Он молчал, пока мы не въехали во двор. «Между прочим, ты, кажется, о чем-то хотела со мной поговорить? О чем?»
«Потерплю», — ответила я.
Дедушка все еще был без сознания. Доктор появился, побыл, а к вечеру удалился, проинструктировав нас. Оставил телефонный номер, мы должны позвонить ему, если будут какие-то изменения, но он боится, он очень обеспокоен…
Дедушка лежал на спине среди подушек, дышал с трудом, иногда вдох превращался в долгий тяжелый вздох. Иногда в дыхании наступала пауза, тогда мое сердце дергалось и замирало, будто из солидарности, и снова начинало биться, когда он начинал дышать…
Я не покидала его. Поставила стул рядом с кроватью. Кон был с другой стороны. Весь день он просидел, как камень, уставившись на лицо старика, а иногда ходил взад-вперед, как хищник. В какой-то момент я больше не могла этого вынести и сурово предложила ему выметаться из комнаты или сидеть тихо. Он удивленно посмотрел на меня, потом, вроде, оценил и ушел, но примерно через час снова вернулся и сел с другой стороны кровати старика. И опять посмотрел на меня странно, но мне было все равно. Я так устала, что какие бы то ни было чувства были так же невозможны, как бег для раненого. Бог знает, что выражало мое лицо. Не было у меня сил об этом думать… Так и шел день. Тихая и уверенная в себе Лиза входила и выходила, помогала мне делать, что надо. Миссис Бэйтс закончила работу, но предложила остаться на какое-то время, и ее предложение с удовольствием приняли. Юлия не вернулась. После визита доктора Кон отправил одного из работников в машине на Западную Гарь, но вернувшись, он доложил, что ни Юлия, ни Дональд с утра не появлялись. Заходили туда, немного погуляли и уехали на машине Дональда. Никто не имел ни малейшего представления, куда они делись, если в Ньюкасл…
«Форрест Холл, — сказала я. — Вот где они должны быть. Извини, Кон, забыла… — Я быстро рассказала о римской резьбе, как описывал Адам. — Пошли его в Форрест Холл, лучше по тропинке вдоль реки, так быстрее, чем на машине через ворота».
Но работник никого не нашел. Да, он обнаружил подвалы, в них запросто можно войти, и ему показалось, что там кто-то был недавно, возможно, сегодня, но сейчас там никого нет. Да, он спустился прямо вниз. И там не было никакой машины, он не мог бы ее не заметить. Может, отправиться в Западную Сторожку? Или еще куда? «Легче позвонить», — сказал Кон.
Но телефон нам тоже не помог. В Западной Сторожке извинились, но мистер Форрест вышел и не сказал, когда вернется. Дома у Билла Фенвика тоже извинились, но сдержанно. Нет, Юлии там не было, спасибо, Билл чувствует себя хорошо, им очень жаль услышать о мистере Винслоу, жаль, жаль, жаль…
«Придется оставить это занятие, — сказала я устало. — Бесполезно. Может, они нашли что-нибудь в Форресте и все отправились в Ньюкасл. Или Юлия с Дональдом могли сами куда-то укатить из Форрест Холла. Но остался час до ужина, и они, наверняка, вернутся? После прошлой ночи, трудно поверить, что это было вчера, она больше не будет задерживаться, не сообщив нам?»
«Знаешь, похоже, ты действительно взволнована», — сказал Кон.
«Господи, а что ты думаешь?.. — Я подняла голову и встретилась взглядом с его очень яркими, внимательными и живыми голубыми глазами. — Как ни странно, да. Я думаю о Юлии. Она хотела бы быть здесь».
Он усмехнулся, показал зубы. «Я всегда говорил, что ты хорошая девочка». Я не ответила.
Доктор появился около семи, побыл немного и ушел. Темнело, небо затянули тучи, казалось, скоро пойдет дождь.
Юлия так и не появилась. Дедушка лежал неподвижно, маска его лица не менялась, только ноздри сузились и дыхание стало более поверхностным.
Когда Кон пошел в мастерские, я оставила в комнате дедушки миссис Бэйтс, ненадолго спустилась вниз и поела. Потом вернулась, сидела и ждала, смотрела на лицо старика и старалась не думать.
Примерно через час Кон вернулся и снова стал разглядывать меня с другой стороны кровати.
Миссис Бэйтс в восемь ушла. Начался дождь. Сначала большие, тяжелые, редкие капли застучали по камням, а потом сгустились, зашумели сплошным потоком, потекли по стеклам, как желатин. Неожиданно комнату осветила молния, другая, загремел гром и началась гроза. Яростная летняя гроза, которая быстро проходит. Я отправилась закрывать окна и остановилась на несколько секунд, глядя сквозь сияющий пластиковый занавес дождя. Почти ничего не было видно. При вспышках молний дождь превращался в вертикальные стальные канаты, а земля струилась и бурлила водой, которую не успевала поглотить.
Все еще нет Юлии. В такую погоду они и не могут приехать, должны укрыться где-то. А тем временем дедушка…
Я опустила тяжелые занавески и вернулась к кровати. Включила лампу и повернула ее, чтобы свет не падал на лицо старика. Кон смотрел на него задумчиво, нахмурив брови, сказал приглушенно: «Послушай, к черту это, итак достаточно шумно, чтобы мертвого разбудить. — Только я собралась объяснить, что свет деду не помешает, как Кон продолжил: — Все поле станет плоским, как кокосовая скорлупа. После такого дождя никакая косилка не годится».
Я сказала сухо: «Полагаю, нет. — И тут я все забыла. — Кон, гроза действительно его разбудила!»
Дедушка вздохнул, странно всхрапнул и открыл глаза. Через некоторое время они сфокусировались, и он заговорил, не шевельнув головой. Звуки были искаженными, но достаточно разборчивыми: «Аннабел?»
«Я здесь, дедушка».
Пауза. «Аннабел?»
Я наклонилась вперед и взяла его за руку под одеялом. «Да, дедушка, я здесь. Это Аннабел».
Его пальцы не шевельнулись, не изменилось и выражение лица, но мне показалось, что он немного расслабился. Тонкие сухие пальцы, как побеги бамбука, больше не казались живыми, лежали в моей ладони. Я вспомнила, как я была девочкой, а он — высоким, сильным и ехидным тираном, гордым, как огонь. И неожиданно для меня этот день стал слишком долгим. Он начался с Рябинового, ясного утра, секрета, который больше не был только моим, Адама, знания о нашем взаимном предательстве, а теперь это…
Гроза приближалась. Молнии долго светили, колесами катались перед занавешенным окном. Дедушка понял, что это такое, сказал: «Это просто летняя гроза. Скоро закончится».
«Шум? Дождь?»
Дождь лился с небес, шумел водопадом. «Да. — Он сдвинул брови. — Это прибьет траву…»
Что-то во мне пробудилось, удивление, смешанное со стыдом. Кон впитал самую суть Винслоу, может быть, его реакции честнее моих. Моя немая ярость, горе о том, что все проходит, не только этот старый человек, но мой мир, которого я не хотела получать и заслуживала потерять. Я сказала: «Именно это говорил Кон».
«Кон?»
Я наклонилась к нему. «Он здесь».
Глаза шевельнулись. «Кон».
«Сэр?»
«Я… болен».
«Да», — сказал Кон.
«Умираю?»
«Да».
Мои губы раскрылись в попытке протеста и от ужаса, но все, что я могла сказать, остановила дедушкина улыбка. Не тень прошлой ухмылки, просто растягивание мускулов в уголках рта, но я поняла, что Кон прав. Какими бы ни были пороки Мэтью Винслоу, он не собирался уходить из жизни по ковру женской лжи. У них с Коном было много общего, как поле, где они могли встретиться и куда меня не пускали. Мой протест, должно быть, передался ему через наши соединенные руки, потому что его глаза вернулись ко мне и он сказал: «Не надо врать».
Я посмотрела на Кона. «Хорошо, дедушка, не буду».
«Юлия?»
«Она скоро появится. Ее задержала гроза. Она уехала с Дональдом на весь день и не знает, что ты болен. — Мне показалось, что он смотрит вопросительно. — Ты помнишь Дональда, дорогой. Шотландец. Дональд Сетон. Археолог, ведет раскопки на Западной Гари. Был здесь прошлым вечером, — мой голос сбился, но я смогла привести его в порядок, — на твоем дне рождения…»
Меня перебил гром. Длинная яркая трещина молнии, а потом грохот, будто рядом выстрелили из пушки. Мэтью Винслоу спросил: «Что это?» — от удивления почти нормальным голосом.
Кон был у окна, раздвигал занавески. Его движения наполняло жуткое нервное возбуждение, они выглядели не просто грациозными, как обычно, превращались почти в балет. Вернулся к кровати и наклонился. «Это далеко. Дерево. Я совершенно уверен, но не здесь. Одно из деревьев Форрест Холла, я бы сказал. — Он положил руку на кровать, на одеяло, под которым лежала дедушкина рука, и сказал старательно и отчетливо: — Не надо беспокоиться. Я потом выясню, что это такое. Но это не около мастерских. Свет горит, отсюда видно. Ничего плохого не случилось».
Дедушка сказал очень ясно: «Ты хороший мальчик, Кон. Очень жаль, что Аннабел так и не вернулась. Вы бы очень друг другу подошли».
Я сказала: «Дедушка…» — и замолчала.
Когда я опускала свое лицо в одеяло, я увидела, что Кон поднял голову и смотрит на меня прищуренными глазами.
В комнате были только мы с Коном.
Дедушка сказал очень ясно: «Ты хороший мальчик, Кон. Очень жаль, что Аннабел так и не вернулась. Вы бы очень друг другу подошли».
Я сказала: «Дедушка…» — и замолчала.
Когда я опускала свое лицо в одеяло, я увидела, что Кон поднял голову и смотрит на меня прищуренными глазами.
В комнате были только мы с Коном.
Глава шестнадцатая
Прошло очень много времени, прежде чем Кон откашлялся, чтобы заговорить.
Я не поднимала головы. Чувствовала испытующий взгляд, и даже в первом порыве печали инстинкт, которому я всегда доверяю, заставлял прятать слезы. Не думаю, что я была тогда способна сознательно обдумывать опасность положения, когда моя упрямая глухая самооборона превратилась в угрозу. Со вчерашнего дня я знала, что придется сказать ему правду. Обсуждать ее над бесчувственным телом дедушки было невозможно, будто считать его уже мертвым. А теперь, даже если я была готова выразить все словами, сделать это стало еще труднее.
Я никогда не узнала, что он собирался сказать. Где-то внизу хлопнула дверь, и раздался топот бегущих ног. Кон остановился, прислушиваясь, я смутно подумала, что, может, Лиза как-то догадалась, что случилось. Но разве она бы побежала так? Никогда не видела, чтобы Лиза спешила… как-то это на нее не похоже, даже если бы он много для нее значил… Юлия, конечно, это должна быть она. Я прижала кулаки к вискам и попыталась унять слезы, успокоить мысли. Юлия бежит, слишком поздно, и через секунду придется поднять лицо…
Шаги простучали по холлу, по лестнице. Даже через стены и двери слышно было тяжелое всхлипывающее дыхание. Она схватилась за ручку двери, ручка тряслась, поворачиваясь. Я резко подняла голову. На лице все еще были слезы, но я ничего не могла поделать. Новое испытание. Кон наконец-то отвел от меня глаза и смотрел на дверь. Она широко распахнулась — так не входят в комнату больного — и вбежала Юлия.
Должно быть, она так стремительно покинула темную струящуюся ночь, что ее глаза не привыкли к свету. Секунду я думала, что она врежется в кровать, и начала подниматься в смутном движении протеста. Но Юлия, задыхаясь, остановилась. Паническая спешка не имела никакого отношения к дедушке. Она даже не взглянула на него. Дикое лицо, ненормальные глаза, схватилась за спинку стула, и будто только этим удержалась от падения. Ее волосы и плащ промокли, так потемнели от дождя, что я не сразу поняла в тусклом свете, что плащ был и грязным. Веселенькие босоножки тоже были в грязи, грязь кляксами покрывала ладони и запястья, мазок грязи был и на лице. Румянец горел на щеках, как нарисованный. Она дико смотрела то на Кона, то на меня и пыталась отдышаться, чтобы заговорить. Ее глаза, раскачивающаяся голова… Больно смотреть. «Аннабел… Кон… Кон…»
Атмосфера комнаты и то, что Лиза, возможно, успела ей сказать, не победили ее напора. Раз она обратилась к Кону, случилось что-то серьезное.
«Юлия! — Мне захотелось защитить ее. Я встала между ней и кроватью. — Дорогая! Что случилось?»
Но она что-то почувствовала в моем движении. Впервые взглянула на деда. Я увидела шок на ее лице, как камень ударяет в человека, уже сбитого с ног. Она качнулась, прикусила губу и сказала, как ребенок, ожидающий наказания: «Я не знала, Аннабел, не знала».
Я обняла ее. «Да, дорогая, очень жаль. Это случилось всего несколько минут назад. Это было очень неожиданно, и он был вполне умиротворен. Потом расскажу… Если что-то еще произошло, лучше скажи сейчас. Что такое? Что-то не так».
Она дрожала, пыталась заговорить, но только прошептала: «Не могли бы… пожалуйста… вы с Коном…»
Было очевидно, что она еще не пришла в себя. Я заговорила через ее голову, подчеркнуто нормальной спокойной интонацией и как можно небрежнее: «Кон, тебе лучше спуститься и сказать Лизе, а потом можешь позвонить доктору Вилсону? И, если можно, принеси бренди, похоже, Юлии это нужно. Юлия, не оставайся здесь, иди в свою комнату…»
«Телефон не работает», — сказала Юлия.
«Не работает?»
«Так Лиза сказала. Отключился недавно. Она пробовала. Это девичий виноград. Когда дерево упало…»
«Девичий виноград?» — спросил Кон.
Я ответила: «Старый дуб у ворот. Мы слышали, как в него молния попала. Это неважно. Юлия…»
«По звуку было ближе. Ты уверена…»
«Его разбило, расщепило на две половинки. — Голос Юлии звучал выше, чем обычно, но ничуть не удивленно, будто мы ей задавали совершенно нормальные вопросы. — Половина упала на домик у ворот. Рухнул остаток крыши, стена и…»
«Там нигде поблизости нет телефонных проводов, — сказал Кон. — если это все, то в действительности почти ничего и не случилось».
Я рявкнула: «Заткнись, это что-то важное. Продолжай, Юлия. — Я легонько ее встряхнула. — Юлия! Кон, ради Бога, принеси бренди, девушка собирается упасть в обморок».
«Здесь есть бренди». Он подошел к прикроватному столику, раздался плеск наливаемой жидкости, и он вручил мне рюмку.
«Выпей! — Я прижала дедушкину рюмку к ее стучащим зубам. Кон натянул простыню на дедушкино лицо. — Юлия, соберись. Что случилось? Это имеет какое-то отношение к девичьему винограду? Вы что, были около ворот, когда… О Господи, Кон, она как раз ехала, когда оно падало… Юлия, это Дональд?»
Она кивнула и продолжала кивать как кукла. «Он там внизу. Под ним. Дональд. Дерево упало. Оно разбилось на две части…»
«Он умер?» — спросил Кон.
И опять его тактика сработала лучше моей. Юлия дернулась и уставилась на него, ответила, вполне разумно: «Нет, я так не думаю, но он ранен и не может вылезти. Нам пришлось пойти… Мы были в домике у ворот, и стена упала, когда он спускался по ступенькам, и он ранен, под ней, внизу. Он не может выбраться. — Она резко вырвала руку и прижала к губам, будто пытаясь удержать крик. — Мы… Надо идти». С детской беспомощностью она взглянула на кровать.
«Мы ему не нужны, Юлия. Все хорошо. Сразу пойдем. Кон, где машина?»
«Я… я приехала на машине Дональда, — сказала Юлия, — только…»
Кон сказал жестко: «Ты не способна водить машину. Моя у двери. Уверена, что телефон не работает?»
«Да, Лиза пробовала…»
“Тогда пойдем, — сказала я, — быстро».
Мы спешили к двери, а я думала о святынях и условностях. Царапни человека и получишь жестокого варвара. Посмотри внимательно на первобытного дикаря и увидишь, на какой почве выросли наши предрассудки. Все поверхностно и понятно. Тем не менее, необыкновенно трудно было выходить из этой комнаты быстро, хотя душа требовала активного действия. Казалось, что это — осквернение святыни, хотя всего несколько минут назад эта комната была спальней упрямого, трудного, темпераментного старика. Каким-то странным образом то, что отошел его дух, освятило комнату, превратило ее в святилище, где громкие голоса и решительные действия шокируют.
Подойдя к двери, я обернулась. Накрытое простыней тело, приглушенный свет превратили кровать в катафалк, а комнату сделали враждебной и отчужденной. Снаружи — мокрая ночь, упавшее дерево и срочные дела. Нет времени тихо сидеть и думать ни о прошлом, ни о том, как встретить будущее. Все имеет положительные стороны.
Лиза была в холле. Похоже, только что вышла из офиса от телефона. Остановилась, когда увидела нас. «Я пыталась прозвониться, Юлия. Определенно, не работает».
Юлия пробормотала: «О Господи», — всхлипнула и оступилась, так что секунду мне казалось, что она упадет с лестницы.
«Спокойно. Мы будем там через минуту».
Кон, как ни странно, сказал: «Не волнуйся, мы его вытащим. — Пробежал через холл, остановился, положив руку на зеленую дверь. — Залезайте в машину. Возьми фонари и бренди, Аннабел, ты знаешь, где они. Буду быстрее чем через минуту. В мастерской есть куски дерева, они могут понадобиться, если придется что-нибудь подпирать».
Дверь захлопнулась за ним, мы побежали вниз. Я остановилась и спросила Лизу: «А еще мужчины есть?»
«Нет. У Бэйтса выходной, Джимми ушел сразу, как закончилась дойка, остальные — с началом дождя. Только Кон. Я пойду наверх».
«Лиза… — Она догадалась, я увидела это в ее глазах и кивнула. — Да, боюсь, что так, несколько минут назад… Но все равно пойдете наверх? Как-то ужасно просто… убежать так».
Она не ответила, посмотрела обычным бесстрастным взглядом на меня, на Юлию. Кивнула и направилась к лестнице. В тот момент я подумала, что, вопреки всему, искренне и глубоко рада возвращению. Моя изоляция — одно дело, дедушкина — другое. То, что он создал ее сам, ничего не значило, ему было не безразлично, и Кон давал ему достаточно… Но без меня никто бы в Вайтскаре не скорбел о нем. И это вовсе не насмешка, я была рада и Лизе, которая спокойно и безразлично поднималась по лестнице в его комнату.