Как известно, заповедные лета оказались на редкость сложной проблемой Она была поставлена в порядок дня еще в конце XIX – начале Х в., однако и до настоящего времени полностью не решена. Это объясняется прежде всего тем, что документальная база по заповедным летам крайне мала, показания источников скудны и отрывочны.
В историографическом обзоре отмечалось, что первым, кто обратил внимание в печати на заповедные лета и попытался раскрыть их сущность, был С.М. Адрианов. Но высказанные им соображения не удовлетворили его самого и он оставил вопрос о заповедных летах открытым. В дальнейшем проблемой заповедных лет много занимались Д.М. Одынец, Д.Я. Самоквасов, М.А. Дьяконов, П.Е. Михайлов, С.Ф Платонов и другие дворянско-буржуазные историки. Большое внимание уделили ей и советские ученые. Мы остановимся лишь на трех вариантах решения этой проблемы, которые сформулированы в работах Б.Д. Грекова, В.И. Корецкого и Р. Г. Скрынникова.
Б.Д. Греков, основываясь на данных приходно-расходных книг Волоколамского монастыря, на писцовой книге вотчины Семена Бекбулатовича, а также на материалах судебной практики и свидетельстве Генриха Штадена, пришел к выводу, что правило Юрьева дни действовало в Русском государстве до 1580 г. включительно. В 1581 г. был издан закон о заповедных летах, который отменил крестьянские переходы, предусмотренные 57 статьей Судебника 1497 г. и 88 статьей Судебника 1550 г. Закон о заповедных летах до нас не дошел. Первым заповедным годом был 1581. Закон о заповедных летах с самого начала, т. е. с 1581 г. имел не региональное, а общегосударственное значение, распространялся на всю территорию Русского государства. ОН вводился как мера временная, «покаместа земля поустроитца»; его отмена считал ась современниками в любой момент возможной и ожидаемой. «Никаких не может быть сомнений в том, – писал Б.Д. Греков, – что мы имеем перед собой закон…, введенный в действие не навсегда, а на время»[173].
Спрашивается, чем объясняются колебания и непоследовательность правительства? Почему оно прямо и сразу не отменило Юрьев день, а ввело заповедные лета? По мнению Б.Д. Грекова, такая форма отмены крестьянских переходов диктовалась чисто тактическими соображениями. Правительство не осмелилось круто ломать освященную веками традицию, боясь вызвать взрыв народного недовольства против крепостнического законодательства. Оно осторожно и исподволь санкционировало вновь складывающийся порядок.
Одновременно с законом о заповедных летах правительство Ивана IV приступило к проведению новой общей переписи населения во всем государстве. Как считал Б.Д. Греков, первоначальной целью этой переписи, длившейся с 1581 по 1592 г., было, вероятно, стремление верховной власти выяснить хозяйственное состояние государства. Однако вскоре писцовые книги 1581–1592 гг. стали рассматриваться как основной документ, удостоверявший права землевладельцев на крестьян, живших на их землях.
Такова точка зрения Б.Д. Грекова, который считал проблему заповедных лет окончательно решенной и предлагал «сомневающимся отбросить свои сомнения». Введение заповедных лет он квалифицировал как крупный поворот в истории крестьянства, как новый и очень важный этап в развитии крепостного права.
В последнее время проблемой заповедных лет много занимается В.И. Корецкий. Ему удалось обнаружить ряд новых материалов, проливающих дополнительный свет на эту проблему. Как и Б.Д. Греков, он считает, что заповедные лета вводились первоначально в качестве временной меры, в принципе не исключавшей возможности возобновления крестьянских переходов после преодоления хозяйственного кризиса. Однако Корецкий не согласен с Грековым, что право крестьянского выхода в Юрьев день было отменено сразу на всей территории государства. По его мнению, режим заповедных лет утверждался в России постепенно – в одних районах раньше, в других позже, утверждался на протяжении целого десятилетия – с 1581 по 1592–1593 гг.
Введение заповедных лет В.И. Корецкий непосредственно связывает с общей переписью населения 1581–1592 гг. «Начиная с 1581 г. новое описание, – заявляет он – правительство одновременно проводило в подвергаемых переписи районах запрещение крестьянского выхода в форме введения заповедных лет, стремясь таким путем удовлетворить интересы дворянства в рабочих руках и создать благоприятные условия для наиболее точного учета крестьянского населения в новых писцовых книгах»[174]. По мере проведения описания режим заповедных лет все более укреплялся, под запрещение выхода подводил ось юридическое основание в виде новых писцовых книг. Последние стали рассматриваться как основные документы, удостоверяющие права феодалов на крестьян. Те из крестьян, которые по каким-либо причинам не попали в новые писцовые книги, заносились в отдельные книги, в ввозные грамоты и другие официальные документы. Этим самым создавались необходимые условия для издания общегосударственного закона о запрещении крестьянского выхода. По мнению Корецкого, такой закон появился в царствование Федора Ивановича в 1592 или 1593 г.[175] и имел примерно следующее содержание:
1. Закон запрещал выход крестьянам и бобылям на всей территории России.
2. Юридическим основанием крестьянской крепости объявлялась запись в писцовые, отказные и отдельные книги, а также в ввозные грамоты.
3. Провозглашался принцип обязательной регистрации крестьян в выше перечисленных правительственных документах.
4. Устанавливался пятилетний срок подачи исковых челобитных по вопросам владения и вывоза крестьян, получивший впоследствии название «урочных лет». Закон не касался беглых крестьян, молчаливо предполагая сохранение в отношении их бессрочного сыска[176]. Обобщая все сказанное, В.И. Корецкий сделал следующий вывод: «Этот закон (1592–1593 ГГ. – М. Ш.) явился важным этапом в процессе крестьянского закрепощения, шедшего в нашей стране с IX в. Он оформил в основных чертах крепостное право в России в общегосударственном масштабе. Отмена права крестьянского выхода, практиковавшаяся со второй половины XV в. путем выдачи отдельных жалованных грамот тем или иным феодалам, а затем в 80-х гг. принявшая форму введения заповедных лет, с его изданием получила, наконец, общегосударственное завершение»[177].
Рассмотрим теперь точку зрения Р.Г. Скрынникова на проблему заповедных лет. Первоначально он высказал ее на страницах журнала «История СССР»[178], затем с некоторыми коррективами она была повторена в его монографии «Россия после опричнины». Оставляя в стороне систему доказательств названного автора, попытаемся кратко изложить самую суть сформулированных им положений.
1. Р.Г. Скрынников отвергает распространенное в литературе толкование термина «заповедные годы», заключающееся в запрете выхода крестьянам в установленный Судебником срок. По его мнению, содержание этого термина было более широким и «неопределенным». Нельзя, пишет он, сводить всю сущность заповедных лет к формальной отмене правил Юрьева дня. В действительности в рамках заповедных лет правительство осуществило целый комплекс мероприятий. Запрещение юрьевских переходов было лишь одним из этих мероприятий.
2. Проводившиеся властями в заповедные годы мероприятия носили временный характер и имели своей целью приостановить выход податного населения из тягла, принявшего к исходу Ливонской войны массовый характер.
3. Р.Г. Скрынников, вслед за А.М. Сахаровым, обратил внимание на то чрезвычайно важное обстоятельство, что запрет выхода из тягла касался не только частновладельческих крестьян (помещичьих, боярских, монастырских, митрополичьих), но и крестьян черносошных и дворцовых. И не только крестьян. Населению городских посадов и слобод также было запрещено в заповедные лета покидать свои места.
4. Режим заповедных лет начал утверждаться в Русском государстве не с 1581 г., как принято считать, а скорее всего во второй половине 80-х гг., в царствование Федора Ивановича. Причем из меры временной заповедные годы в 90-х гг. стали превращаться в меру постоянную.
5. Термин «заповедные годы» не приобрел устойчивого и всеобщего значения. Приказы редко и неохотно пользовались этим термином, а затем и окончательно отбросили его. Двинская грамота 1592 г. была последним документом, упоминающим о заповедных летах. С точки зрения Р.Г. Скрынникова, это, объясняется, вероятно; тем, что нормы заповедных лет «не стали формулой закона». Иначе говоря, пишет он, никакого специального «указа О заповедных летах» в виде мотивированного законодательного акта не существовало. Прикрепление податного населения к тяглу осуществилось путем серии практических распоряжений, не имевших значения государственного закона[179].
Мы остановились на трех самых распространенных в советской исторической литературе концепциях проблемы заповедных лет. Сейчас трудно сказать, где находится истина, кто из поименованных авторов точнее и глубже отразил в своих исследованиях объективную реальность. Ведь ни указ 1581 г. Ивана Грозного о введении заповедных лет, на предполагаемом существовании которого построены выводы Б.Д. Грекова, ни гипотетический закон 1592–1593 гг. царя Федора Ивановича, взятый за основу в рассуждениях В.И. Корецкого, до сих пор не найдены и, как уже отмечалось едва ли вообще когда-нибудь будут разысканы. Наиболее убедительной и перспективной нам представляется точка зрения Р.Г. Скрынникова, хотя и она не во всем бесспорна. Несомненным пока остается одно: уничтожение крестьянских переходов, прикрепление податного населения к тяглу, каким бы путем оно ни произошло, явилось важным звеном в закрепостительном процессе, развивавшемся в нашей стране на протяжении веков. Отменой Юрьева дня интересы непосредственных производителей были принесены в жертву феодальным землевладельцам, испытывавшим острую нужду в рабочих руках. Этой же цели посвящены приговоры церковных соборов 1580 и 1584 гг.
Мы остановились на трех самых распространенных в советской исторической литературе концепциях проблемы заповедных лет. Сейчас трудно сказать, где находится истина, кто из поименованных авторов точнее и глубже отразил в своих исследованиях объективную реальность. Ведь ни указ 1581 г. Ивана Грозного о введении заповедных лет, на предполагаемом существовании которого построены выводы Б.Д. Грекова, ни гипотетический закон 1592–1593 гг. царя Федора Ивановича, взятый за основу в рассуждениях В.И. Корецкого, до сих пор не найдены и, как уже отмечалось едва ли вообще когда-нибудь будут разысканы. Наиболее убедительной и перспективной нам представляется точка зрения Р.Г. Скрынникова, хотя и она не во всем бесспорна. Несомненным пока остается одно: уничтожение крестьянских переходов, прикрепление податного населения к тяглу, каким бы путем оно ни произошло, явилось важным звеном в закрепостительном процессе, развивавшемся в нашей стране на протяжении веков. Отменой Юрьева дня интересы непосредственных производителей были принесены в жертву феодальным землевладельцам, испытывавшим острую нужду в рабочих руках. Этой же цели посвящены приговоры церковных соборов 1580 и 1584 гг.
Собор 1580 г. Созван был для решения не каких-либо канонических церковных вопросов, а «некоих царских ради вещей»[180]. Своим приговором он Отписал «на государя» для поместной раздачи все земли, которые были куплены монастырями и другими церковными учреждениями у представителей привилегированной знати, подвергшихся разгрому в период опричнины[181]. Иван lV взял у «освященного собора» и его главы митрополита Антония торжественное обещание, что монастыри и другие церковные владельцы впредь не будут приобретать никаких земельных угодий и не будут брать их в заклад, потому что служилым людям «от сего оскудение приходит велие»[182].
Собор, состоявшийся в июле 1584 г., утвердил приговор об отмене тарханов, т. е. тех податных льгот, которыми с давних пор пользовалась церковь. Тем же приговором было запрещено церковным учреждениям держать в дальнейшем закладчиков, состоявших главным образом из крестьян и пытавшихся таким путем избавиться от усиливавшегося крепостнического гнета со стороны помещиков, администрации черных и дворовых волостей. Необходимость всего этого мотивировалась следующим образом: «Советовались мы и утвердились, что впредь тарханам не быть; земли метрополичьи, архиепископские, владычни и монастырские в тарханах никакой царской дани и земских разметов не платят, а воинство, служилые люди эти земли оплачивают», и потому «большое запустение за воинскими людьми в отчинах и поместьях; а крестьяне, вышедши из-за служилых людей, живут за тарханами в льготе, и от того великая тощета воинским людям прииде»[183].
С 1 сентября 1584 г. тарханы отменялись «на время до государева указу». Этим самым правительство Ивана Грозного надеялось остановить уходившее за церковно-монастырские стены крестьянское население и поправить дела служилых людей.
С установлением режима заповедных лет и отменой тарханов положение крестьян значительно ухудшилось, Усилился нажим со стороны землевладельцев, поскольку последние теперь были уверены, что в ближайший Юрьев день крестьяне от них не уйдут. В этом отношении особую активность проявили дворяне, пытавшиеся привести в порядок свои оскудевшие в период хозяйственной разрухи имения. ОНИ непомерно увеличивали барщину, оброк и другие повинности. Верховная власть всячески поддерживала помещиков в их натиске на крестьян. С 80-х гг. XVI в. она стала вменять крестьянам в обязанность своего помещика «слушать, пашню его пахать, где собе учинит, и оброк платить, чем их (крестьян) он изоброчит»[184].
В ответ на рост феодального гнета усилился протест закрепощенных масс. Формы этого протеста были чрезвычайно разнообразны. Не желая попадать в вечное прикрепление к земле, крестьяне отказывались нести феодальные повинности, не выполняли распоряжения своих господ и органов государственной власти, самовольно захватывали и делили между собой барское имущество, уничтожали документы, удостоверявшие прав феодалов на землю и крепостных людей и т. д.
При этом закрепощенные массы с ненавистью обрушивали свой гнев не только на светских, но и на духовных землевладельцев. В некоторых случаях неповиновение крепостных принимало массовый характер. Так, в октябре-ноябре 1594 г. начались волнения в вотчинах Иосифо-Волоколамского монастыря, которые были однним из предвестников Крестьянской войны начала XVII в. Крестьяне отказались «слушати приказчиков и ключников монастырских и дел никаких не почали делати». Прошло несколько месяцев, прежде чем старцам удалось «крестьян острастити и смирити»[185]. «У нас есть основание утверждать, – писал Б.Д. Греков, – что-то не единственный пример крестьянских выступлений в защиту своих прав»[186]. Действительно, как установил В.И. Корецкий, в конце ХVI в. подобного рода выступления крестьян имели место и во многих других монастырях Русского государства[187].
В конце ХVI в., пожалуй, самой распространенной формой антикрепостнического протеста было бегство крестьян. Чем тяжелее становился гнет землевладельца, тем чаще крестьяне прибегали к бегству, как средству избавления от крепостнической неволи. Особенно много беглецов направлялось на Дон, Нижнюю Волгу и в другие степные места, где не было ни царских воевод, ни помещиков и где могла быть найдена та «вольная воля», о которой крестьяне центральных районов государства знали только понаслышке и из преданий далекого прошлого. Но необходимость покинуть родные места не могла не вызвать в сердцах крестьян чувство злобы и мести к виновникам их невольного бегства, и они нередко убивали своих господ, громили и жгли барские усадьбы.
Мелкие и средние помещики часто были бессильны в борьбе с крестьянскими побегами и обращались за содействием к верховной власти. В конце XVI в. они подали правительству множество исков о возвращении бежавших крестьян. Центральные учреждения были буквально завалены исковыми челобитными феодалов, что поставило правительство в крайне затруднительное положение. Необходимо было’ разобрать бесчисленное количество запутанных дел и установить, как
«старину» бежавших, так и справедливость исков. Между тем верховная власть не располагала достаточными возможностями, чтобы удовлетворить всех челобитчиков. Это не только порождало глубокий разлад среди господствующего класса, но и грозило дезорганизовать бюрократический аппарат управления. В такой обстановке и появился указ от 24 ноября 1597 г.
Указ 1597 г. устанавливал пятилетний срок для сыска и возвращения беглых крестьян. Годы, в течение которых феодалы могли разыскивать убежавших от них крестьян, получили название урочных лет. Согласно указу, крестьяне, убежавшие от владельцев за 5 лет до 1597 г., подлежали «по суду и сыску» вместе «с женами и с детьми и со всеми животы» возврату на старые места. Но если крестьяне бежали за 6, 7 и более лет до 1597 г. и владелец тогда же, т. е. до 1592 г. не возбудил о них иск, то он терял право на тех крестьян. В указе говорится: «А которые крестьяне выбежали до нынешнего 106-го (1597. -М. Ш.) году лет за шесть и за семь и за десять и больши, а те помещики и вотчинники, из-за ково они выбежали… на тех своих беглых крестьян… и на тех помещиков и на вотчинников, за кем оне, из-за них выбежав, живут до нынешнего 106-го году лет за шесть и за семь и за десять и больши государю не бывали челом, – государь указал на тех беглых крестьянех в их побеге и на тех помещиков и вотчинников, за кем оне, выбежав, живут, суда не давати и назад им где кто жил, не вывозити»[188]. Если же иск был учинен до 1592 г., но дело еще не было рассмотрено, то оно должно было «вершиться» по указу 1597 Г. «А которые дела в беглых крестьянах засужены, а до нынешнего государева указу не вершены, – и государь указал те дела вершить по суду и по сыску»[189].
Надо сказать, что в исторической литературе нет пока единой точки зрения в вопросе оценки этого указа. Споры о характере его содержания и той роли, какую он сыграл в судьбах крестьян, возникли давно и ведутся до сих пор. Так, М.М. Сперанский, М.П. Погодин, М.Ф. Владимирский-Буданов, И.М. Кулишер, считали, что указ от 24 ноября 1597 г. не имел никакого отношения к закрепостительному процессу. Истинный его смысл заключался будто бы в том, чтобы сократить исковую давность о крестьянах, которые оставили прежнее свое жительство не в положенный срок или не разделались с владельцем установленным в Судебнике 1550 г. порядком. Как справедливо заметил К.А. Пажитнов, такое толкование указа 1597 г. не согласуется с показаниями источников. Ведь в период действия Судебников 1497 и 1550 гг. крестьяне, вышедшие с нарушением правил об отказе, не назывались беглыми. Этот термин появился в актах только после отмены Юрьева дня. Если сравнить указ 1597 г. с Уложением 1649 г., о котором будет сказано ниже, то окажется, что о беглых крестьянах они трактуют совершенно одинаково. А между тем не подлежит сомнению, что по Уложению беглым признавался всякий крестьянин, ушедший от землевладельца без его разрешения, независимо от срока ухода и уплаты пожилого[190].