полны вымысла, предвзятых оценок в трактовке исторических событий и назиданий. По сути, они стали творцами новых исторических мифов, многие из которых живы и по сей день (как, например, идеализация обычаев и порядков, существовавших в африканских обществах в доколониальный период).
На пути к национальному самосознанию
Первые опыты историописания среди африканцев носили по большей части ненаучный характер, а некоторые объяснения исторических событий были несколько наивными, тем не менее историческая литература начала XX в. сыграла огромную роль в формировании национального самосознания африканских народов Южной Африки. Происходит постепенный отход от видения подчиненной роли африканцев, которые должны достигнуть цивилизации под руководством белых.
Подобная трансформация особенно заметна на примере творчества Г. Дломо. Еще в 1935 г. в пьесе «Девушка, убившая, чтобы спасти (Освободительница)» он видит в миссионерах и английских колониальных чиновниках главных проводников цивилизации, а Тийо Сога, который появляется в последнее сцене пьесы, олицетворяет собой будущее, к которому должны стремиться африканцы. В 1932 г. в эссе «Чака. Переоценка» Дломо писал, что его политика имела крайне негативные последствия для будущего развития зулусов: «Нация, которая постоянно находится в состоянии войны, напрасно растрачивает свою энергию и свой гений в милитаризме и физических упражнениях. Ее лучшие умы не имеют ни времени, ни стимулов для творчества. Искусство и все остальные интеллектуальные и духовные формы деятельности и производства пребывают в небрежении и даже более того – презираются». Тем самым, как указывал Дломо, правление Чаки оказало крайне негативные последствия, утвердив в зулусском обществе косность и закрепив многие социальные институты, являвшиеся атрибутом прошлого[226]. Но уже в 1936 г., когда правительством Дж. Герцога через парламент был проведен закон, лишавший африканцев избирательного права в пределах Капской провинции – последнего, что сохранилось из наследия так называемого «капского либерализма»[227], Дломо выплескивает всю свою накопившуюся горечь и разочарование на страницах пьесы «Кечвайо». В ней устами зулусского воина он дает уничижительную характеристику христианам: «Христиане не воюют. Это не по-христиански. Они мошенничают, разрушают, притворяются, находят слабое место и губят людей…»[228] Белый торговец Джон Данн выступает у Дломо сосредоточением всех пороков: сладострастия, властолюбия, чувства расового превосходства, алчности и т. д. Именно Данн является в пьесе главным зачинщиком и подстрекателем англо-зулусской войны 1879 г., в результате которой была фактически уничтожена независимость Страны зулусов. Ради этой цели он объединяет усилия всех врагов Кечвайо и зулусов: завистников инкоси из числа его соплеменников, миссионера и торговца – ведь у каждого из них была своя причина желать гибели Кечвайо. В отличие от своих более старших современников, воспитанных в либеральных традициях и разделявших веру в цивилизаторскую миссию белого человека, Дломо не видел разницы между англичанами и бурами, он ставил вопрос по иному: «Буры или англичане – это не вопрос. Белые или мы – вот настоящая проблема»[229]. Именно в таком свете он видел противостояние в англо-зулусской войне, так же, вероятно, он оценивал современную ситуацию в Южной Африке. Дальнейшая эволюция взглядов привела Дломо к разрыву с либеральной традицией, и он стал на позиции африканского национализма. Он был членом Молодежной лиги АНК, образованной в 1943–1944 гг., и даже некоторое время исполнял обязанности президента ее на-талского провинциального комитета[230]. Если в 1932 г. Дломо критически разбирал влияние правления Чаки на будущее развитие зулусов, то к 1950-м годам он полностью пересмотрел свои взгляды. Он писал в 1954 г. в статье «Чака: его характер, философия, политика и достижения», опубликованной в газете «Иланга ласе Натал» («Солнце Натала»): «Чака был великим строителем нации. Пройдя через суровые испытания, он создал из незначительного клана великий и гордый народ. Подобная задача требовала, чтобы человек обладал нестандартным мышлением, сильным характером, упорством в достижении цели и высокими идеалами»[231]. С точки зрения Дломо образца 1954 г., создав великую и могущественную нацию и вовлекая другие этнические группы в содружество наций, Чака воплотил в жизнь «идеал национализма»[232].
Таким образом в личности Дломо реализовалась особая роль африканской исторической литературы – воспитание духа национализма, отход от первоначальных установок на сознательное подчинение руководящей роли белых, поиск собственных ориентиров развития без строгой привязки к системе европейских ценностей. Со стороны африканских интеллектуалов начинают предприниматься попытки по выработке своей ценностной шкалы. Однако смещение акцентов от преклонения перед европейской культурой к поиску собственных исторических корней не означало полный отказ от западной интеллектуальной традиции – она уже прочно обосновалась в умах африканских интеллигентов. Несмотря на критику британской колониальной политики и деятельности правительств ЮАС, африканские интеллектуалы не отвергали саму идею прогресса. Они критиковали не из чувства неприятия западной модели развития, но скорее из-за чинимых властями препятствий на пути модернизации африканского общества[233].
Схожую эволюцию мировоззрения претерпел и Н. Мандела, бывший в 1940-е годы одним из лидеров Молодежной лиги АНК, объединявшей африканских политических лидеров нового поколения. В своей автобиографии «Долгий путь к свободе» («Long Walk to Freedom») Мандела вспоминал, какое огромное впечатление на него произвело выступление С. Мг’айи. Будущий лидер АНК на всю жизни запомнил его слова о взаимоотношениях европейской и африканской культур: «Мы не можем позволить этим иностранцам, которых не заботит наша культура, владеть нашей нацией. Я предвижу, что однажды силы африканского общества достигнут решительной победы над этими непрошеными гостями. Уж слишком долгое время мы уступали фальшивым богам белого человека. Но мы восстанем и отбросим эти иноземные понятия»[234]. Не меньше слов Манделу впечатлил наряд Мг’айи, который вышел на сцену перед студентами семинарии в Хидлтауне одетым в традиционную меховую накидку, держа в своих руках два копья. Подобное поведение шло вразрез с уже укоренившейся практикой, когда образованность и просвещенность прочно ассоциировались с европейскими костюмом и манерами.
Таким образом, историческая литература стала одним из мостов, открывшим путь к формированию африканского национализма. Эта дорога отнюдь не была прямой и короткой. Задачу воспитания национального самосознания могла выполнить лишь интеллигенция, обладавшая достаточной эрудицией и инструментами для этого, но она долгое время была слишком малочисленна и находилась под сильным влиянием своих европейских учителей. Дж. Т. Джабаву достаточно образно, но в то же время вполне ясно выразил отношение первых африканских интеллигентов к власти белых. По его мнению, они должны были исполнять по отношению к африканцам хорошо знакомую пастухам роль «коз, ведущих овец»[235]. Но даже первые, еще не систематизированные попытки по собиранию фольклора и исторических преданий, осмысление их и реинтерпретация событий прошлого заложили основание будущего африканского национального самосознания.
Этот процесс во многом зависел от того, как сами африканские интеллигенты воспринимали прошлое и настоящее – в этом среди них не было единого мнения. Но, несмотря на различия, их объединяло одно – желание избавить прошлое своего народа от забвения, ощущение единства судьбы всех коренных народов Южной Африки, формирование чувства гордости за свое происхождение. Первые африканские историки принадлежали к разным народам и этническим общностям, но все они стремились написать общую историю, которая объединяла бы все чернокожие народы Южной Африки.
Формирование исторических представлений африканских интеллигентов и просветителей происходило под мощнейшим воздействием европейской культуры – практически все первые африканские историки и писатели получили образование в учебных заведениях, связанных с миссионерскими обществами, выросли в особом микроклимате общин новообращенных христиан. Однако это не помешало им глубоко проникнуться ощущением принадлежности к культуре своего народа, что было хорошо заметно на примере даже такого европеизированного интеллигента, как Тийо Сога. Но одновременное смешение в одном человеке двух противоположных культур рождало серьезные внутренние противоречия, что нашло выражение и в творчестве первых африканских интеллигентов. Они были так же внутренне расколоты, как и африканское общество в целом. В последнем Дломо выделял следующие группы в соответствии с их отношением к европейской и африканской культурам: африканцы, живущие «племенным» укладом жизни, сохранившие патриотизм и гордость за свои традиции; те, кто не мог ощутить себя в полной мере ни африканцами, ни полностью европеизированными; и «новые африканцы» – гордые, патриотичные, деятельные, но при этом лишенные каких-либо расовых предрассудков, готовые сотрудничать с любым человеком, разделяющим с ними «одну и ту же философию цивилизации и здравого смысла»[236]. Все эти противоречия мы можем найти и в африканской исторической литературе конца XIX – первой трети XX в., которая стала своеобразным зеркалом, отражавшим внутренний мир африканской интеллигенции.
© Воеводский А. В., 2013
Герберт Дломо. Развитие банту
Эссе Герберта Дломо «Развитие банту» («Evolution of the Bantu») вышло в 1931 г. в четырех номерах газеты «Умтетели ва банту» («Вестник банту»)[237]. Этот документ является частью серии публикаций африканских интеллектуалов, сотрудничавших с газетой, чьи статьи были направлены на осмысление процессов, происходивших в современной им Южной Африке. «Умтетели» считалась умеренным изданием, была основана в 1920 г. с целью сократить читательскую аудиторию более радикального печатного органа Африканского национального конгресса «Абанту-бато». Наряду с Дломо в «Умтетели» публиковались Р. Селопе Тема, А. К. Сога, М. С. Радебе и другие представители умеренного национального движения африканцев. В данном эссе Дломо анализирует причины ошибочных и предвзятых представлений об африканцах, бытовавших в «белой» южноафриканской историографии. Перевод выполнен по электронной копии статьи, размещенной на сайте «New African Movement»[238].
I
В этой статье мы проанализируем эволюцию черного человека с тех пор, как он начал контактировать с белым. Эволюцию банту можно поделить на несколько периодов или стадий. Однако их развитие было столь медленным в одних сферах и таким стремительным в других, что периоды, которые мы выделим и будем обсуждать ниже, уходят своими корнями практически в одно и то же время, и их не так-то легко обозначить, чтобы отделить один от другого. В настоящее время в обществе банту можно найти людей, которые находятся в авангарде современной мысли и прогресса, но есть и другие, составляющие большинство и живущие как встарь. Подобное положение дел усугубляют расовые проблемы, так как законы, которые необходимы для одной части населения, являются помехой для другой. Прежде чем мы приступим к рассмотрению стадий развития банту и стоящих на его пути препятствий, нужно сказать, что европейцы, особенно защитники сегрегации, должны способствовать, а не препятствовать прогрессу туземцев до тех пор, пока ими не будут достигнуты значимые успехи в самовыражении. Только после этого туземцы смогут развиваться согласно своей природе. В настоящее время это невозможно, но когда эта цель будет достигнута, туземцы сполна продемонстрируют творческий гений своей расы, и с этого момента начнут развиваться по собственному пути (каким бы он ни был), так как каждый народ может выражать или создавать только то, что выражает его внутреннюю сущность или является частью его наследия.
Первой стадией развития соответствуют ранние контакты черных и белых. В отношении событий и условий этого периода еще многое остается неясным и неизвестным. Принимая во внимание этот факт, мы должны согласиться, что для нас насущной потребностью является обсуждение вопроса о создании подробной истории данного периода и истории Южной Африки в целом. К сожалению, большинство южноафриканских исторических книг и документов были написаны в то время, когда история все еще рассматривалась скорее с династической, чем с гуманистической точки зрения; с односторонних расовых и политических позиций, а не исходя из эволюционистских взглядов и убеждений, представляющих видение представителей разных расовых групп. Исследования и идеи некоторых историков находились (и остаются до сих пор) под воздействием классицизма. Они дезориентируют и отпугивают неподготовленного читателя скрупулезностью статистики, напыщенными научными формулировками и своей риторикой. Историческая правда и факты искажаются образными, причудливыми и логически обоснованными заключениями и выводами авторов. Свидетельские показания – очень неоднозначная вещь, что могут подтвердить вам судьи и психологи. Предубеждение, доверчивость, скептицизм и другие человеческие недостатки делают свидетельские показания ненадежными. Более того, ошибочные представления могут ввести в заблуждение человека высочайшей моральной чистоты и интеллекта. В этом заключаются опасности образной и рациональной работы историка, что, конечно, необходимо в определенных случаях, когда отсутствует достоверная информация или испытывается ее недостаток. Коротко говоря, опасность заключается в том, что богатое человеческое воображение может создать и предложить теории, которые не основываются на имеющихся фактах. Общим недостатком научных, философских и исторических спекуляций является то, что факты подгоняются под теорию, вместо того чтобы теория основывалась на существующих фактах.
В создании музыкального произведения важны не звуки как таковые, а их сочетание между собой. Так же и в истории – события, люди и условия имеют второстепенное значение. Первостепенным и наивысшим значением обладают взаимосвязи, интерпретации и смысл, которые можно прочесть в исторических фактах. Мотивы людей, их мысли, законы, умственное состояние, достоинства и потребности; характер мышления, объяснение и следствия событий и установлений; обычай, законы, искусство, наука и верования людей – как и в какой степени они оказывали влияние на повседневную жизнь людей – это и есть наиболее животрепещущие, трудные и интересные проблемы, стоящие перед авторами исторических сочинений. Мы не можем отрицать, что время, место и внешние обстоятельства обуславливают появление великих личностей, так же как эти великие личности в свою очередь порождают новые идеи и инициируют изменения. Чака[239], Кхама[240], Наполеон и другие великие или даже пользующиеся дурной славой (как, например, Аль Капоне) люди являются продуктом своего времени, места и внешних обстоятельств. Скажем, Аль Капоне никогда не смог бы появиться в условиях современной Южной Африки. Чака потерпел бы неудачу при условиях, времени и месте, создавших Кхаму, также верно и обратное утверждение. Именно эти отношения и связи и есть история. В то же время они образуют неясные и неполные исторические описания. Историки должны быть хорошо сведущи в антропологии, психологии, географии и искусстве. Чтобы написать осмысленную историю народа исследователь должен брать в расчет все факторы, воздействующие на его сознание, рост и формирование. Знаменательно, что вплоть до недавнего времени историки совсем не обращали внимания на такой важный фактор, как музыка, которая выражает глубину души и разума народов, показывает эмоции и инстинкты людей. Военная история страны, блистательные биографии ее героев и предводителей, ее традиции, ее выдающиеся достижения, ее перспективы, стремления и страхи – все это излагается и заключено в песне. Поэтому неудивительно, что авторы исторических сочинений предоставляли нам недостоверные и неполные описания и заключения.