– Да? – вздохнул Казимир. – Тогда я, пожалуй, возьму еще одну порцию осетра. Доктора говорят, что рыбное полезно для здоровья, а Адочка послала меня сюда, чтобы я поправлялся.
Амалия бросила на него быстрый взгляд и покачала головой.
5
«Его высокородию Александру Богдановичу Зимородкову
В Санкт-Петербург, Невский проспект, дом Бергдорф
В собственные руки.
Дорогой Александр Богданович, благоволите взглянуть на прилагаемую пятирублевую ассигнацию и отпишите мне, правильно ли я поняла, что она не имеет никакого отношения к Министерству финансов нашей империи. Сама ассигнация была найдена мной случайно в сюртуке, который оказался в чемодане, с коим приехал мой дядя Казимир; но это долгая история, и ее подробности, с вашего позволения, я лучше поведаю вам при встрече.
Кроме того, мне бы хотелось узнать вот что: вы наверняка сумеете навести справки в архивах, не было ли найдено в губернии, в которой я сейчас нахожусь, неопознанных женских трупов приблизительно 25 лет от роду, в период после 9 сентября 188… года и по нынешний день. По моим сведениям, таких вроде бы не имеется, но мне до крайности хотелось бы знать наверняка.
Искренне ваша
Амалия Корф».
* * *«Санкт-Петербург, совершенно секретно. Шифрованное.
Убедительно прошу ваше превосходительство изыскать средства, чтобы избавить меня от процесса с участием известного адвоката, г-на Тизенгаузена. Хотя я по состоянию здоровья и не нахожусь более в особой службе, я, однако же, полагаю, что услуг, оказанных мной империи, вполне достаточно, чтобы вы пожелали войти в мое положение. У г-на Тизенгаузена слишком громкая слава, и он чересчур склонен искать ненужные детали в прошлом тех, против кого ему приходится выстраивать защиту клиента. Если он предаст огласке мою работу во Франции, Германии и особенно Англии (что он может сделать, поскольку некоторые языки всегда оказываются длиннее, чем следовало бы), в таком случае пострадаю не только я, но и многие люди в нашей службе, чего мне всеми силами хотелось бы избегнуть.
Баронесса А. Корф».
Подпись на расшифрованном сообщении: «Передать для ознакомления министру. Дело имеет слишком частный характер. Генерал Багратионов».
«С текстом записки ознакомлен. С характеристикой генерала согласен, но представленные госпожой баронессой доводы все же вполне убедительны. Предлагаю сообщить е. и.в.[29] Министр…» (подпись неразборчива).
«Записку прочитал. Хоть сия особа и весьма строптива, в обиду ее давать не следует. Примите надлежащие меры. Александр».
«Дело поручено агенту Свиридову. Для успеха оного ему в подмогу выделены агенты Агриппина Селедкина и Агафья Кривошеина. О ходе операции предписано сообщить особо. Генерал Багратионов».
6
– Я получил еще два письма, – сообщил Севастьянов.
Лицо его осунулось, под глазами лежали синеватые круги. Мышка, устроившаяся у него на коленях, жалобно смотрела на него.
– Покажите, – велела Амалия.
Мужчина протянул ей два конверта, и первым делом она стала разбирать, что написано на штемпелях.
– Первое из Суздаля, второе из Рязани, – подал голос Степан Александрович. – Я уже смотрел. Газеты, из которых вырезаны буквы, наши, местные.
Первое письмо гласило: «Ты убил свою жену. Молись, грешник». Второе прямо заявляло: «Скоро грядет час расплаты за то, что ты совершил».
– Да… – медленно проговорила Амалия, – что-то новенькое… Неужели?.. – Она нахмурилась. – Нет, не может быть. Не стал бы он писать таких писем! Не в его стиле, в конце концов!
– О чем вы? – спросил Степан Александрович, с беспокойством глядя на нее.
– Я была почти уверена, что знаю, чьих рук дело – послания на ваш адрес, – объяснила Амалия. – Но теперь…
– Так или иначе, их автор не шантажист, – сказал Севастьянов. – Вспомните, вначале вы утверждали, что он будет требовать деньги. Но он даже не заговорил о них.
– Да, – подтвердила Амалия, – и это-то мне и не нравится. – Она пристально посмотрела на своего собеседника. – Нам придется обыскать округу в радиусе нескольких верст от того места, где пропала ваша жена. Особенно лес и ту его часть, где легко спрятать тело, чтобы его годами никто не мог найти.
Севастьянов сгорбился и машинально погладил кошку.
– Вы рассчитываете найти труп Натали? – хрипло спросил он.
– Боюсь, нам больше ничего не остается, – просто сказала Амалия. – Возьмем с собой карту и начнем поиски. К сожалению, придется обойтись несколькими людьми, потому что мы не можем посвящать в дело посторонних. Тем не менее вы, я и дядя Казимир…
Она бросила косой взгляд на Антошу, который как раз в то мгновение проходил мимо них к крыльцу усадьбы, неся под мышкой пустой таз.
– Простите, – внезапно сказала Амалия. – Я отлучусь на минуту, мне надо отдать кое-какие распоряжения по хозяйству.
Она встала из-за стола, который по случаю великолепной погоды установили в саду возле сиреневых кустов, и подошла к молодому человеку.
– Что с сюртуком? – без обиняков спросила она.
Антоша кивнул своей морковной головой.
– Я его замочил, а потом постирал, – объявил он. – Пришлось несколько раз воду менять.
– Метка видна? – нетерпеливо спросила Амалия, которую не интересовали ненужные подробности.
– Три буквы, – вздохнул Антон. – Но она не наша.
– Покажи, – потребовала Амалия и вслед за рыжим прошествовала к веревкам на заднем дворе, на которых сушилось белье.
– Вот, – доложил Антон, отворачивая мокрый, тяжелый от воды борт и показывая очищенную метку. – Первая буква на нашу «Р» похожа, но не нашенская.
– Да уж, – буркнула Амалия. – Первая буква F, за ней… черт, стерто… то ли три, то ли четыре буквы… И в конце «er». Фидлер? Феррер? – Она покачала головой. – Если бы хоть счет из чемодана сохранился целиком, можно было бы установить гостиницу и город, мы тогда знали бы, с чего начать, а тут… Похоже, тупик.
– Может, когда высохнет, что-нибудь прояснится? – с надеждой предположил Антоша. – Или буквы станут виднее…
– Может быть, – без особого энтузиазма сказала Амалия.
– А вы меня с собой возьмете? – внезапно спросил юноша.
– Ты о чем?
Антоша пару раз моргнул и почесал нос.
– Ну, как же… Вы же хотите лес осматривать, искать тело Натальи Георгиевны? Я могу вам помочь. Вам же люди нужны?
Амалия мрачно посмотрела на него.
– Что, уже все слышал? – спросила она сердито.
– Ага, – подтвердил Антоша. – Да уже и в городе все знают, что она не с гусаром сбежала, а пропала… – Он заметил, как Амалия переменилась в лице, и даже попятился. – Это не я! Просто у Дмитрия Матвеича, когда выпьет в трактире, язык развязывается… А я ни слова, ни полслова! Клянусь вам!
Он еще что-то горячо говорил, убеждая Амалию в своей невиновности, но тут на заднем дворе показалась запыхавшаяся раскрасневшаяся Лизавета.
– Госпожа баронесса, там судебный следователь приехал…
«Так, начинается…» – бухнул противный внутренний голос в голове Амалии. Она махнула рукой, отпуская горничную, и пошла обратно в сад.
При ее появлении Максим Алексеевич Чечевицын поднялся с места. Амалия заметила, что он уже успел разложить на столе бумаги из своего портфеля. Севастьянов смотрел куда-то в сторону, и выражение его лица можно было назвать каким угодно, только не дружелюбным.
– Должен вас предупредить, сударыня, – объявил Максим Алексеич, когда с приветствиями было покончено, – я нахожусь здесь в качестве официального лица, которое ведет расследование убийства Любови Осиповны Нарышкиной, урожденной Бехметьевой, и все ваши показания по делу будут должным образом занесены в протокол.
Он был настолько серьезен, что у Амалии возникло желание рассмеяться – только для того, чтобы посмотреть на его реакцию. Тем не менее она сказала с подобающим случаю видом:
– Боюсь, я слишком мало знала убитую, чтобы мои показания могли представлять интерес для следствия. Почему бы вам не обратиться к тем, кто был знаком с ней лучше, чем я?
Прежде чем ответить, Максим Алексеевич выдержал паузу.
– Конечно, Любовь Осиповну знали многие в Д., – признал он наконец. – Но, согласитесь, не все имели с ней тяжбу из-за наследства.
– Сколько мне известно, – проговорила Амалия тяжелым голосом, – никакой тяжбы пока нет. А если вы намекаете на то, что я обманным образом пробралась в сад к Пенковским и задушила Любовь Осиповну, после чего зачем-то бросила ее тело в фонтан, вам лучше оставить службу и начать сочинять романы. Только в романах женщины, знаете ли, обладают столь недюжинной силой.
И она с торжеством посмотрела на Чечевицына. Антоша, который пришел следом за ней, притаился за кустами сирени, боясь дохнуть.
– Полагаю, – медовым голосом возразил Максим Алексеич, – вам не следует учить меня моему делу, сударыня. Конечно же, физически вы не могли убить несчастную, но вот ваш слуга Дмитрий…
И она с торжеством посмотрела на Чечевицына. Антоша, который пришел следом за ней, притаился за кустами сирени, боясь дохнуть.
– Полагаю, – медовым голосом возразил Максим Алексеич, – вам не следует учить меня моему делу, сударыня. Конечно же, физически вы не могли убить несчастную, но вот ваш слуга Дмитрий…
– А что с моим слугой? – спросила Амалия, но под ложечкой у нее противно екнуло.
– Вы так неожиданно назначили его управляющим… – продолжал следователь, безмятежно глядя на нее сквозь очки.
– Только на время моего отсутствия, – отрезала Амалия. – Вы станете указывать мне, что делать с лю-дьми, которые мне служат?
– Конечно же, нет, госпожа баронесса, но странно, что у Саввы Аркадьича он был всего лишь лакеем и кучером, а у вас сразу же вознесся до управляющего. Или, может быть, он оказал вам какие-то особые услуги?
У Антоши руки сами собой сжались в кулаки, но тут до него – надо признаться, весьма кстати – донесся сочный баритон Севастьянова.
– Амалия Константиновна, – очень кротко спросил акцизный в отставке, – что мне будет, если я его выставлю отсюда?
– По-моему, подобное называется покушением на должностную особу, состоящую при исполнении, – ответила Амалия. – Полно вам, Степан Александрович, не связывайтесь с ним. Ясно же: у него ничего нет, поэтому он и ведет себя таким образом.
– Боюсь, – ласково ввернул Чечевицын, – я вынужден занести ваши слова в протокол. Особенно угрозу физического насилия.
В ответ Севастьянов схватил его чернильницу и целиком вылил ее на чистый лист, который Максим Алексеич приготовился заполнять.
– Вот тебе протокол! – рявкнул Степан Александрович. И, словно такого поступка было мало, с силой стукнул кулаком по столу, отчего ваза с цветами, стоявшая на нем, подпрыгнула и завалилась набок, причем вода из нее выплеснулась на следовательский портфель.
Чечевицын медленно поднялся с места.
– Это… это возмутительно… – пробормотал он. – Я… я буду вынужден принять меры…
– Какие еще меры, уважаемый? – холодно спросила Амалия. – И я, и Степан Александрович сами, своими глазами видели, как вы случайно опрокинули чернильницу на свои бумаги. Кто ж виноват, что вы немножечко неловки?
Максим Алексеич поглядел на ее невозмутимое лицо, на красного от злости Севастьянова и решил, что в данной ситуации он и в самом деле ничего не докажет. Поэтому он сел и с отвращением скомкал испорченный лист, испачкав себе руки.
– Я вынужден попросить у вас чернил, сударыня, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал естественно.
Но, к его удивлению, Амалия покачала головой.
– Не держим, – объявила она.
– Что, у вас в доме нет чернил? – растерялся следователь.
– Ни капли, – вздохнула Амалия. – И вообще грамотность – ужасный предрассудок. Ведь правда, дядюшка? – обратилась она к Казимиру, который только что спустился в сад.
– Да! Конечно же! – с энтузиазмом подтвердил сначала дядюшка, а потом на всякий случай осведомился: – А что ты спросила?
От наглости маленького человечка у следователя перехватило дыхание. Впрочем, все тут присутствующие явно стоили друг друга – и красивая петербургская дама с хмурым лицом, и Севастьянов, вокруг которого исчезали и гибли люди, и дядюшка хозяйки, сытый буржуа, преисполненный самого противного самодовольства. А хуже всего было то, что он, Максим Алексеевич Чечевицын, оставался один против них. Кроме того, он смутно подозревал (и даже был уверен), что, хотя закон был на его стороне, новая хозяйка Синей долины ничуть его не боялась и все его следственные полномочия для нее не значили ничего.
– Я понимаю, сударыня, – проговорил Чечевицын, стараясь оставаться спокойным. – Поверьте, я все понимаю. И то, что вы вовсе не заинтересованы в том, чтобы я нашел убийцу Любови Осиповны, тоже.
Он медленно поднялся с места и стал собирать чистые листы бумаги обратно в свой портфель.
– Скажите, Максим Алексеевич, сколько убийств вы раскрыли с тех пор, как прибыли сюда? – спросила хозяйка Синей долины.
Чечевицын с удивлением посмотрел на нее.
– Право же, сударыня… Здесь все-таки не Петербург, где каждый день то убийство, то покушение на убийство. Тихий край, патриархальные нравы…
– Да-да, невежественный и угнетенный народ, несознательность масс и так далее, – самым неучтивым образом перебила его Амалия. – Все это мне уже известно. Но вы, конкретно, сколько раскрыли за время работы здесь тяжких преступлений? Взять хотя бы того беднягу, тело которого выловили возле мельницы. Вы нашли того, кто его убил?
Чечевицын покраснел. По правде говоря, он не смог даже установить личность убитого, без чего было бы сложно вообще говорить о раскрытии дела.
– Ничего он не нашел, – вместо него ответил Степан Александрович.
Казимир, отойдя к клумбе, сорвал пышный тюльпан и приладил его себе на сюртук в качестве бутоньерки. Дядюшка Амалии находился в отличном настроении. Положительно, здесь, в старинной усадьбе, призрак никогда не существовавшей Марыси стал от него отступать.
– Сколько вы получаете? – без обиняков спросила Амалия.
Тут Максим Алексеевич натуральным образом побагровел.
– Не понимаю, сударыня, – забурчал он, – какое отношение мое жалованье имеет…
– Вы получаете, – отрезала Амалия, – не меньше двухсот рублей в месяц, как какой-нибудь статский советник в Петербурге. По-вашему, вы оправдываете ваше жалованье? Когда Степан Александрович, здесь присутствующий, пришел к вам и стал просить отыскать его жену, что вы ему сказали? Что в уложении о наказаниях нет статьи, которая предусматривала бы наказание за любовь, и что свободная женщина должна сама решать, с кем ей жить. А ведь она не бежала из дома – нет, она исчезла бесследно! Но для вас было важно произнести высокие слова – и ничего не сделать. Что вы отыскали по делу неизвестного, чей труп нашли на моей мельнице? – Тут, правда, Амалия несколько исказила события, мельница в то время еще не принадлежала ей, но все и так поняли, что она имеет в виду. – Ничего? Вы даже не сумели узнать, кто он такой, опросили хозяев нескольких гостиниц – и успокоились. А вы хотя бы подумали о том, что это был живой человек? У него ведь были мать, отец, девушка, которая его любила, друзья, близкие, люди, которые дорожили им… Вы подумали, что он лежит в безымянной могиле, и никто из близких не может на его могилу прийти, потому что не знает, что он там? Подумали, что его убийца торжествует, потому что благодаря вам ушел безнаказанным? Да, безнаказанным! И вы смеете мне с какой-то астрономической дерзостью заявлять, что раскроете убийство жены Саввы Аркадьича, происшедшее, между прочим, в нескольких шагах от вас! Только вот что-то мне подсказывает, что, если бы оно даже случилось на ваших глазах, вы бы все равно ничего не нашли!
Антоша открыл рот. Он видел, как его отец распекал приказчиков, как отчитывал за провинности половых в своей гостинице дядя Гаврила, но он никогда еще не видел, чтобы взрослого, образованного, слывшего умным человека вот так, несколькими фразами обратили в ничто, уничтожили, стерли в порошок.
Максим Алексеевич дернул щекой. Ему очень хотелось возразить что-нибудь баронессе, совершенно несносной особе, но, как говорят игроки, крыть было нечем. Однако он решил хотя бы попытаться оставить последнее слово за собой.
– Отдаю должное вашему красноречию, милостивая государыня, – промолвил он с легким поклоном. – Еще немного, и вы, пожалуй, убедили бы меня, что не замешаны в убийстве Любови Осиповны. Однако дозвольте вам напомнить, что мы живем в другие времена, и нынче перед законом все равны. Не обессудьте, но если я получу доказательства вашей вины, вам придется отвечать перед судом. И ваши высокородные друзья, которые наверняка у вас имеются, вас не спасут. Если понадобится, – продолжал следователь, воодушевляясь, – я переверну этот дом вверх дном, допрошу всех, кого только можно, но уличу вас. Пока – запомните, я сказал пока! – вы остаетесь у меня на подозрении. Поскольку что бы вы ни говорили, но терять столь дорогостоящее имущество наверняка несладко. Честь имею.
Он холодно кивнул Степану Александровичу, который молча, оторопев, смотрел на него во все глаза, взял свой мокрый портфель и удалился. В аллее следователь влез в шарабан и велел кучеру трогать. Тот кивнул и хлестнул лошадей.
– Я что-то пропустил? – невинно осведомился Казимир, подходя к племяннице и поправляя тюльпан в петлице.
7
Амалия разрывалась на части. С одной стороны, надо было обыскивать лес, так как она была уверена, что именно там они найдут без вести пропавшую Натали. С другой стороны, следовало прояснить кое-что по поводу угрожающих писем. С третьей – обнаруженные в чемодане рука и нога тоже требовали самого пристального ее внимания. С четвертой – Амалии очень хотелось прищучить Пенковского, посмевшего заявиться к ней с фальшивым векселем, тем более что у нее имелись все основания. В общем, работы был непочатый край.