— Согласно нашим законам и нашим обычаям ты, почтенный мулла, должен поклясться при всём народе, что говорил на суде только чистую правду. Клянись, но помни, чему учит нас старинная мудрость: у того, кто клянётся ложно, лицо почернеет!
Мулла понял хитрость своего друга и обрадовался, что ценою одной только клятвы он получит дарового работника. Он воздел свои руки к небу и ещё торжественнее, чем судья, возгласил:
— Клянусь небом, — я говорил только чистую правду и готов сто раз повторять: если я клялся ложно, пусть лицо моё почернеет!
Так сказал мулла и снова полез в карман за платком, потому что солнце поднялось ещё выше и обильный пот ручьями струился у него по лицу.
Увидев рядом с собой в кармане пухлую руку муллы, проворный Ярты не растерялся и, не долго думая, сунул мулле в руку не белоснежный платок, а грязную старухину тряпку, испачканную сажей.
Конечно, мулла этого не заметил и принялся старательно вытирать своё лицо. В толпе засмеялись, но мулла был так доволен исходом дела, что не обратил на это никакого внимания. Он преспокойно продолжал вытирать свои щёки, глаза и нос грязной старухиной тряпкой. Он тёр их до тех пор, пока они не стали так же черны, как старый казан.
Тут уже смех превратился в хохот. Хохотали мужчины, широко разинув свои бородатые рты, хохотали женщины, стыдливо прикрывая рот рукою, хохотали старики и старухи, утирая слёзы, выступившие на глазах от смеха, а ребятишки визжали и катались по земле от радости. Такой потехи они еще никогда не видали!
Судья хотел объявить приговор, но его уже никто не слушал: все смеялись и показывали пальцем на муллу-аксакала. Судья глянул на своего друга и превратился в столб от удивления: лицо грешника почернело! Судья закричал:
— Аллах великий! Ты чёрен, как сам шайтан!
Он схватился за голову и опрометью бросился бежать из суда.
Смущённый мулла потрогал свои щёки, потом посмотрел на ладони и увидел, что они стали чернее сажи. От ужаса у него помутилось в глазах: он был навсегда опозорен! Кто поверит теперь мулле, который при всём ауле принёс ложную клятву?
Он подхватил полы своего дорогого халата и бегом помчался домой. Он бежал, словно джейран, за которым гонятся собаки, а вслед ему неслись свист и крики:
— Отвечай, мулла, — почему твоё лицо стало чёрным?
— Не бедняк-нищий, а ты сам — первый обманщик во всём ауле!
И вместе со всеми кричал Ярты-гулок. Не мог же он промолчать, если кричит весь аул!
Мулла добежал до первого арыка и, весь дрожа от стыда и гнева, принялся отмывать сажу с лица. Чего он только ни делал: он тёр своё лицо жёсткой травой, он скрёб свои щёки ногтями, но проклятая жирная сажа никак не хотела сходить с его волосатой рожи. Долго, очень долго не мог старый мулла отмыться, но ещё дольше не мог он смыть с себя позора.
А крестьяне разошлись со двора судьи-кази.
Вместе с ними ушёл и бездомный нищий. Ярты-гулок проводил бедняка до ворот аула и на прощание сказал ему:
— Далека твоя дорога, бездомный путник. Но помни, в нашем ауле ты всегда найдёшь и приют и дружбу. Спроси только Ярты-гулока.
Бедняк ответил:
— Спасибо тебе, Ярты. Ты очень хорошо сделал, что выручил меня сегодня.
И мы скажем:
— Хорошо!
СКАЗКА О БОРОДАТОЙ НЕВЕСТЕ
Солнце встаёт рано, но Ярты-гулок вставал ещё раньше. Он выбегал из кибитки и каждое утро слушал, как на соседнем дворе, за дувалом, дочь соседа, красавица Бахты-Гюль, распевает песни.
Это были весёлые песни, потому что Бахты-Гюль была счастлива, как цветок, а само имя Бахты-Гюль по-туркменски значит «цветок счастья».
— Аю! Бахты-Гюль! — окликал девушку Ярты-гулок и, как проворный кузнечик, в три прыжка вскакивал на дувал.
— Здравствуй, Гюль! — кричал Ярты. — А вот и я! Солнце взошло!
И красавица Гюль отвечала:
— Здравствуй!
Она сажала малыша к себе на колени и играла с ним. Она дарила ему маленькие подарки — то ягодку кишмиша, то ядрышко калёного ореха или кусочек тягучей халвы. Вместе с ним она пела ляле — свои девичьи песни:
Ярты сидел на зелёном листе винограда и покачивался, как в люльке.
Он тоже затягивал свою любимую песенку.
Он пел, как жаворонок, запрокинув голову и раздув шейку:
Так каждый день они вместе встречали утро.
Но в это утро, выбежав из кибитки, Ярты-гулок не услышал весёлой песни.
Тогда он стал звать свою подругу:
— Аю! Бахты-Гюль! Где ты?
Он прислушался, но в ответ вместо песни услышал плач.
Мальчик испугался. С ветки на ветку, с листка на листок — он быстро вскарабкался на дувал и заглянул на соседний двор. У него даже сердце остановилось от жалости: посреди двора, на старой кошме, сидела красавица Бахты-Гюль и, закрыв руками лицо, причитала:
— Пропади, моя красота! Охрипни, мой звонкий голос! Пусть я стану безобразной и неуклюжей, как старая черепаха!
— Не плачь, Гюль! Красота твоя веселит сердце и украшает землю. Зачем ты её проклинаешь? — принялся утешать свою подругу Ярты.
Но красавица заплакала ещё громче:
— Беда пришла в наш дом! И всему виной мои песни и моя несчастная красота! Старый купец Мухаммед — такой старый, что не может уже ходить без палки, услыхал мой голос. Он пришёл в наш дом и увидел меня. Он вспомнил, что мой отец должен ему два мешка рису, и требует, чтобы отец отдал ему меня вместо долга. Он хочет, чтобы я пела только для него, чтобы я подавала ему жирный плов и сладкие вина. Он хочет, чтобы я стала его женою. Но я не хочу петь песен в неволе, не хочу быть стариковой рабыней! Пусть лучше охрипнет мой голос, а красота моя исчезнет навсегда!
Так плакала прекрасная дочь соседа, и слёзы, крупные, как жемчужины, катились у неё по лицу и падали на её бедное платье.
— Гюль, не плачь! Гюль, перестань! — умолял свою подружку Ярты. — А то я сам зареву, как наш старый ишак. Ты же знаешь, что я никому не дам тебя в обиду. Скорее на карагаче вырастут груши и яблоки, чем ты станешь женой старика!
Очень горько было девушке в эту минуту, но она не могла удержаться от улыбки. Она подняла Ярты на ладони и сказала ему:
— Глупенький мой! Мухаммед-ага богат, как мешок с деньгами, и дружит с самим муллой и судьёю-кази. Не спасёт нас твоё доброе сердце: всё будет так, как захочет богач.
Ярты-гулок рассердился:
— Неправда! Не золото бери, ум возьми! Не смотри, что я ростом не выше цыплёнка: смышлёный и смелый всех врагов одолеет!
Красавица только вздохнула в ответ: она не хотела обидеть Ярты-гулока; но разве могла она ему поверить?
Вот как печально встретили Бахты-Гюль и Ярты-гулок это утро. А теперь слушай, что было в полдень.
* * *В полдень послал Мухаммед-ага своих родственниц и служанок за невестой.
Разряженные в золото и шелка женщины с песнями и музыкой подошли к дому отца Бахты-Гюль и громко постучались в ворота. Девушка спряталась в самый тёмный угол кибитки, но они вошли в дом и вскоре нашли её. Они завернули её в цветистый ковёр, усадили на белого верблюда и с песнями повезли через весь аул к дому старого Мухаммед-аги. Они разбрасывали по дороге медные монеты и мелкое печенье-пешмешь. Ребятишки и бедняки бежали следом, они искали деньги в дорожной пыли и говорили друг другу: «Сегодня в нашем ауле богатая свадьба!»
Всем было весело. Невесела была только невеста. Горько плакала Гюль, когда за её спиной захлопнулась калитка родного дома; ещё громче зарыдала она, когда с лязгом распахнулись тяжёлые купцовы ворота. Старухи помогли девушке сойти с верблюда и отвели её на женскую половину.
Бахты-Гюль осталась одна в чужом доме. Она дрожала от страха и вдруг услышала ласковый шопот:
— Я здесь, Гюль! Не бойся!
— Ой, Ярты! Как ты сюда попал? — чуть не вскрикнула от радости девушка, но Ярты во-время прикрыл ей руками рот:
— Тише, тише! Еще дома я спрятался в твоих чёрных косах и так вместе с тобой пробрался в дом Мухаммеда. Не мог же я покинуть тебя в горе!
* * *Купец Мухаммед-ага послал Бахты-Гюль богатые подарки и поручил стеречь девушку двум старым служанкам. С низкими поклонами подошли старухи к невесте. Они разложили перед ней нарядные платья и богатые украшения. Тут были и кольца, и бусы, и браслеты из чистого золота. Но красавица разбросала наряды, рассыпала по земле яркие бусы и стала молить служанок:
— Милые, пожалейте меня! Лучше я буду день и ночь толочь зерно в каменной ступке, прясть самую грубую шерсть, вертеть, словно ишак, скрипучее колесо чигиря-колодца, чем соглашусь стать женой старого Мухаммеда!
Старые женщины засмеялись:
— Неразумная! И без тебя найдутся в этом доме служанки для чёрной работы. Таких женщин у нашего хозяина сколько угодно. Но нашего господина грызёт злая скука, и прогнать её могут только твоя красота и твои песни.
— Пускай же скука загрызёт его до смерти, я не стану лечить его от этой болезни! — смело ответила девушка и так разрыдалась, что старухи отступились от неё. Они испугались, что красавица испортит своё лицо слезами, и принялись забавлять её: они стали петь, шутить и хлопать в ладоши, но красавица была безутешна. Тогда старухи стали плясать, но и это не помогло.
Наконец старухи выбились из сил и сказали:
— Пускай эта девчонка лопнет от слёз, больше мы к ней не подойдём!
Они сели в сторонке, ворча и глубоко вздыхая. Они так измучились, забавляя девушку, что вскоре заснули. Этого только и ждал Ярты-гулок. Он подкрался к плачущей Бахты-Гюль и шепнул ей на ухо:
— Не пора ли приниматься за дело, дочь соседа?
Девушка рассердилась:
— Не болтай пустого, малыш! Ворота закрыты на все засовы. Никогда мне не выйти из этого дома!
Но Ярты был настойчив:
— Молчи! Слушай меня во всём, и ты сегодня же будешь дома.
Гюль не поверила малышу, но промолчала. А кто молчит, тот согласен. Ярты принялся за работу.
Он разыскал ножницы и бесшумно подкрался к служанкам. Он стащил с них головные платки и быстро обрезал старухам косы. Он сделал это так ловко, что они ничего не слыхали. Но самое главное было еще впереди. Ярты-гулок притащил два мешка-бурдюка с простоквашей, вылил простоквашу в большую глиняную чашку, потом подумал немножко и надел бурдюки старухам на затылки. Они опять ничего не слыхали. Теперь оставалось самое трудное. Ярты растрепал косы служанок и стал приклеивать их простоквашей к щекам и подбородку своей подруги.
— Оставь меня! Уходи! — в испуге зашептала красавица.
Но Ярты-гулок хитро подмигнул подруге:
— Ни слова! Уж не хочешь ли ты навсегда остаться в купцовом доме?
И девушка покорилась.
Ярты приклеил последнюю прядь волос к лицу девушки и даже залюбовался своей работой: у красавицы Бахты-Гюль выросла длинная-предлинная борода, а над верхней губой стали торчком жёсткие седые усы. День был жаркий, и простокваша мгновенно пристала к лицу красавицы. Ярты подёргал подругу за бороду и убедился, что оторвать её невозможно. Ярты очень обрадовался.
— Крепко сделано! Посмотрим теперь, понравится ли жениху невеста с седой бородой!
Так сказал Ярты. Он схватил соломинку и, подбежав к одной из старух, стал щекотать у неё в носу. Старуха чихнула и проснулась. Она чихнула так громко, что разбудила свою соседку. Служанки разом зевнули и замотали головами: тяжёлые бурдюки крепко сидели на их затылках. Они принялись бегать по кибитке, но никак не могли их стряхнуть. Когда же, наконец, женщины освободились от мешков и взглянули друг на друга, они так закричали, что верблюды во дворе оборвали поводья и убежали в пески.
— Вах, горе! Вах, беда! — визжали старухи. — Злой джинн подшутил над нами и украл наши чудесные косы! Наши головы облысели!
Всё это видела Бахты-Гюль и с трудом удерживалась от смеха.
— Что с вами, женщины! — воскликнула она, наконец.
Служанки взглянули на девушку и окаменели от ужаса: у красавицы выросла борода! Они решили, что в дом забралась нечистая сила, и с криком бросились бежать из кибитки. Они кричали так громко, что тотчас же прибежал сам хозяин дома. Увидев невесту с длинной седой бородой, купец схватился за сердце и упал на ковёр, как мёртвый. Тогда сбежался весь дом. Служанки облили купца холодной водой, и он очнулся.
— Гоните вон это чудовище! — завопил купец, сам не свой от страха. — И позовите скорей моего друга муллу, чтобы он день и ночь читал очистительные молитвы до тех пор, пока не изгонит из моего дома коварных джиннов!
Старухи подхватили девушку под руки и вытолкнули за ворота.
Теперь забудь про купца и слушай про девушку.
* * *Очень обрадовалась Бахты-Гюль, оказавшись за воротами купцова дома. Быстрее ветра помчалась она к родной кибитке. Ярты сидел у неё на плече и громко смеялся. Он смеялся над купцом и его служанками. Так добежали они до большого арыка с прохладной и чистой водой. Гюль зачерпнула воды и принялась смывать с лица волосы. Но простокваша так крепко схватила их, что бороду и усы можно было оторвать только вместе с кожей. Девушка торопилась. Она стала рвать бороду и закричала от боли.
— Не спеши! Спокойнее, Гюль! — кричал ей малыш, но красавица не слушала его. Она упала на землю и громко запричитала:
— Как я буду жить с такой бородой! Ишаки и те станут надо мной смеяться!
Ярты ответил:
— Успокойся! Если тебе не нравится твоя борода, пойдём скорее в дом моей матери. Там я развею твоё горе, как ветер тучи. Поверь мне, ты станешь ещё красивее, чем была прежде!
Они пошли.
Когда старая мать Ярты-гулока увидела сына и с ним девушку с большой бородой, она вскрикнула и хотела разразиться слезами, но Ярты-гулок остановил её:
— Апа-джан, если ты закричишь, ты погубишь нас. Старый купец прибежит сюда и узнает то, чего ему не следует знать. Лучше согрей нам большой казан воды и помоги умыть дочь нашего соседа.
Так они и сделали.
* * *На другой день Бахты-Гюль, цветок счастья, и проворный Ярты-гулок снова вместе встречали утро. Не для старого купца Мухаммеда, а для маленького друга распевала Гюль свою девичью песню:
А Ярты-гулок подпевал ей тоненьким голоском:
Так пели они и радовались жизни, а богатого купца попрежнему грызла злая скука.
Пускай добрый получит всё, что пожелает, а злой человек ничего не получит. Так ему и надо!
ЯРТЫ-ГУЛОК И КОЛДУН-ПОРХАН
Однажды утром мать и Ярты-гулок собрались идти в поле. Они выпили по полной пиале чая с чуреком, но на блюде оставалась ещё одна лепёшка и кусок овечьего сыру, и Ярты потянулся к блюду: чурек был пышный и тёплый.
Ярты подумал: «Если чурек оставить к обеду, он зачерствеет и не будет уже таким вкусным. Лучше я его съем сейчас».
Но мать положила мальчику на плечо руку и сказала:
— Отнесём, сынок, этот чурек и сыр отцу в поле. Он сегодня поднялся до света и, наверно, проголодался.
И чурек остался лежать на блюде рядом с сыром.
Но в это время с улицы, из-за дувала, донёсся протяжный вой: «Вур-ха-ха! Вур-ха-ха-а!..»
Мать услышала эти крики и побледнела. Вскочив с кошмы, она схватила сыр вместе с тёплым чуреком и побежала к калитке.
— Апа-джан! — ухватился мальчик за полу её платья. — Зачем ты несёшь на улицу последний чурек? Ты же хотела взять его с собой в поле!
Но мать испуганно зашептала:
— Молчи, сынок. Это кричит сам порхан. Он святой, а святому все дают подаяние.
Но мальчик не отпускал её:
— А разве порхан бедный?
— Что ты, что ты! Святые бедными не бывают!
— Значит, он старый?
— Нет, он совсем не старый.
— В таком случае — он больной?
— Как ты мог только подумать это, сынок? Святость хранит его от болезней!
Так ответила старуха и побежала к калитке. Но Ярты был проворен: он добежал до калитки первым, подпрыгнул и повис на щеколде, ухватившись за неё обеими руками.
— Апа-джан! — запищал малыш. — Если порхан и здоров, и молод, зачем же ты отдаёшь ему последнюю лепёшку? Он сильнее тебя, он моложе отца и богаче всех нас троих!
Старуха рассердилась:
— В незрелом яблоке вкуса нет! — так говорят люди. Вот и ты таков, мой малыш: говоришь много, а знаешь мало! Не простой человек порхан: он — колдун! Нельзя его обижать: он рассердится и нашлёт на наш дом беду.
Мальчик не понял:
— Какую беду?
Старуха объяснила ему:
— Порхан всё может: он скажет слово — и злые духи-джинны поселятся в нашей кибитке, он скажет два — и мы умрём от болезней — и ты, и я, и старый отец. Он может поссорить нас со всеми соседями, и мы потеряем всех наших друзей в ауле. А что такое человек без друзей? Это — росток в пустыне: его сжигает солнце и некому его защитить от зноя!
Тут старуха плюнула на все четыре стороны, чтобы колдун не сглазил её за такие слова, и выбежала из калитки.
Ярты-гулок тоже выбежал вслед за матерью. Он вскочил на дувал и стал смотреть, чтО происходит на улице.
По улице шла большая толпа. Впереди толпы шёл здоровый чернобородый мужчина в длинном — до земли — балахоне из верблюжьей шерсти. На голове у него красовалась огромная чалма, а на поясе и на шее — всюду болтались пёстрые амулеты — маленькие ковровые мешочки с красными и синими кистями. Женщины и дети подбегали к колдуну и совали ему в руки подаяния — кто лепёшку, кто связку сушёной дыни, кто курицу, кто кисть винограда.