Они находились на краю большого лагеря. Эльхант подтянул к себе рваный меховой плащ, на который его положили, и накинул на плечи, ежась от холода. Вечерело, из близкого леса доносилось уханье и шелест листвы на ветру. Он осторожно провел пальцами по лбу, нащупал ссадину. Лицо и верхнюю часть тела обмыли водой, избавив от грязи и спекшейся крови… но не от боли. Впрочем, не слишком сильной — последствия царапин, синяков, ссадин и ушибов, а не серьезных ран.
Сапоги лежали на земле, повернутые голенищами к костру: сохли. Рядом — ножны с кэлгором. Плащ исчез… да, Эльхант же сам сбросил его в воде. Рубаха и штаны новые… вернее, не новые, с заплатой на бедре и надорванным рукавом, — но не те, в которых он был раньше. Конечно, одежда наверняка превратилась в лохмотья, когда подземный поток мотал его и швырял на камни и когда Септанта продирался сквозь узкую расселину в корнях подмытого, едва не падающего, высохшего древнего дуба.
— Где мы? — спросил он.
Орхар сел, поглаживая грушу цепа, лежащего рядом. Пальцы осторожно двигались между шипами, скользя по железу почти ласково, словно по телу женщины.
— Между Флэем и Кричбором. Пока ты лежал, дукс, прибегали Бран с Пандосом. Ха! Я ранее не видел, чтоб кентавр — и в смущении был! Бран… он, значит, штоб я пересказал тебе… Он прощения просит у тебя, дукс. Говорит, не понимает, не ведает, что с ними тогда приключилось, почему убежали. Им, говорит, почудилось, что на кладбище хан Горак появился. А кентавры ж страшатся его, детенышей им своих пугают. Себя обрели уже токмо возле холма, все в царапинах от веток, потому мчались сильно, не взвидя ничего вокруг. Понял ты, дукс? Я-то не знаю, об чем кентавр толковал…
— Ясно.
Эльхант протянул еще слегка дрожащую руку к кувшину, медленно поднял, сделал глоток терпкой травяной настойки, поставил кувшин — невзирая на осторожность, чуть не перевернув его, — и наконец повернулся к Орхару.
— Кентавры — ладно. Еще что, рассказывай.
— Щас четвероногие наш лагерь с Водного Предела охраняют, чтоб от Флэя кто не наскочил. Озерцо-то уже небось все под мертвоживыми. А когда кентавры в Твердокамень обезумевшие прискакали от кладбища, амазонка наша сказала: навстречу к воеводе надо возвращаться, как он повелел. Я так смекаю, волновалась она, не знала, что решить. Хотела было послать отряд, чтоб тебя нашли, но от кентавров толку никакого не было, ничего и выговорить не могли, токмо ржали неразборчиво про кладбище да про свет какой-то синий и воду… Куда идти, где искать? Она губы кусала, хмурилась. Потом говорит: не могу, воевода приказал, его слушать надо! И токмо мы стали под холмом собираться, чтоб, значит, назад топать — как тут разведчики, передовой то бишь отряд, подошли. Войско-то уже, значит, в лесу неподалеку было, подвалило как раз… После сам Монфор появился. Лана ему обсказала, как все случилось, он еще с крылатой этой… с Оливией, которая умная очень, переговорил, и тогда велел всем нам идти дальше вместе с ними. Ну от, а тут уже, за лесом, мы лагерем стали, и тогда феи тебя и нашли. Примчалась поначалу одна, мелкая, она за грибами отлетала — для них же, знаешь, дукс, как лакомство они… Лопотала что-то, потом другая, что покрупнее, с нею улетела к лесу, а после вернулась и говорит — ты из-под дойра вылез… Хех! — вдруг хмыкнул Орхар, хлопая себя по коленям. — Слышь, дукс-агач… У нас, как я еще по малолетству в селении жил, дед был, сосед… Друид обезумевший. Ну, не совсем уж безумный, но того… — Орхар стукнул себя костяшками пальцев по крепкому выпуклому лбу. — Его седобородые прогнали, когда он умом тронулся. Безобидный такой, значит, птиц ловил, силки делал прям в ветвях, и пытался пичуг после обучить чему-то… не ведаю я, чему и зачем. И рос на краю селения дуб, здоровенный, кряжистый. Так старикан наш влез на него как-то, чтоб силок повыше сделать, не удержался — да как слетит вниз! Башкой ровно в землю воткнулся. И после он, значит, совсем того… разумением потерялся. Бывало, выскочит из своего сруба и голым по селению бегает. Еще взлететь все хотел, руками размахивал, а после вознамерился научиться дышать под водой, што твоя рыба, — ну и утоп, канешно. Во, и у нас-с тех пор про того, кто себя не как все держит, про чудного кого-то, стали говорить — с дойра рухнувший. Упал с дойра, понимаешь, дукс? А ты, значит, наоборот, из-под дойра выползший…
Орхар захохотал, сопя и утирая лицо рукавом. Эльхант сидел молча, кутаясь в плащ, разглядывал лагерь: большой шатер в центре, эльфы, лошади, костры и летающие между ними феи…
— Ты, дукс, не забижайся, но, понимаешь, ты тоже… не, не то штобы не в своем рассудке, но особливый ты какой-то, непонятный… — добавил солдат уже серьезней, видя, что Септанта даже не улыбнулся.
— Сколько с того утра прошло, как я и кентавры к кладбищу ускакали? — спросил агач, принимаясь натягивать высохшие сапоги.
— А много. День, ночь, день. Видишь, вечереет… — Солдат встал, притопнул, разминая ноги. — Что ж, дукс-агач, спи. Велели тебе в меха кутаться да спать, — значит, так и делай, баб в этих делах слушаться надо. А я… пойду, гляну, где там Ирма. Она без мужа, убили мужа под Аргосом на мосту через ту реку, токмо ребятенка спасла. Пойду, разыщу ее, мож, утешу… Хоть и саила, а все одно… А ты спи пока, дукс.
— Нет, — Эльхант махнул рукой в сторону большого шатра и приподнялся, завязывая на груди шнуры, что свисали с углов плаща. — С Монфором поговорить надо.
— Да ты бы лучше поутру…
— Сейчас, Орхар.
— Хех… ну как скажешь. Идем тады, я тебя провожу… А, да вон амазонка к нам топает! Гляди, дукс, как вышагивает, э? Тож ничего баба, хотя мне Ирма более по душе, я статных люблю, зримых, и штоб выше меня, а эта худюща, хотя тоже не дура, канешно…
Орхар и выпрямившийся Септанта смотрели, как Лана подходит к ним.
— Надо поговорить с воеводой… — начал агач, когда она приблизилась, но амазонка в ответ покачала головой. — Нет? Почему?
Лана остановилась по другую сторону костра, посмотрела на Эльханта, на солдата, и ответила:
— Отец зол. Он на время забыл о тебе, потому что прискакал Амарген, которого посылали к корабельщикам, и сказал, что Абиат весь захвачен мракобестиями. Но воевода сердит, очень сердит. Не ходи кнему сейчас… Эльхант.
Кажется, Лана впервые назвала Септанту по имени — раньше ему доставались лишь «дикарь» да «агач», — но он будто не заметил этого, впрочем, и на предостережение внимания не обратил: молча направился к шатру.
Лана с Орхаром обменялись взглядами. В ее глазах плеснулось и тут же исчезло возмущение, солдат же лишь махнул рукой, словно говоря: «Так што ж, ты его знаешь уже, такой вот он…» — развернулся и не спеша потопал в ту сторону, куда удалилась саила Ирма. А Лана пошла за Эльхантом, быстро догнала его и собралась взять за плечо, но не сделала этого. Она уже хотела заговорить, когда агач произнес:
— Амаргена отправляли к корабельщикам, чтобы они присоединились к войску? Что они ответили?
— Он не достиг Селадона, — сказала амазонка. — Даже до Абиата не дошел. Шестеро из его отряда пропали. Мракобестии появились вдоль всего побережья и движутся к Селадону, убивая на пути всех живых. Амарген сказал: за то время, пока он возвращался, они уже должны были достигнуть пролива. Корабельщиков больше нет, кроме тех немногих, кто давно уплыл на острова Троицы. Мы…
— Почему не видно ни одного друида? — перебил Эльхант.
И вновь глаза Ланы сердито блеснули, но тут же погасли. Она уже почти привыкла к той манере, в какой агач вел беседы, к его сосредоточенности и легкой отстраненности… не просто привыкла — смирилась с этим.
— Сыны омелы ушли. Я слышала от солдат. Еще когда мы были в Твердокамне, появился филид, слуга оллама, что-то сказал им — все, кто сопровождал войско и лечил раненых, исчезли посреди ночи.
— Исчезли?
— Ты же знаешь… друиды умеют пропадать и появляться где-то совсем в другом месте, и никто не знает как.
— Бросили войско.
— Да… Нет. То есть, конечно, бросили, но не просто так. Мы думаем, оллам велел всем собраться в Корневище Тар-Нат-Вог. Ведь скоро праздник Map Ани, к тому же им надо устроить совет — что делать теперь, как справиться с мертвоживыми? Где ты был? Что случилось в лесу и почему ты вылез из-под земли?
— Праздник!
Лана, глядевшая себе под ноги, с удивлением подняла голову: Эльхант воскликнул это почти с яростью.
— Они ушли праздновать и совещаться… Ты знаешь, сколько длится Map Ани? Я должен рассказать друидам все, что увидел, но они… Семь ночей! И сколько раненых погибнет за это время, не получив помощи? Даже саилы не так сведущи во врачевании, как седобородые, — но друидам безразличны наши смерти!
— Что ты говоришь? — изумилась амазонка. — Ведь они — сыны омелы! Внуки Артара, лучшие на Древе, укрепляющие его собой! Как ты можешь судить их, как вообще можешь хоть что-то знать о путях, которые они избирают? Они спасут нас, на них вся надежда! Да ты… ты, агач!.. — Она замолчала, когда Септанта отмахнулся, и поняла, что большую часть тирады он пропустил мимо ушей.
Впереди слева появилась Поэми. Не то из-за амазонки, не то по другой причине, но фея не подлетала близко, паря позади костра, вокруг которого сидели воины, и глядела в сторону идущих к шатру воеводы. Эльхант поднял руку, приветствуя ее, и громко произнес:
— Благодарю!
Поэми улыбнулась, кивнула в ответ. С трепещущих крыльев посыпались теплые розовые листья.
— Не входи в шатер, — еще раз предостерегла Лана, понимая, что говорит зря. Септанта лишь пожал плечами под драным плащом, полы которого стелились по траве.
У входа сидели двое низкорослых доиров-охранников. Они встали, подняв короткие топоры, и амазонка сказала:
— Воевода у себя? Мы должны поговорить с ним.
Один из доиров, отведя меховую шкуру, заглянул в шатер.
— Лана пришла и тот кедр с юга, — донесся его приглушенный голос.
Эльхант стоял, запахнувшись в плащ, стараясь не поворачивать головы — когда он делал это, все вокруг начинало плыть, и звон, с самого пробуждения у костра звучащий в ушах, становился громче. Он еще не оправился после подземных приключений, ему следовало послушаться Ирму, хорошо выспаться, затем плотно поесть — и только потом идти на встречу с воеводой. Но агач спешил поведать Монфору все, что узнал и о чем догадался, описать увиденное в подземельях. Из шатра донеслось ворчание, дойр буркнул: «Идите», после чего не сел вновь на траву, но остался стоять, покачивая топором.
Кучек застыл у распахнутого сундука, с края которого свешивалась белоснежная меховая куртка. Монфор, полулежащий на шкурах, расстеленных напротив входа, приподнялся на локте, хмурясь, тяжело сел. Воевода был бос, одет в широкие штаны и расстегнутую рубаху, на руках и груди его под белыми волосами виднелись темно-синие узоры татуры.
— И где ты шлялся, агач? — негромко спросил он.
— Я был в подземельях, — начал Эльхант, останавливаясь посреди шатра. Лана присела на корточки рядом с отцом. — Там…
— В подземельях! — Воевода провел ладонью по бритой голове, и мохнатые седые брови его сошлись над переносицей. — И кто велел тебе соваться туда?
— Никто, так вышло случайно. Под землей…
— Ты вообще понимаешь приказы? Ты… дикарь! Видит Артар, я не делаю различия между дойрами, саилами, агачами или питшами! Но ты — так и не понял, что натворил? Был приказ: идти навстречу войску. Почему вместо этого вы остались в Твердокамне? Почему ты, пришлый с юга, едва знающий, как обстоят дела здесь, за Горой Мира, своей волей решаешь, как поступить? Из-за тебя погибли те, кого мертвоживые убили ночью в Твердокамне! Если бы орки…
Гневный рокот слов воеводы катился по шатру, проникая наружу, где сидящие и лежащие вокруг костров эльфы замолкали, переглядываясь. Эльхант в это время смотрел на шкуры над головами Монфора и Ланы, на сундук и белую меховую куртку, на Кучека. Глаза-дыры и широкое глиняное лицо с едва обозначенными чертами не выражали ничего, но, когда голова Септанты повернулась к нему, голем едва заметно кивнул и шевельнул короткой рукой. Эльхант кивнул в ответ, тут как раз Монфор закончил свой монолог, и агач продолжил:
— Под землей большой тракт, прямой. Я думаю, тянется очень далеко. И глубоко — он наклонный. По нему передвигаются обозы с оружием и костями. Наверняка есть и другие дороги. Я даже видел лавку с мертвоживой оркицей за прилавком… У мракобестий своя страна там, они могут выводить отряды наверх где угодно. Все это я должен рассказать друидам. Побыстрее. И еще…
— Да ты не слушал меня! — Монфор вскочил, сжимая крупные кулаки, напоминающие две высветленные солнцем известняковые булыги.
— И еще, — повысил голос Септанта. — Я видел, как мертвоживой шаман попытался оживить кости. Они стали срастаться, останки от разных… От многоножки, гноллей, зеленокожих, детей деревьев. А рядом лежало тело железнодеревщика. Все эти сражения бессмысленны…
— Молчать! — взревел воевода. — Предатель… надо было послушать Амаргена и казнить тебя еще там, под Аргосом!
Кажется, впервые Септанта обратил внимание на то, что говорит Монфор. Он наконец прямо взглянул на него, чуть нахмурившись, будто повторяя про себя последние слова воеводы, и попытался заговорить, но не успел.
— Не выполнив мой приказ, агач, приказ того, кому решил подчиняться, когда стал дуксом того отряда, — ты потерял свою честь!
Лана, все это время неподвижно сидящая на корточках, удивленно моргнула, увидев, как Эльхант несильно топнул ногой: впервые она заметила за ним подобный жест, показывающий нетерпение, почти раздражение.
— Ты что, не понимаешь, Монфор Билал? Это все не имеет теперь никакого значения! Что ты вообще говоришь, воевода? Какой приказ и при чем тут моя честь? Я не шел под твое покровительство и не отдавал честь тебе — лишь согласился повести тот отряд!
— Ах, ты согласился… — перебил Монфор, и тут случилось то, чего не бывало с тех самых пор, как он возглавил объединенное войско туатов против орды Горака, — его самого перебили:
— Забудь про все, что было раньше! Теперь это не важно. Монфор, я повторяю еще раз: колдуны мракобестий не просто оживляют кости, которые находят где-то в земле. Они берут трупы тех, кто бился против них. Все наши солдаты, все погибшие в сражениях против мертвоживых, почти сразу превращаются в них же. Любыми своими потерями мы пополняем их армию, а раз так — любые сражения бессмысленны! Смерть сама питает себя. Обдумай это, воевода, и успокойся, а после мы поговорим… — Эльхант повернулся, шагнул к скрытому шкурами проему, и тогда Монфор выкрикнул:
— Стоять! Дикарь, один шаг — ты мертвец. Кучек! Эй, снаружи — сюда!
Септанта остановился, объятый слабостью, которая накатила после той длинной речи, которую он произнес. Оставаясь спиной к воеводе и Лане, ссутулился, наклонив голову, почти прижав подбородок к груди. Полог отлетел в сторону, два дойра, подняв топоры, прыгнули внутрь. Кучек, помедлив мгновение, ускользнувшее от разъяренного Монфора, но замеченное Ланой, сделал три шага, очутившись позади агача, возложил тяжелые руки ему на плечи, так что Септанта качнулся, едва не упав.
— Теперь лучше молчать, — скрип голема прозвучал совсем тихо, долетев лишь до ушей Эльханта. Охранники стояли перед ним с топорами на изготовку, готовые рубануть по первому слову, но слова этого не последовало, потому что заговорила Лана:
— Отец, но если он прав… Эти сведения куда важнее, чем то, что он нарушил приказ.
— Повернись лицом ко мне, дикарь.
Один Мадред знал, каких сил стоило Монфору Билалу успокоиться. Но когда голем отступил в сторону, убрав руки с плеч Септанты, и тот обернулся, краска гнева уже покинула лицо воеводы, хотя набрякшее веко левого глаза еще подергивалось вместе с заросшей жесткой щетиной щекой.
— Я знаю, что мы не справимся с врагом силой одного лишь оружия, — сказал Монфор. — Нужна магия.
— Но, отец, ведь друиды ушли… — Лана выпрямилась и шагнула вперед, остановившись почти между агачем и Монфором. — Праздник Map Ани длится семь ночей. За это время… А Эльхант рассказал то, о чем они, быть может, до сих пор не знают. Если внизу у мертвоживых есть города, тракты, если там ходят обозы… Главное, если правда, что они могут заставлять наших погибших солдат служить себе… Надо рассказать сынам омелы немедленно! Это меняет все, отец!
— Не так уж и много, — возразил Монфор. — Но ты права, друиды должны тотчас узнать то, что узнали мы.
— Как? — спросила Лана. — Ты не забыл — до Корневища на грифоне не долететь, музыка леса не подпустит никого с воздуха…
Монфор Билал надолго смолк, потом приказал дойрам: «Выйти» — и когда они покинули шатер, произнес:
— Значит, надо еще до ночи отправить отряд к Тайной Роще. Хранители впустят тех, кого прислал я. Все седобородые сейчас там, это удачно — расскажешь им, и после олламу не придется собирать совет. К тому же надо передать ему, что войско начинает двигаться к Горе Мира, чтобы обосноваться где-то ближе к вершине.
— Почему там? — удивилась Лана.
— Почему? Да потому, что сквозь камень пробиться труднее, чем сквозь землю. Если внизу есть тракты и селения мертвоживых… На склонах им будет сложно выбраться к поверхности, не так ли? Конечно, они появятся и там, но все же лучше встать где-то выше, чем здесь, в низинах. Пусть с отрядом отправятся феи, чтобы рассказать о происходящем в лесах. Про это они знают лучше нас. Дикарь, не слушающийся приказов, ты тоже пойдешь туда.
Впервые с того момента, когда Эльхант обернулся, он взглянул на воеводу.
— Хорошо, я поведу отряд, — сказал агач.
— Поведешь? После всего, что натворил? Ты обвинил меня в том, что я не понимаю происходящего, — ну так ты не понимаешь еще более моего. Да, ты должен сам рассказать сынам омелы все, что видел под землей. Отряд поведет сид Амарген. Ты пойдешь в нем простым солдатом.
* * *
Узкое, будто отесанное топором лицо Амаргена Марха, сида разгромленных железнодеревщиков, осталось холодным, когда он сверху вниз окинул взглядом Септанту.