— Ничего, кроме того, что с нее сняты подозрения в соучастии. Мы считаем ее жертвой, она не могла вступить в сговор с убийцами матери, поскольку все слуги в доме подтвердили нежную любовь дочери к сеньоре Молибрани.
— Благодарю вас, сэр, — испанец встал и протянул сыщику визитную карточку, — прошу, если что-нибудь станет еще известно об этом ужасном преступлении, сообщите мне. Муж сеньоры — кузен нашего короля, он очень богатый и могущественный человек, и будет признателен за любую информацию об убийцах своей жены. Если же что-нибудь станет известно о девушке — в любое время дня и ночи я буду ждать вашей информации.
Граф Монтойа поклонился и вышел. Сыщик уставился на маленький кусочек картона с титулом испанца и адресом посольства. Дело начинало пахнуть политикой, что было совсем плохо, но на нем можно было подзаработать, что было хорошо. Решив отложить решение на завтра, он быстро закончил отчет и, кивнув усталому писцу, отправился домой. По дороге Гаррисон все же решил попробовать заполучить деньги, которые плыли к нему в руки.
А в это время советник испанского посла, сидя в большой гостиной, обставленной черной старинной мебелью, с портретом короля кисти придворного художника Франсиско Гойи над камином, докладывал своему патрону о том, что узнал.
— Бедный герцог, — вздохнул посол, — какая потеря. Я никогда не понимал того, что он разрешил жене петь на сцене, а тем более таскать по Европе дочь, но в каждой семье — свои проблемы. Он хотел, чтобы мы присматривали за его женщинами и сообщали ему об их здоровье и делах, мы это делали. Предугадать убийство и ограбление мы не могли. Напишите бедняге отчет, особенно напирайте на то, что о судьбе дочери пока ничего не известно, возможно, что девушка жива. Сейчас это — единственное, что может поддержать герцога в его горе.
Посол отпустил графа и отправился в спальню жены.
— Как хорошо, дорогая, что ты — верная католическая жена, — ласково сказал он супруге, ожидавшей его прихода. — Ты всегда находишься при муже, а наши дочери, как положено приличным девушкам, воспитываются в монастыре.
Дом Черкасских на Аппер-Брук-стрит застыл в горе. Графиня Апраксина лежала в своей спальне. Она уже перестала рыдать, но была в очень подавленном состоянии, и Даша Морозова, просидевшая с ней почти сутки, каждую минуту боялась, что у старой женщины откажет сердце. Не надеясь на свой английский язык, девушка продиктовала письмо дворецкому и попросила немедленно отправить его с нарочным в Гленорг-Холл, сделав приписку на конверте, что письмо должно быть передано только в руки герцога.
Лиза перед своим злополучным отъездом в дом сеньоры Молибрани сказала ей, что Долли написала о своей возможной беременности, и Даша боялась, что ужасная новость может повредить будущей матери. По ее расчетам герцог должен был приехать с минуты на минуту. Девушка подложила подушку под бессильно соскользнувшую руку задремавшей графини и, сделав знак горничной Марфе, сидевшей по другую сторону от кровати своей хозяйки, поднялась с кресла, в котором провела последние сутки. Марфа коротко кивнула, поняв, что Даша уходит, и пододвинулась поближе к кровати, взяв руку Евдокии Михайловны. Девушка тихо прикрыла за собой дверь и поспешила вниз. Когда она спустилась в вестибюль, входная дверь открылась, и, отряхивая с пальто капли дождя, перемешанного со снегом, в дом стремительно вошел герцог Гленорг.
— Ваша светлость! — всхлипнула Даша, и слезы побежали по ее щекам. — Какое несчастье! Что же теперь делать?
— Тихо, тихо, сначала расскажите мне все по порядку, — попросил герцог и, обняв девушку за плечи, повел ее в гостиную.
Растерянная Даша, справившись с рыданиями, начала рассказывать о событиях вчерашнего дня, путаясь и начиная все с начала. Герцог успокаивал ее и задавал наводящие вопросы, наконец, ему удалось воссоздать цельную картину. По крайней мере, девушка назвала ему фамилию сыщика Гаррисона. Хотя надежды практически не было, все же следовало поговорить с ним. Чарльз отправил Дашу обратно в спальню графини, а сам, несмотря на то, что уже начинало темнеть, отправился на Боу-стрит.
Ему повезло, Гаррисон был еще на месте. Герцог представился и попросил рассказать ему обо всем, что сыщик увидел в доме сеньоры Молибрани.
— Ваша светлость, я могу сказать вам только то, что сказал представителю мужа этой сеньоры: ее закололи ножом и ограбили. Дочь сеньоры мы не нашли — в доме нет ни ее тела, ни ее самой. Ваша родственница лежала около выхода в сад, но преступник или преступники подожгли шторы на окнах, поэтому в этом месте был эпицентр пожара. Опознать тело невозможно, но на груди у нее лежал миниатюрный образ, как мне объяснила девушка, прибывшая с тетушкой погибшей, Святой Елизаветы. На пальце погибшей сохранилось сапфировое кольцо, которое также опознали как принадлежавшее княжне Черкасской. За неделю до пожара в дом сеньоры Джудитты взяли на работу конюха-испанца. Его ножом она и убита. Этот конюх, по имени Хавьер, исчез вместе с ожерельем убитой.
— Какое было ожерелье? — уточнил герцог.
— Несколько нитей крупного жемчуга, а застежка — аграф с большим сапфиром в окружении крупных бриллиантов, — посмотрев в свои записи, ответил Гаррисон.
— Вы уверены, что опознанная вами девушка — княжна Черкасская? — спросил Гленорг, уже не сомневаясь в ответе.
— Кольцо, которое я показал вашим родным, я снял с ее пальца, а образ лежал у нее на груди, — сочувственно глядя на герцога, ответил сыщик, — можно, конечно, верить в чудо, но я в моей работе чудес пока не встречал.
— Вы сказали, что сеньора была женой герцога? — вспомнил Чарльз.
— Да, мне об этом сообщил вчера советник испанского посла граф Монтойа. — Гаррисон порылся в ящике стола и достал маленький листочек картона. — Здесь его имя и адрес, можете поговорить с ним сами.
— Спасибо, мистер Гаррисон. Возьмите и мою карточку, — предложил герцог, протягивая сыщику визитку, — я буду очень благодарен за любые сведения по этому делу: все, что касается пропавшей девушки или предполагаемого убийцы. Меня интересует все.
Он поднялся и, попрощавшись с сыщиком, поехал в испанское посольство. Граф Монтойа принял герцога Гленорга немедленно. Высокий смуглый человек средних лет смотрел на Чарльза любезно, но хорошо изучивший людей герцог не сомневался, что за любезностью прячется настороженность.
— Ваша светлость, что привело вас к нам? — осведомился испанец, пригласив гостя садиться.
— Моя жена — родная сестра русской княжны, погибшей в доме сеньоры Молибрани, — объяснил герцог, — нашей семье необходимо знать, как погибла ближайшая родственница. Мне сказали, что сеньора Джудитта на самом деле — испанская герцогиня. Может быть, именно здесь кроется причина произошедшей трагедии? Кто мог хотеть ее смерти, и куда исчезла девушка, дочь певицы?
— К сожалению, наше посольство не обладает этой информацией. Могу сказать только, что сеньора, выступавшая под сценическим псевдонимом Джудитта Молибрани, является герцогиней де Молибра. Ее супруг поручил нам ежемесячно сообщать ему о жизни и здоровье его жены и дочери, что мы и делали. Ни о каких причинах, которые могли привести к случившейся трагедии, мы не знаем.
— Ну, что же, извините меня за беспокойство, — сказал герцог, вставая, — если вдруг вы что-нибудь узнаете, пожалуйста, сообщите мне в мое поместье Гленорг-Холл, я могу записать вам адрес.
Он написал на листе бумаги, поданном испанцем, адреса поместья и своего лондонского дома, попрощался и поехал домой. Закрыв за посетителем дверь, граф Монтойа вздохнул с облегчением. Он подошел к столу, порвал лист бумаги с адресами, написанными английским герцогом, так некстати появившемся в этом деле. Потом достал из ящика стола шелковый мешочек, развязал шнурок и вынул из него роскошное жемчужное ожерелье, аграф которого украшал большой сапфир в окружении крупных бриллиантов. Ожерелье стоило баснословно дорого, и графу стало жалко его отдавать, но оно было в розыске, а рисковать репутацией граф не мог, он и так постоянно ходил на грани скандала из-за своих карточных долгов. Но дон Альваро обещал ему целое состояние за это маленькое дельце. Из аванса граф уже расплатился с исполнителями убийства и отправил их с глаз подальше, теперь следовало получить с баснословно богатого племянника герцога Молибра вторую половину обещанной суммы.
Запаковав ожерелье в плотную бумагу, он написал письмо, состоящее из одной фразы:
«Я выполнил свою часть сделки, жду, когда вы выполните свою».
Не подписывая письмо, он положил его в коробку, туда же поместил жемчуг. Тщательно заклеив коробку со всех сторон, он написал адрес мадридского дворца герцога Молибра, пометив, что посылка предназначена дону Альваро. Вызвав дежурного, он сдал посылку в дипломатическую почту и, надеясь на скорейшее получение денег, отправился в игорный клуб, где проводил все свои вечера.
Граф так и не получил обещанные деньги от дона Альваро: спустя десять дней его убили ударом ножа в сердце при выходе из его любимого игорного клуба. После его смерти вскрылось, что Монтойа был должен огромные суммы за карточные проигрыши, и посольство Испании предпочло замять дело и не выносить сор из избы.
Печальный кортеж подъезжал к Гленорг-Холлу. Карета герцога следовала сразу за катафалком, на котором стоял гроб с телом бедняжки Лизы. Чарльз ехал вместе с Дашей Морозовой и графиней Апраксиной, находившейся в полубессознательном состоянии. Во втором экипаже няня и горничная графини везли маленького Павлушу Черкасского. Герцог решил, что все родственники его жены вместе со слугами переедут в Гленорг-Холл и будут под его опекой, пока не вернется из Вены князь Алексей.
После панихиды, отслуженной в русской церкви при посольстве, графиня Апраксина совсем сдала, и Чарльз боялся, что может и не довезти старую женщину до своего поместья. Но больше всего его пугала встреча с женой. После упоительно счастливого вечера под Рождество, когда Долли сообщила ему радостную новость о своей беременности, он не смог сказать жене о том, что написано в полученном им письме. Сославшись на то, что его срочно вызывают в Лондон по парламентским делам, герцог уехал, промолчав. И вот теперь он возвращался в поместье, везя страшный груз. Чарльз принял решение, поместив гроб княжны во второй — медный, положить его в фамильном склепе Гленоргов. Потом решение по месту окончательного захоронения должен будет принять глава семьи — князь Алексей. Но как сказать о случившемся жене, он не знал.
«Если Долли не выйдет нас встречать, возможно, мы сможем ее как-то подготовить, — подумал он, увидев ворота подъездной аллеи. — Боже! Какие слова мне найти, чтобы сказать ей о смерти любимой сестры?»
Кавалькада уже завернула на полукруглую аллею, ведущую к дому, но герцог так и не придумал, что он скажет Долли, а когда экипажи подъехали к крыльцу, он понял, что уже опоздал. На ступенях стояла его жена, и даже издалека он видел сияющую улыбку на ее лице. Но вот она увидела украшенный белыми лилиями траурный экипаж с гробом и побледнела. Чарльз на ходу открыл дверь и спрыгнул на ступени, как раз вовремя, чтобы подхватить покачнувшуюся жену.
— Кто? — спросила она, глядя на мужа расширившимися от ужаса глазами, — тетушка?
В окне кареты мелькнула голова графини Апраксиной, которая, увидев Долли, зарыдала. И тогда до молодой герцогини дошел весь ужас случившегося. Она безошибочно поняла, чей гроб стоит перед крыльцом дома, где еще полчаса назад она была так счастлива.
— Лиза?.. — выдохнула Долли и, увидев слабый кивок мужа, начала падать.
Месяц спустя осунувшийся герцог Гленорг провожал доктора Милфорда. Он хотел выслушать заключение врача о здоровье своей жены и старой графини наедине, без присутствия тети Ванессы, которая от свалившихся переживаний сама находилась на грани болезни.
— Что скажете, доктор? — с надеждой спросил он.
— Ваша светлость, теперь ясно, что детей удалось сохранить, но общее состояние герцогини можно назвать одним словом: депрессия. Нужно выводить ее из этого состояния. Графиня же в стабильно-тяжелом положении, улучшения я пока не вижу. Я вернусь через три дня, но если будет что-то острое, немедленно пошлите за мной.
Чарльз поблагодарил доктора и попрощался. Как просто сказать, что нужно выводить Долли из депрессии. А как это сделать? Он подошел к своей спальне и в нерешительности остановился. Что сказать Долли? Как ее встряхнуть? Странный шум привлек его внимание: по коридору кто-то бежал. Из-за поворота стремительно вылетела Даша Морозова и налетела на стоящего Чарльза.
— Ваша светлость, графиня умирает и просит Долли, хочет проститься! — закричала она.
— Тише, пожалуйста, — взмолился герцог, — Долли сейчас нельзя волновать.
— Но графиня умирает, — заплакала Даша, — что же делать?
— Я не могу волновать жену, пострадают дети — Долли носит двойню, это и так опасно, а после того, что с ней случилось, опасно вдвойне.
— Пойдем, Даша! — раздался слабый голос за его спиной.
В дверях, покачиваясь, стояла почти невесомая, бледная Долли. Чарльз бросился к ней и, обняв, прижал к себе.
— Ты сможешь это перенести? — тихо спросил он жену.
— Я должна, — просто ответила Долли и шагнула вперед.
Муж подхватил ее на руки и понес к спальне графини Апраксиной. В полутемной комнате, освещенной только свечой, стоящей в изголовье кровати, он поставил жену на ноги и, придерживая за плечи, подвел к больной.
— Девочка моя, прости меня, — прерывающимся голосом попросила графиня, увидев Долли, — дай мне уйти примиренной с судьбой.
Долли смотрела на маленькую старушку, лежащую на такой огромной для ее тела кровати, и отказывалась верить, что придется потерять еще и тетушку, с такой любовью растившую их после смерти бабушки. Только не это! Нужно разорвать эту цепь бед! И вдруг она поняла, что никто кроме нее не может этого сделать. Только она в ответе за жизнь тетушки и за жизнь своих малышей тоже. Нужно собраться с силами и вытащить их всех из ужасной черной ямы, в которую превратилась ее жизнь.
— Прости меня, — слабо повторила тетушка.
Приняв решение, Долли разбила панцирь горя, покрывший ее душу. Она будет жить и заставит жить всех, кто ей дорог! Молодая женщина опустилась на колени около кровати, поцеловала руку графини и сказала:
— Мне не за что вас прощать. Никто не может спорить с судьбой, вашей вины в смерти Лизы нет. Я так нуждаюсь в вашей помощи, помогите мне родить и вырастить моих детей. Может быть, родится хотя бы одна девочка, мы назовем ее Лизой, и вместе будем смотреть, как она растет. Пожалуйста, я не могу потерять и вас тоже. Не оставляйте меня.
Долли заплакала, и горячие слезы закапали на руку старой женщины. Герцогиня так рыдала, что Чарльз уже сделал шаг, чтобы немедленно унести жену из комнаты, когда шепот тетушки заставил молодую женщину поднять голову:
— Мы назовем девочку Лизой? — спросила Евдокия Михайловна.
— Обязательно, — пообещала Долли, сжимая руку старой женщины, — а вы пообещайте мне, что будете жить для меня и для нее.
— Обещаю, — чуть слышно сказала графиня.
Чарльз с облегчением вздохнул. Он чувствовал, что это — тот благодатный кризис, который переломит болезнь жены. Он оказался прав. Долли поднялась с постели, и теперь все дни проводила возле тетушки, которая тоже шла на поправку. Доктор Милфорд в очередной приезд высказал осторожный оптимизм, а две недели спустя окончательно успокоил хозяев Гленорг-Холла. Жизни графини ничто больше не угрожало. В день, когда, опираясь на Долли и Дашу Морозову, Евдокия Михайловна впервые вышла в сад, в маленьком домике в лондонском порту странная больная девушка, потерявшая память, поднялась с постели и сделала первые шаги по комнате.
Глава 7
Полли Дженкинс продавала апельсины у Ковент-Гарден с тех самых пор, как десять лет назад ее непутевый супруг завербовался во флот его величества и пропал, не считая нужным беспокоиться об оставленной жене. Полли до сих пор не могла понять, чего же не хватало ее Вилли на берегу. У них был маленький, зато собственный домик в порту, купленный на приданое, выделенное ее дядей-викарием. Сразу после свадьбы и потом еще несколько лет они жили счастливо. Вилли нанимался матросом на маленькие торговые суда, работавшие в порту Лондона, поэтому каждый вечер возвращался домой, где его с горячим ужином ждала счастливая Полли. А потом пришло горе. Полли родила сначала двоих мальчиков, которые покинули этот мир, не дожив до года, потом девочку, умершую сразу после рождения. Вилли затосковал, потом начал попивать и даже поколачивать жену, а однажды бедная женщина так и не дождалась его к вечернему ужину. Не пришел он и на утро, но разбитная Джуд, продававшая себя на углу соседних улиц, принесла Полли записочку, где корявым почерком Вилли была написана одна строчка:
«Прощай, я завербовался во флот и к тебе больше не вернусь».
Полли проплакала тогда две недели, ведь она любила своего простого, доброго мужа, несмотря на его слабость к выпивке. Она с ужасом думала, что же станется с ее слабохарактерным Вилли в жестких тисках палочной дисциплины, принятой на флоте. Женщина не могла понять, как же муж решился на такой отчаянный поступок. Но время шло, деньги, оставленные ей Вилли, кончились, нужно было как-то кормить себя. Молодая девушка — торговка апельсинами, снимавшая угол в соседнем доме, как-то раз попросила ее поработать вместо нее у Ковент-Гарден, а выручку поделить пополам. Полли, взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины, помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно продала все фрукты и пожалела, что не взяла больше.