Фомин кивнул.
- На меня произвел гнетущее впечатление исторический зал вашего музея. Спартак Тимофеевич обратился к Володе: - Теперь я могу понять, почему маму никогда не тянуло повидать родные места. А вот о Пушкове она мне в детстве много рассказывала. Мама считала его очень талантливым и жалела, что судьба его сложилась неудачно. Она долгие годы считала, что Пушкова уже нет в живых или нет в России. Мама и он были когда-то большими друзьями.
- А о портрете она вам рассказывала? - спросил Володя.
- О портрете?.. - Спартак Тимофеевич замялся. - Нет, о "Девушке в турецкой шали" мама мне никогда не говорила. Я был просто поражен, когда увидел этот ее портрет. - Он поглядел на Фомина: - Очевидно, тут-то я и привлек к себе особое внимание. А вскоре что-то случилось с портретом - ведь так? Да?
Он переводил взгляд с Фомина на Володю. Оба не спешили с ответом. Володя витал мыслями где-то далеко. Наконец он произнес:
- Знаешь, Фома, я теперь точно высчитал, кто украл "Девушку в турецкой шали".
Фомин отмахнулся:
- Опять дедукция? И слушать не хочу, - и пошел из кабинета, уводя с собой Спартака Тимофеевича. - Вы извините, товарищ, так уж получилось. Можете отправляться, счастливого пути.
С порога Спартак Тимофеевич обернулся к Володе:
- Я понимаю, исследователей творчества Пушкова интересуют факты личной жизни, относящиеся к созданию шедевра, но я ничем не могу быть полезен, мама никогда не рассказывала... - Он виновато поморгал черными, чуть косящими глазами. - А шаль я хорошо помню. Мама мне писала на фронт, что за шаль ей дали на базаре целый мешок риса. По тем временам огромная цена. В Ташкенте были знатоки на такие сокровища.
Оставшись один, Володя достал из ящика письменного стола цветную фотографию с портрета Таисии Кубриной. Рядом мысленно поместил выцветший любительский снимок седой темнолицей женщины, стоящей возле своих приборов на иссохшей, потрескавшейся земле. И хмыкнул:
- Значит, вылитая Настасья Филипповна? Ну, ну, посмотрим...
13
У подъезда гостиницы синий "Москвич" растопырил капот и багажник.
Трезвый дядя Вася в чистой рубашке возился с зажиганием. Тетя Дена приказала ему обслужить этого заказчика по совести. И вот теперь совесть дяди Васи разрывалась на части - доносить или не доносить следователю о теткином подозрительном приказе?
Возле распахнутого багажника суетились женщины из гостиницы, укладывали вещи Веры Брониславовны: с десяток всяческих сумочек и чемодан примечательной формы, большой и плоский. Без такой дробной упаковки не обходится ни одна путешествующая женщина. Чего бы проще - взять в дорогу еще один чемодан или вместительную сумку. Нет, навяжет узелков и узелочков.
У себя в номере одетая в дорогу Вера Брониславовна раздаривала на прощание сотрудницам гостиницы разные мелочи: салфеточки, платочки. Ее отъезд, как и приезд, всегда вызывал общее приятное волнение.
- Если буду жива, через год опять увидимся, - говорила она. - А вы пишите, не забывайте. Если что понадобится, не стесняйтесь, напишите.
- Непременно приезжайте на будущий год! - просили ее все от души. Кое-кто из женщин прослезился.
Позвонил председатель горсовета Колосков, извинился, что не может лично проводить, и тоже просил приезжать. Вера Брониславовна продиктовала ему свой московский адрес и, положив трубку, оповестила всех, кто был в номере:
- Он так настаивал - разве откажешь! Прекрасный человек ваш председатель. - Это прозвучало в лучшем виде и для председателя, и для самой Веры Брониславовны, и для сотрудниц гостиницы, имеющих такое милое начальство.
Постучавшись в дверь лишь для проформы, с видом своего человека, вошел, не снимая кепчонки, оживленный Спартак Тимофеевич:
- Лошади поданы! Я на минутку за своими вещичками - и в путь!
Поддерживаемая с обеих сторон Вера Брониславовна вышла из номера. Позади дежурная несла шотландский плед и палку. Процессия направилась к лестнице.
Навстречу, шагая через две ступеньки, поднимались торжествующие Юра и Толя. Они только что одержали победу над городскими отделами торговли и культуры, доказали свое право продолжать работу согласно договору. Мимо старой дамы победители прошли с издевательскими ухмылками.
Никто из ее спутниц не догадался, в чем тут соль, но Вера Брониславовна все сразу поняла.
- На минутку! Мальчики, вернитесь!
В несколько прыжков они спустились к ней, нисколько не боясь услышать слезливые старушечьи попреки. Однако старая дама одарила их лучшей из улыбок:
- Я на вас не в обиде. Молодость всегда права. Не так ли? - и, не дожидаясь ответа, двинулась вниз, увлекая за собой всю процессию.
Юра и Толя остались стоять на лестнице.
- Один - ноль в ее пользу! - изрек наконец Толя.
Володя наблюдал всю сцену снизу, с диванчика в вестибюле, и оценил по достоинству: "Ай да Вера Брониславовна!"
Он рванулся ей навстречу и поздоровался по-школьному - все заранее продумал:
- Здрасте, Вера Брониславовна! - даже головой мотнул.
Она ему обрадовалась непритворно:
- Как хорошо, что вы пришли меня проводить. Именно вы! Я ведь знаю ваше ко мне суровое отношение. Вы не прощаете мне даже самые простительные слабости. И вот за это я вас особенно люблю. Вы, Володя, чем-то напоминаете мне Вячеслава Павловича. - Она протянула руку и заботливо поправила ему галстук. - Вы... Только, пожалуйста, не обижайтесь. Вы, Володя, замечательно провинциальны! Поверьте, это очень высокая похвала. Русская провинция дает особое воспитание.
Володе пришлось взять ее под руку и вести к машине.
- Я вас очень прошу, - продолжала сердечно Вера Брониславовна, - не отменяйте вечера в голубой гостиной. Слово о Вячеславе Павловиче скажете вы. Я в вас верю. И не забывайте каждый вечер приносить в гостиную букет белой сирени.
Володя видел у себя на рукаве синюшные старушечьи пальцы с распухшими суставами, острые алые коготки, дорогие кольца. Его обдавал мерзкий запах французских духов - одна склянка за его месячную зарплату, - и он думал только о том, как поскорее избавиться от всего этого ненавистного.
Но, избавившись, Володя тут же сам напросился проводить Веру Брониславовну до большого шоссе. И сел впереди, рядом со Спартаком Тимофеевичем.
Прощание Веры Брониславовны с подоспевшей Ольгой Порфирьевной заняло еще минут пять. Тем временем на заднем сиденье "Москвича" постелили плед, чтобы путешественница не замерзла дорогой.
С самолетным ревом "Москвич" рванул с места и покатил, оставляя позади струю синего дыма. Дядя Вася с полквартала бежал за машиной с криком: "Дроссель! Дроссель!", непонятным для пешеходов. Не догнав, он вернулся к гостинице и на все охи и ахи провожавших женщин ответил флегматично:
- Ничего опасного. Ну, перекачает бензина - только и всего. Как-нибудь доедет. Такие крупных аварий не делают. Максимум в кювет завалится. А чтобы всю машину в лепешку? Да никогда!
Утешив женщин, дядя Вася постоял, подумал и - делать нечего! - пошел искать следователя Фомина, чтобы сообщить ему, какую заботу проявила тетя Дена об отъезжавшем единоверце. Вот они как действуют, сектанты!
И Ольга Порфирьевна, глядя вслед синему "Москвичу", тоже подумала о Фомине. Ее опять охватило тревожное, гнетущее предчувствие. Нет, эта поездка добром не кончится, что-то должно непременно случиться.
Из гостиницы звонить в милицию не хотелось, и Ольга Порфирьевна поспешила к себе в музей.
...Володя еще загодя наметил, что попросит остановить машину на пятом километре. Там шоссе взлетает на холм, с которого можно кинуть прощальный взгляд на Путятин.
Рядом с ним Спартак Тимофеевич философствовал на вечные темы:
- Почему так? В Путятине все улицы разбиты, годами не ремонтируются, а выедешь за город - глядите! - асфальт целый, лоснится. В городе мосты через речку старые, деревянные, а за городом через железную дорогу построен великолепный виадук. И так, знаете ли, всюду, во всех центральных областях. Въезжаешь в город - прощайся с гладким асфальтом.
Вера Брониславовна вовремя бросала восхищенные реплики, и Спартак Тимофеевич исполнялся уверенности, что сегодня он на редкость красноречив, умен и обаятелен. А машину ведет - залюбуешься! На третьем километре Спартак Тимофеевич заметил, что забыл задвинуть рукоятку воздушной заслонки, но и это не испортило ему настроения - он затолкал рукоятку ладонью, мотор перестал реветь, перешел на тонкое жужжание, машина покатила веселей, и разговор делался все интересней.
Володю после километрового столба с цифрой "4" одолела нервная дрожь. Он не успел ее побороть, как дорога пошла на холм.
Наверху была оборудована смотровая площадка с ротондой на кургузых толстеньких колоннах.
- Остановитесь, пожалуйста, - попросил Володя, - Вера Брониславовна хочет полюбоваться. Отсюда открывается прекрасный вид.
Спартак Тимофеевич лихо притормозил у самых ступенек, ведущих к ротонде.
Наверху была оборудована смотровая площадка с ротондой на кургузых толстеньких колоннах.
- Остановитесь, пожалуйста, - попросил Володя, - Вера Брониславовна хочет полюбоваться. Отсюда открывается прекрасный вид.
Спартак Тимофеевич лихо притормозил у самых ступенек, ведущих к ротонде.
- Володя, вы чудо! - восхитилась Вера Брониславовна. - Но удобно ли задерживаться здесь из-за меня? Я ведь дала себе слово не обременять Спартака Тимофеевича просьбами.
- Что вы! Что вы! - возразил тот. - Конечно, полюбуйтесь.
Володя подал руку старой даме и повел ее вверх по шершавым бетонным ступеням, обрамленным с обеих сторон бетонными шарами, выкрашенными в голубой цвет. Обернувшись, он увидел, что Спартак Тимофеевич остался пока внизу, открыл капот и что-то там ощупывает с озабоченным видом.
- Я все знаю! - сказал Володя, крепче взяв ее под руку. - Портрет у вас. Я видел ваши вещи, когда их укладывали в багажник. Портрет в большом чемодане.
Она тяжело дышала от нелегкого для нее подъема, а он все говорил.
- Вы ее ненавидите - я знаю! Вы придумали, будто бы она была рада скандальным слухам. Это все неправда. Я уверен, что ее возмутили все эти выдумки газетных репортеров и дешевый вымысел бездарного критика, охотно подхваченный публикой. Вот причина их ссоры. Ну и наверное, она его не любила. Но что теперь докажешь? Ничего... - Володя чувствовал, как все тяжелее опирается о его руку старая дама. - Верните "Девушку в турецкой шали", сказал он, понижая голос. - Я знаю, как вы ее вынесли из музея. То есть, конечно, не вынесли, а сбросили, да? Вы остались одна в зале, никого поблизости не было - вы прошли в голубую гостиную, открыли балконную дверь... Так? Под балконом растет сирень, картина упала в кусты. Вы ведь любите гулять перед сном? Вы пришли и унесли картину к себе в номер. Так? - Он отпустил локоть Веры Брониславны. Они остановились. Внизу раскинулся город, над ним возвышался на холме обнесенный крепостными стенами монастырь. Речка, обогнув холм, сделала поворот и подошла к мрачным красно-черным корпусам Путятинской мануфактуры. - Верните картину! - негромко и уверенно сказал Володя. Верните, и я никому не скажу. Даю честное слово.
Вера Брониславовна, прищурясь, глядела на лежащий внизу Путятин, будто что-то искала среди крыш и макушек деревьев. Володя ожидал, что она станет изворачиваться и, быть может, заплачет, но она спросила жестко и деловито:
- Как вы собираетесь объяснить там? - она показала в сторону города.
- Даю вам честное слово, - со всей силой повторил Володя, - никто не узнает, что это вы.
- Хорошо, - сухо и бесцветно проговорила она, - можете его взять. Я вам верю. Идите.
- Спасибо! - радостно выпалил он.
Вера Брониславовна осталась в ротонде, а Володя побежал к машине, открыл багажник и достал большой плоский чемодан. Замочки были заперты, но ключик болтался на золотом шнурке, привязанном к ручке чемодана. Володя отпер чемодан и поднял крышку. Картина, завернутая во что-то легкое, пестрое, лежала наверху. Володя на ощупь узнал раму и решил было не разворачивать, но все же не удержался и с одного угла откинул пестрый шелк. Она... Таисия Кубрина, своенравная купеческая дочка, жена красного кавалериста, замечательный исследователь Голодной степи.
Вера Брониславовна недвижно стояла в ротонде, опершись на тяжелую мужскую палку.
- Все любуетесь? Не наглядитесь? - К ней подошел улыбающийся Спартак Тимофеевич. - И правда, вид великолепный. Но поберегите восторги, я вам еще покажу Торжок. Вот где красота! И древний кремль, и дворянские особняки. И к тому же знаменитые пожарские котлеты!
На эту неуместную болтовню ничего не подозревающего человека Вера Брониславовна ответила милейшей улыбкой.
Володя сейчас восхищался выдержкой старой дамы. Прежде ему казалось, что уж он-то в совершенстве изучил ее характер. А выяснилось, нет, он Веру Брониславовну совсем не знал. Ему удалось дойти путем сложных оригинальных расчетов, что портрет Таисии Кубриной похитила именно она, и сделала это из противоречивых чувств, вызванных дурацкой шумихой вокруг "Девушки в турецкой шали", в которой отчасти была повинна и сама Вера Брониславовна. Но почему старая дама так вот сразу отдала похищенную картину? Испугалась, что Володя сообщит в милицию? Но кто бы там прислушался к его "дедуктивным выводам"? Посмеялись бы, и только.
Володя больше не испытывал ненависти к Вере Брониславовне, к ее кольцам и парижским духам, ко всем ее дамским и светским претензиям - вплоть до белой сирени, создающей творческую атмосферу. Володя сейчас очень искренне жалел старую даму. И кажется, он начинал ее уважать. Как ни говори, а Вера Брониславовна оказалась человеком с сильными чувствами.
Он подошел к ней, когда она спустилась к машине с помощью Спартака Тимофеевича. Кажется, Вера Брониславовна подумала, что Володя намеревается отдать ей то пестрое шелковое, во что была завернута картина.
- Это оставьте у себя, - сказала она.
- Оставляю до будущей весны, - ответил Володя и поклонился на прощание.
Спартак Тимофеевич усадил старую даму в машину, и они покатили. Володя подумал, что где-то в пути она все же узнает, кто ее везет - сын Таисии. Но у Веры Брониславовны хватит силы воли и на это.
Володя сел на бетонную ступеньку и стал дожидаться попутной машины в город. Он еще не придумал, как объяснит Ольге Порфирьевне - а главное, Фомину - внезапное возвращение "Девушки в турецкой шали". Ладно, еще есть время изобрести нешаблонный сюжет. Хорошо бы незаметно пронести картину в музей и повесить на стену.
Порожний самосвал промчался мимо Володи и резко притормозил.
- Кисель! Садись, подвезу! - Из кабины высунулся знакомый парень.
Бережно прижимая к себе портрет, Володя забрался в кабину самосвала. Хорошо, что встретился знакомый шофер. Володя только сейчас вспомнил, что у него ни копейки в кармане.
У въезда в Путятин, на правой стороне был издалека виден стеклянный скворечник ГАИ. Шофер снизил скорость.
- Ты гляди, а, - он толкнул Володю локтем, - кто стоит, а!
Рядом с "гаишником", затянутым в кожу и белые ремни, стоял и с усмешкой глядел на приближающийся самосвал как всегда уверенный в себе Фомин.