– Простите, – пробормотал слуга, – я… я жду баронессу Корф.
Взмах тонкой руки, затянутой в перчатку.
– Стало быть, вы меня дождались, – спокойно сообщила дама в голубом. – Еще два чемодана, да, благодарю вас. Надеюсь, в ваш экипаж все это поместится. Впрочем, если нет, тогда наймем еще один.
3
– Едет, едет! – воскликнула Настасья Сильвестровна и в возбуждении потерла руки.
Ее племянник Степан Александрович, к которому она недавно перебралась вести хозяйство, укоризненно покосился на нее.
– Кто едет, ma tante?[6]
– Слуга мирового, – торжественно объявила Настасья Сильвестровна. – И с ним новая хозяйка Синей долины. Да, точно она!
И дама прильнула к окну, чтобы во всех подробностях рассмотреть наследницу судьи, а затем подробно перечислить в письме к вдовствующей родственнице Лукерье Львовне, что именно представляет собой вновь прибывшая.
– Но она же совсем молодая… – разочарованно протянула Настасья Сильвестровна.
То ли ее замечание, то ли естественное человеческое любопытство все же вынудили Степана Александровича подняться с места, но он, отложив газету, тоже подошел к окну.
– Не понимаю я Савву Аркадьича, право слово, не понимаю, – вздохнула тетушка. – Как же ей управиться с таким большим имением? Ведь у судьи были и другие родственники да и крестный его… – Настасья Сильвестровна покосилась на племянника и умолкла.
Амалия уже поняла, что ее прибытие совершило в городке настоящий фурор. За оконными занавесками угадывались любопытствующие физиономии обывателей, встречные прохожие останавливались и, не стесняясь, разглядывали ее. Возле гостиницы с витиеватым названием «Бель Вю»[7] рыжебородый здоровяк в костюме, который был ему тесен, снял шляпу и неловко поклонился молодой женщине. Амалия вопросительно посмотрела на своего возницу.
– Это Гаврила, значит, Модестыч Краснодеревщиков, – охотно объяснил Дмитрий. – И гостиница, стало быть, ихняя.
Плешивый господин лет сорока пяти с лихими кавалерийскими усами, который стоял на противоположном тротуаре, оказался почтмейстером Федотом Федотычем, а голубоглазый брюнет рядом с ним – доктором Никандровым. Молодая девушка, которая выходила из модной лавки, была отрекомендована как Вера Дмитриевна Осокина, дочь покойного брандмейстера. Но тут взор Дмитрия выхватил среди прохожих резвую старушку с востреньким носиком, возница сразу нахмурился и стегнул лошадь.
– Далеко до Синей долины? – спросила Амалия.
– Да уж верст пятнадцать будет, – отозвался Дмитрий.
Он приободрился и заметно повеселел. Новая хозяйка имения оказалась прехорошенькая и к тому же совсем не строгая. Городок остался позади.
– А вот и ваши земли начинаются, – объявил Дмитрий.
Амалия огляделась. По обеим сторонам дороги бежали луга, окаймленные полоской сизого леса. Коляска выехала на простор, и вдали показалась синяя река, которая разбегалась двумя притоками, огибая многочисленные островки. Вид был настолько красивый, что у Амалии невольно захватило дух.
– Значит, вот почему долина синяя! – вырвалось у нее.
Дмитрий важно кивнул.
– Предкам Саввы Аркадьча тут все, почитай, принадлежало, но ему из-за свободы[8] досталось меньше. – Дмитрий приподнялся и повел в воздухе кнутовищем. – Вон тот лес, река и все, что возле реки, – тоже его. Усадьба, мельница, пруды…
– И давно все имение заложено? – как бы между прочим поинтересовалась Амалия.
– Заложено? – Дмитрий удивленно взглянул на нее. – Что вы, сударыня, мы здесь лихоимцев из земельного банка и в глаза не видели.
Это было что-то новенькое. Но молодая женщина никак не могла отделаться от мысли, что в таком роскошном даре просто обязан был крыться какой-то подвох.
– И после судьи не осталось никаких долгов? – допытывалась она. – Он не проиграл имение в карты, не вел никаких имущественных тяжб, ничего?
Дмитрий призадумался и наконец объявил, что о подробностях он не осведомлен, но, надо полагать, Петр Иванович, поверенный, сумеет лучше объяснить госпоже баронессе суть дела. Сам он только может сказать, что судья любил раскладывать пасьянсы, а к азартным играм пристрастия не имел.
Коляска въехала в липовую аллею, описала полукруг и замерла возле крыльца, на котором уже стояли трое человек. Молодой поверенный, розовея от смущения, подал Амалии руку и помог выйти.
– Калмин Петр Иванович, – представился он. – Очень, очень рад чести. Прошу вас…
– А это кто? – спросила Амалия, кивая на двух остальных.
– Пелагея, кухарка, настоящая мастерица, и Лизавета, ее племянница… Лизавета в доме убирается. Судья не терпел другой прислуги, он только трех человек и держал в доме, – объяснил Петр Иванович, словно извиняясь за неприхотливость покойного.
Что ж, подумала Амалия, оглядывая большой, потемневший от времени усадебный дом с гербами, львами и облупившимися колоннами, если тут было всего три человека прислуги, то, пожалуй, можно сказать, что неведомый ей Савва Аркадьич не страдал излишней расточительностью. Возможно, кучер сказал правду и имение на самом деле не заложено, свободно от долгов и каких-либо других обязательств. Да, возможно… но хотелось бы знать наверняка.
– А кто занимался садом? – спросила Амалия, скользнув взглядом по клумбам с заботливо рассаженными розами.
– Сам Савва Аркадьич и занимался, – объяснил поверенный. – Любил он розы, очень любил. Всегда говорил, что цветы лучше людей, и с удовольствием с ними возился. Даже на выставку раз куда-то ездил… Его первый удар как раз в саду и хватил, – добавил Петр Иванович, когда они шли по дому. И тут же спохватился. – Впрочем, вам, сударыня, наверное, это неинтересно…
– Нет, что вы, – совершенно искренне ответила Амалия, – мне все интересно. Продолжайте, прошу вас… Значит, у Саввы Аркадьича не осталось прямых наследников?
– Нет. Жена его умерла несколько лет назад, когда они находились за границей, а детей у них не было. Конечно, имение немного запущено, потому что Савва Аркадьич жил на одно жалованье да кое-что сдавал в аренду, но, я полагаю, толковый управляющий легко сможет распорядиться так, что вы будете получать твердый доход.
– А Савва Аркадьич что же, не держал управляющего?
– Нет-с. Не доверял он никому, такой уж характер… Да и после смерти жены он как-то быстро сдал, знаете ли. Жена гораздо моложе его была… и вдруг такая неожиданность… Вам угодно сейчас ознакомиться с бумагами или потом? Я могу и подождать, если вам угодно…
– Нет-нет, к чему же, Петр Иванович… Мне бы не хотелось заставлять вас ждать понапрасну.
Они вошли в большую, просторную, светлую гостиную с окнами от пола до потолка. Амалия огляделась. Простая, но удобная мебель, на стене – портрет одного из царей, напротив – безыскусные изображения каких-то дам и бабушек в чепцах, написанные, наверное, много лет назад крепостным художником, несколько фотографий в рамках, диплом об окончании университетского курса…
Амалия отвернулась. Ее не оставляло тягостное чувство, что она вторглась самозванкой в чужую жизнь, нарушила странный, бесплотный и вместе с тем незыблемый уклад, который был заведен тут десятилетиями, если не веками, и к которому она не имела решительно никакого отношения. Все вещи вокруг были незнакомы и вид имели сосредоточенный, суровый и враждебный, словно хотели оттолкнуть ее. В самом деле, разве для нее этот кривоватый подсвечник, закапанный воском, или кипа пожелтевших газет, старая трубка, лежащая на столике, хлыст для верховой езды, какой-то плед, порванный и наспех зашитый? Все они словно хотели сказать ей: «Ты чужая нам, и мы чужие тебе». Амалия чувствовала себя словно завоеватель в захваченном им городе, который и покорился, и тем не менее не принадлежит ему. И слова «наследство, завещание», которые для иных людей значат так много, ничего совершенно в этом не меняли.
Петр Иванович сел за стол, разложил бумаги и улыбнулся Амалии. Наследница ему определенно нравилась, и про себя он подумал, что у старого брюзги Нарышкина оказался на редкость хороший вкус.
– Ну-с, – мягко сказал поверенный, – приступим.
4
Никаких долгов. Никаких обязательств по отношению к земельному банку, никакого намека на залог, ничего. Битый час Амалия расспрашивала Петра Ивановича, но так и не смогла добиться от него хоть чего-то, что могло представлять опасность в отошедшем к ней наследстве. Единственная закавыка, которую сообщил ей поверенный, заключалась в том, что покойный судья, похоже, жил в своем имении как собака на сене. Он никому не позволял охотиться в своих лесах, устраивал шумные склоки, если кто-то покушался ловить рыбу в его прудах, а после смерти жены распустил почти всю прислугу, оставив при себе лишь трех человек. Вообще Савва Аркадьич был нелюдим, характер, судя по всему, имел прескверный и раз даже заявил своему крестнику Пенковскому, который служит акцизным чиновником, что жена Пенковского, известная кокетка и модница, может не надеяться выписывать себе платья из Парижа, потому как в ближайшее время наследства им не видать как своих ушей. Пересказав означенную сцену, которая произошла при нем, поверенный сконфуженно улыбнулся.
«Все, конечно, замечательно, – думала Амалия, – но… Почему я? Почему именно я, ведь мы никогда не встречались прежде и не знали друг друга? Если поверенный ничего от меня не утаил, то все это имущество: заливные луга, пруды, лес, где даже лоси водятся, усадьба в два этажа, которая хоть слегка и обветшала, но находится во вполне пристойном состоянии, – стоит очень больших денег. Или Савва Аркадьич надеялся, что я достаточно богата, чтобы содержать Синюю долину и не допустить, чтобы она перешла в чужие руки? Загадка…»
– Скажите, покойный судья… – Она на секунду замолкла, но все же собралась с духом и продолжила: – Он очень любил Синюю долину?
Петр Иванович удивленно посмотрел на нее.
– Сложно сказать, сударыня… Конечно, пока он был жив, к нему многие наведывались, спрашивали, не продаст ли он землю или, допустим, часть лугов. Сахарозаводчик Антипенко из Харьковской губернии, так тот вообще очень хорошую цену ему предложил в свое время. А судья только ногами затопал и выгнал его. Маврикий Алпатыч, опять же, очень хотел у него лес приобрести, но…
– Маврикий Алпатыч – это кто? – полюбопытствовала Амалия.
– Фомичев, купец, – объяснил Петр Иванович. – Вы о нем не слышали? Конечно, нет, вы же только что приехали… Он у нас местный богач и церковный староста. В городские головы метит. Старая церковь XVII века, что в городе Д., на его деньги обновлена, две тысячи он дал в свое время, чтобы все в божеский вид привести… Его отец был крепостным у моего отца, а Маврикий быстро в гору пошел.
Амалия метнула на него быстрый взгляд. Показалось ли ей, или в тоне милейшего Петра Ивановича и в самом деле мелькнуло нечто похожее на сожаление?
– Значит, он хотел купить у судьи лес? – спросила она.
– Да. Но Савва Аркадьич его обругал и тоже выставил за дверь.
Гм, однако и нрав был у бывшего хозяина, подумала Амалия. Впрочем, если он и впрямь был такой мизантроп, что любил все делать наперекор прочим, тогда нечего удивляться, что в качестве наследницы он выбрал именно далекую петербургскую родственницу. Скорее всего, чтобы досадить более близким претендентам вроде Пенковского. Незаметно все происходящее начало ее забавлять.
– Как вам угодно будет распорядиться вашим наследством? – осведомился Петр Иванович, глядя на Амалию добрым, ласковым взором.
Амалия заметила его добрый взор и сразу же поняла, что вопрос задан не просто так, что у Петра Ивановича есть какая-то задняя мысль, и хорошо, если только одна. Поэтому молодая женщина ограничилась тем, что сказала:
– Я пока еще не знаю. Мне надо осмотреться, посоветоваться со знающими людьми. Наверняка содержание Синей долины обходится недешево. Да и все эти луга, леса… – Она рассмеялась и сделала беспечный жест. – Право, я ничего в этом не понимаю!
Петр Иванович покивал с мудрым видом, но его собеседница не сомневалась, что он принял ее слова к сведению. Несмотря на возраст, Амалия отлично разбиралась в управлении поместьем, но считала преждевременным раскрывать свои карты.
– Вы любите охоту? – спросил поверенный.
– До Петрова дня[9] еще далеко, – заметила Амалия. По правде говоря, охота ей совсем не нравилась, однако ей стало любопытно, что скажет поверенный.
– Когда-то Савва Аркадьич знатные охоты устраивал, – вздохнул тот. – А потом – как подменили человека. – И без перехода Петр Иванович продолжил: – Я полагаю, многие здешние жители захотят отдать вам визиты, как новой владелице Синей долины. Вероятно, вам понадобятся еще слуги…
Однако Амалия с лучезарной улыбкой заверила его, что с нее пока хватит тех троих, что есть в наличии. И вообще, она не уверена в том, что надолго здесь задержится.
– Савва Аркадьич был замечательный человек, но все-таки старого склада, – заметил Петр Иванович. – Любой другой извлекал бы из земли доходы да жил себе припеваючи, а он землю запустил совершенно и даже управляющего не держал. Говорил, что они воры и лихоимцы, по всем по ним Сибирь плачет. – Поверенный выдержал крохотную паузу. – Если, сударыня, вам понадобится управляющий…
Но Амалия, которая уже давно сообразила, куда ветер дует, с еще более лучезарной улыбкой объявила, что она еще не думает ни о каком управлении, ей бы хотелось для начала ознакомиться со своим новым имуществом. А там, конечно, она уж решит, что дальше с ним делать – продать ли все с молотка, заложить земельному банку или оставить себе да нанять, в самом деле, толкового человека, чтобы тот за всем приглядывал.
Петр Иванович галантно промолвил, что он всегда к услугам очаровательной баронессы, и если ей понадобится помощь, то он готов ее оказать. Также он попросил обращаться к нему в любое время, когда ей заблагорассудится. Тем более что сам он живет совсем близко, всего в получасе езды от Синей долины.
– Значит, мы с вами почти соседи? – спросила Амалия, и ее глаза сверкнули золотом.
Поверенный с энтузиазмом подтвердил, что именно так.
Старинные часы на стене, кивая маятником, откашлялись и прохрипели три, после чего вновь с одышкой принялись отстукивать минуты. В саду жалобно закричала какая-то птица и умолкла.
– Когда вам угодно подписать бумаги? – спросил Петр Иванович.
5
– Отойди, наказание господне!
Кухарка махнула полотенцем на Дмитрия, но слуга не унимался.
– Ты хоть соображаешь, что творишь, а? – сердито спросил он. – Такой барыне собираешься подавать, прости Господи, щи, кулебяку, карасей и язык с горошком! Деревня!
Пелагея злобно покосилась на него и уперлась кулаком в бок.
– Покойный Савва Аркадьич кушали наших карасей в молоке и не жаловались, – проворчала она. – И жена его, царствие ей небесное, ничего против рыбного не имела. Лизавета! – возвысила она голос. – Ты начинку для кулебяки приготовила?
– Ой, выгонят нас, в шею погонят, как пить дать… – простонал Дмитрий. – Какие щи, Пелагеюшка? Дама деликатная, образованная, сразу же видать – ниже трюфлей ничего кушать не будут-с.
– Где я тебе возьму трюфли, ирод? – вопрошала сердито покрасневшая широколицая Пелагея. – Может, еще птичьего молока прикажете, а?
– Нешто к Алпатычу послать? – вздохнул слуга. – У Алпатыча в лавке все есть.
Пока в кухне происходило сие животрепещущее гастрономическое обсуждение, Амалия подошла к окну и стала рассеянно смотреть на кусты белой сирени, обступившие дорожку. Хотя слуги и постарались приготовить к ее приезду самую лучшую комнату, от Амалии не укрылось, что в этих стенах давно никто не жил. Большое зеркало потемнело от времени, а за резным шкафом таинственно поблескивала паутина, которую Лизавета позабыла вымести вместе с пылью и всяким сором.
Амалия заглянула в один шкаф и увидела там несколько основательно подгрызенных молью меховых салопов. В другом рядами стояли книжки, и, наугад открыв одну, новая хозяйка Синей долины могла убедиться, что та была издана еще до нашествия французов.
«И что же мне с неожиданным наследством делать?» – спросила себя Амалия.
Дама со стенного портрета косилась на нее неодобрительно, поджав губы, и словно недоумевала, что за незнакомка объявилась в этих стенах. Рассохшийся паркет скрипел под ногами, где-то тоненько пискнула мышь и умолкла. Амалия подошла к секретеру и принялась один за другим выдвигать ящики. Крошки табаку. Фиалковые лепестки в шелковом мешочке. Медальон с прядью русых волос. Пачка каких-то пожелтевших от времени листков, исписанных по-французски убористым почерком (Амалия поглядела на дату – 8 juin 1845[10] – и вздохнула). Заржавленное перо, чернильница с чернилами, которые, похоже, высохли еще до рождения Амалии. Пожав плечами, молодая женщина задвинула ящики обратно.
– Лиза!
Произведенная в горничные по случаю приезда новой хозяйки Лизавета явилась на зов через минуту. К ее рукам прилипло несколько кусочков зеленого лука, и она машинально вытерла их о передник.
– Ну так что там с обедом? – спросила Амалия.
Лиза, краснея, ответила, что Дмитрий Матвеич уехал в город за трюфелями, но если барыне угодно, то они приготовят обед по-простому, по-деревенски. Кулебяка, щи, язык, рыбное, слоеные пирожки…
– Зачем мне трюфели? – проворчала Амалия, которая не ела с самого утра и успела прилично проголодаться. – Подавайте то, что есть!
Торжествуя, Лиза упорхнула и через некоторое время воротилась доложить, что кушать подано. За это время Амалия успела переодеться в более простое кремовое платье, снабженное турнюром с тремя перехватами, и Лиза, гордая своей новой должностью, тотчас же решила, что их новая хозяйка – дама хоть куда и даст сто очков вперед задаваке Ольге Пантелеевне, не говоря уже о Вере Дмитриевне и прочих дамах.
Когда Дмитрий вернулся, таща с собой коробку с трюфелями, Пелагея уже мыла посуду.
– Привез? – буркнула кухарка. – Ладно, подадим уж твои трюфели на ужин. Только лошадей зря гонял.