— Трудно сказать. Люди способны на многое, уж я-то знаю. Может, он показал ей фальшивые бумаги.
Лаф не собирался рассказывать Соновии, что эта информация об «убийце из кинотеатра» еще не достигла полицейского участка в Ноттинг-Хилл. Другое дело — нож. Лаф знал о нем все: его нашли в мусорном баке, и кто-то из коллег сказал, что нож выглядит так, словно его прокипятили, и лаборатория не может определить, был ли он орудием убийства. Кому придет в голову кипятить нож? Услышав эти слова, Лаф подумал о Минти. Но мысль о том, что малышка Минти могла причинить кому-то вред, вызвала у него смех.
— Думаешь, эта Зилла Мэлком-Смит поступила неправильно? — спросил он жену. — Когда выходила замуж второй раз, не разведясь с первым мужем? Я хочу сказать, если она считала себя разведенной и вышла за этого члена парламента, ничего не подозревая.
— Не знаю, Лаф. Может, ей следовало все проверить перед тем, как идти к алтарю?
— То есть ты считаешь, что человек виноват, даже если не знает, что поступает дурно? — Лафа, как ответственного полицейского, иногда волновали подобные вопросы. — Например, если ты напал на кого-то и убил, искренне веря, что этот человек злой демон, Гитлер или еще какой-нибудь злодей? Если думал, что избавляешь мир от зла — от воплощения дьявола? Ты совершил грех?
— Для этого нужно быть психом.
— Пускай, только этих, как ты выразилась, психов на свете больше, чем ты думаешь.
— Это для меня слишком сложно, Лаф. Лучше спроси пастора. Хочешь еще кофе?
Лаф не хотел. Он сидел на солнышке и размышлял о том, что ситуация, которую он описал Соновии, так же ужасна для убитого, всех его друзей и родственников, как если бы убийца действовал сознательно. Но о человеке, который убил, нельзя сказать, что он совершил убийство в том смысле, в котором говорится в Десяти заповедях; он невинен, как агнец, поскольку не задумывал зла и, возможно, даже гордится тем, что убил Гитлера или дьявола.
Будучи глубоко религиозным человеком и прихожанином евангелистской церкви, Лаф задавался вопросом: попадет ли такой человек на небеса? Нужно обязательно спросить у пастора. Сам Лаф был в этом абсолютно уверен, потому что именно Бог лишает таких людей разума. И Он должен раскрыть перед ними ворота рая. Лаф оглянулся на сад. Бледно-розовая герань просто чудо. Хорошо быть счастливым человеком, сидеть под своей лозой и своим фиговым деревом, как сказано в Библии, — а на самом деле под боярышником и сиренью — с доброй женой и многочисленными детьми.
Соновия вернулась в дом, чтобы позвонить Коринне. После обеда они собирались посмотреть «Купол тысячелетия», взяв с собой внучку. Лаф решил подождать до четверти второго — к этому времени они пообедают, — а потом отнести газеты Минти. Может, она захочет пойти с ними. Примирение Соновии и Минти — самое важное, что ему удалось сделать за последнее время, подумал Лаф. Его жена хорошая женщина, но только немного вспыльчивая. Он запрокинул голову и прикрыл глаза.
Минти не удивилась, что ее преследует старая миссис Льюис, поскольку ждала этого. Она не видела старуху и надеялась, что никогда не увидит, но ее голос звучал так же часто, как и другие голоса. В любом случае это доказывало, что миссис Льюис мертва, и слова Джока, которые он шептал Минти ночью, были правдой. Живые не возвращаются и не говорят с тобой, потому что они и так здесь.
О том, что новый голос принадлежит миссис Льюис, сказала Тетушка. Она не удосужилась их познакомить, что Минти посчитала невежливым. Просто назвала ее миссис Льюис. Это стало для Минти потрясением. Тетушка заговорила с ней, когда она гладила белье, но не в «Чистюле», как теперь, а дома, на кухне. Тетушка ни словом не упомянула о цветах, которые Минти положила на ее могилу, хотя они стоили кучу денег, больше десяти фунтов, а принялась критиковать ее работу, утверждая, что белье пересушено и складки никогда не разгладятся. А потом спросила мнение матери Джока: «А вы как думаете, миссис Льюис?»
Новый голос был более грубым и низким, чем Тетушкин, с забавным акцентом. Должно быть, так говорят в Западных графствах.
— Ей нужен один из этих спреев, — произнес голос. — Ими пользуются в химчистках, где она работает. Могла бы взять себе одну штуку.
Они все знают, эти мертвые. Все видят, и тот факт, что они не могут вас слышать, выглядит еще более странным. При жизни миссис Льюис обитала в Глостере, за несколько сотен миль отсюда, и ничего не знала о Минти или о «Чистюле», а теперь знает, потому что умерла и ей открылись все тайны. Пока Минти гладила, два голоса обсуждали друг с другом стиральные порошки и пятновыводители. Минти пыталась не обращать на них внимания. Она не могла понять, зачем миссис Льюис вернулась и преследует ее. Может, старуха умерла, когда узнала о смерти Джока, не выдержав потрясения. Но ей не стоило надеяться, что Минти будет ухаживать за ее могилой, где бы та ни находилось. Хватает забот и с Тетушкиной, не говоря уже о расходах.
Закончив гладить, Минти сложила белье и поместила в корзину, предварительно подстелив чистую салфетку.
— Не обязательно брать корзину, — заметила Тетушка. — Стопка не очень большая. Могла бы нести ее в руках — так легче.
— Уходи, — сказала Минти. — Это тебя не касается, и я больше не буду приносить цветы на твою могилу, они слишком дорогие.
— Вы должны понять ее чувства, — сказала старая миссис Льюис. — Мой сын забрал у нее все деньги. Конечно, он отдал бы их, если бы не погиб в той железнодорожной катастрофе. Вернул бы все, до последнего пенни.
— Если вы хотите что-то сказать, — крикнула Минти, — говорите прямо мне, а не ей! Это вы должны мне вернуть деньги.
Но миссис Льюис никогда к ней не обращалась. Она беседовала с Тетушкой. Каким-то чудом к Тетушке вернулся слух, и миссис Льюис разговаривала с ней все утро, пока Минти гладила одежду для клиентов «Чистюли». Они способны пробраться куда угодно, эти призраки. Тетушка заявила, что Минти выглядит бледной — вероятно, плохо ест, но миссис Льюис вмешалась в разговор и возразила, что ее Джок заставлял Минти есть, потому что сам был добрым едоком и любил девушек с хорошим аппетитом.
— Уходите, уходите, — прошептала Минти, но недостаточно тихо, потому что в комнату вошла Джозефин и спросила, не звала ли ее Минти.
— Нет, я ничего не говорила.
— Значит, мне показалось. Видела утренние газеты? Там про женщину, которая была женой того убитого парня и которая вышла замуж за другого.
— Я читаю газеты только после работы. А почему бы ей не выйти замуж, если он мертв?
— Тогда он был еще жив, — сказала Джозефин. — И знаешь что? Они с этим членом парламента поженились в тот же день, что и мы с Кеном. Смотри, я принесла «Миррор». Тебе нравится, как она одета? Что бы ни говорили, у нее слишком обтягивающие джинсы. И волосы в беспорядке. С ней какой-то парень, они не пишут кто, но не муж, и ее маленький мальчик — горько плачет, бедняжка.
— Грешно убивать людей, — сказала Минти. — Посмотри, сколько от этого неприятностей.
Закончив гладить последнюю рубашку, она отправилась домой.
Не прошло и пяти минут, как появился Лаф с газетами. Он пригласил ее в «Купол тысячелетия» вместе с ним, Соновией и маленькой дочкой Дэниела, но Минти, поблагодарив, отказалась — у нее много домашних дел. Ей нужно принять ванну — не может же она выйти из дому грязная, — а соседи выходят через десять минут. Кроме того, следует прочесть газеты, вытереть пыль и пропылесосить полы.
— Только не днем, — сказала Тетушка, как только Лаф ушел. — Хорошая хозяйка делает всю работу по дому с утра. После обеда нужно сидеть и заниматься шитьем.
Миссис Льюис не осталась в стороне.
— Она ответит, что работает. Ты же не предлагаешь ей убирать дом в воскресенье. Воскресенье — это день отдыха, или, по крайней мере, так должно быть. В мои времена люди вставали на заре, вытирали пыль, мыли пол, а потом шли на работу, но теперь таких нет.
— Уходите, — сказала Минти. — Я вас ненавижу.
Ей почему-то казалось, что голоса не будут преследовать ее на улице, и она была права. Наверное, для них тут слишком светло, слишком жарко — или еще что-нибудь слишком. Минти где-то слышала, что на солнце призраки исчезают. Она вытащила из дома газонокосилку и постригла маленькую лужайку, а затем ножницами с длинными ручками подровняла края. В соседний сад вышла сестра мистера Кроута и стала разбрасывать птицам куски хлеба с пятнами зеленой плесени. Минти хотела сказать, что вместо птиц сбегутся крысы, но не стала этого делать, потому что вместе с Тетушкой поклялась никогда не разговаривать с мистером Кроутом, его сестрой или другими родственниками.
Наконец Тетушка заговорила — как только Минти вошла в кухню.
— Я бы с тобой поссорилась, скажи ты хоть слово Гертруде Пирс.
Вот, значит, как ее зовут. Мертвым известно все. Минти теперь вспомнила, хотя не слышала имени женщины добрых десять лет. Она не ответила Тетушке. Два голоса продолжали приглушенно бормотать. Нужно просто терпеть, пока призраки не устанут и не вернутся туда, откуда пришли. Им, наверное, не понравится пылесос, гудение которого заглушит их голоса. Пусть брюзжат сколько угодно. По крайней мере, она их не видит.
— Я бы с тобой поссорилась, скажи ты хоть слово Гертруде Пирс.
Вот, значит, как ее зовут. Мертвым известно все. Минти теперь вспомнила, хотя не слышала имени женщины добрых десять лет. Она не ответила Тетушке. Два голоса продолжали приглушенно бормотать. Нужно просто терпеть, пока призраки не устанут и не вернутся туда, откуда пришли. Им, наверное, не понравится пылесос, гудение которого заглушит их голоса. Пусть брюзжат сколько угодно. По крайней мере, она их не видит.
Минти сначала вытирала пыль. Когда Тетушка была жива, она всегда спорила, утверждая, что первым делом нужно пылесосить. Но Минти настаивала, что когда пыль вытираешь потом, она попадает на чистый ковер, и если хочешь, чтобы было чисто, придется пылесосить еще раз.
Как только Минти достала из кухонного шкафчика чистую желтую тряпку для пыли, Тетушка завела старую песню — кто бы сомневался.
— Надеюсь, ты не собираешься вытирать пыль, пока не пропылесосила пол. Уж не знаю, сколько раз я ей это говорила, миссис Льюис. У нее в одно ухо влетает, в другое вылетает.
— Как об стенку горох, — сказала миссис Льюис, поскольку Минти уже убрала безделушки с маленького столика и распылила на его поверхности жидкий воск. — Эта штука, которой она пользуется, только впитывает пыль и оставляет некрасивые следы.
— Золотые слова. Хотела бы я получать пять фунтов каждый раз, когда их произношу.
— Неправда! — крикнула Минти, переходя к буфету. — Нужно просто поддерживать чистоту, как я. А пятифунтовые банкноты ты должна давать мне.
— У нее дурной нрав, Уинифред. Слова не скажи — сразу норовит откусить тебе голову.
— Я бы с удовольствием откусила вам голову! Жаль, что у меня нет большой полицейской собаки, которая это сделает.
— Не смей так разговаривать с миссис Льюис, — сказала Тетушка.
Значит, они могут ее слышать. Может быть, только тогда, когда она сердится. Нужно это запомнить. Минти убрала весь дом. Наверху, в ванной, она заткнула уши, чтобы не слышать, но голоса проникали и сквозь вату. Однако пока она принимала ванну и мыла голову, они молчали. Лежа в воде, Минти пыталась представить, как выглядела миссис Льюис. Она была очень старой. Минти почему-то решила, что миссис Льюис уже стукнуло пятьдесят, когда родился Джок. Волосы у нее, наверное, седые и висят космами, такие редкие, что сквозь них просвечивает розовая кожа черепа, нос крючком, подбородок выдается вперед и загибается вверх, к носу, а рот между ними напоминает кусок шершавого коричневого дерева. Похожа на ведьму, сгорбленная и очень маленькая, потому что вся усохла, а передвигается она мелкими неуверенными шажками.
— Не хочу ее видеть, — вслух произнесла Минти. — Не хочу видеть ни ее, ни Тетушку. Я им не нужна, им хватает и друг друга.
Ей никто не ответил.
Вымытая, в чистой одежде — легких серых слаксах «Докерс» из благотворительного магазина, белой футболке и с серебряным крестом Тетушки на шее, — Минти сидела у окна и читала газеты, время от времени поглядывая на улицу. Шестой час, а Уилсоны еще не вернулись. Из дома мистера Кроута вышла Гертруда Пирс с письмом в руке. Корни ее рыжих волос остались белыми. На ней было темно-красное пальто с воротником из искусственного меха — зимнее пальто теплым летним днем. Минти смотрела, как она переходит на противоположную сторону улицы и идет к почтовому ящику на углу Лабурнум-стрит. Возвращаясь, женщина повернулась к Минти, и та увидела, что лицо у нее покрыто несколькими слоями косметики, губы накрашены ярко-алой помадой, брови подведены черным. Минти содрогнулась от мысли, что на коже может быть такое количество грязи. Гертруде Пирс лет семьдесят пять, никак не меньше.
Голоса призраков ничего не сказали. Они молчали уже пару часов. Минти заварила себе чай в красивой, белой, чистой кружке и съела плюшку — она лично наблюдала, как продавец в перчатках брал плюшку длинными щипцами из нержавеющей стали из закрытой витрины и клал на белую тарелку с белой салфеточкой. Вымыв кружку и тарелку, она вытерла их полотенцем, надела чистый белый кардиган и перешла через Харроу-роуд, направляясь к кладбищу. По пути Минти встретила Лафа, Соновию, маленькую девочку и жену Дэвида Лорен, которые возвращались домой в машине Лафа. Они помахали ей из открытых окон. Волосы Лорен заплела в параллельные косички, а на ногти приклеила изображения цветов — неподобающий вид для жены врача.
Кладбище было очень зеленым, покрытым буйной растительностью; из травы выглядывали маргаритки, а по старым камням карабкался свежий зеленый мох. На другом берегу канала виднелся наполненный газгольдер. Иногда он бывал почти пустым и напоминал скелет самого себя, вроде тех, что лежат под землей в гниющих гробах. Минти пошла по дорожке среди падуба и хвойных деревьев; плющ карабкался по заросшим мхом поваленным ангелам и покрытым лишайником мавзолеям. На некоторых могильных плитах был вырезан каменный плющ, а поверх него вился настоящий. И ни одного посетителя. Именно здесь, на пересечении двух дорожек, она встретила Джока, который шел к ней в своей черной кожаной куртке. Минти была уверена, что больше его не увидит. Она уже не молилась Тетушке — после такого-то обращения — и не приносила цветов на могилу.
Это оказалось непросто, потому что до появления Джока у Минти, кроме Тетушки, никого не было. Соновия как-то заметила, что Тетушка у нее вроде Бога, и присутствовавший при этом Лаф возразил, что так нельзя говорить, поскольку Минти не поклоняется Тетушке, не молится ей. На самом деле она молилась, но не могла в этом признаться; вернувшись домой, она опустилась на колени и принялась молиться. Минти пребывала в растерянности и не знала, как поступить: благодарить Тетушку за то, что она умерла и оставила ей дом, или жалеть, что ее нет в живых. В каком-то смысле ее второе желание сбылось.
Гвоздики и гипсофила, которые Минти оставила на могиле две недели назад, теперь завяли и стали бурыми. Вода в вазе тоже была бурой, и ее осталось не больше дюйма. Минти вытащила засохшие цветы, вылила воду на землю и вернула вазу туда, где ее нашла, на могильную плиту перед памятником какому-то старику. Солнце пригревало, и она повернула лицо к его мягким послеполуденным лучам. Минти ждала, что Тетушка или миссис Льюис что-нибудь скажут. Теперь Тетушка почувствует, что значит никаких цветов. Убирая вазу, Минти дала это ясно понять. Мертвые все знают, все видят. Но голоса не приходили; должно быть, они удалились туда, откуда пришли.
Разобравшись с цветами, Минти пошла в кино. Одна. Пешком — до «Уайтлиз» не так уж далеко. Если она и увидит призраков, то в подземном переходе у станции «Роял Оук», хотя у нее не было конкретной причины связывать привидения с подземными переходами. Внизу никого не оказалось — ни призраков, ни их голосов. Минти предстояло сделать выбор между «Своим человеком» и «Пляжем». Она выбрала последний и была вынуждена смотреть историю подростков в каком-то незнакомом месте.
В зал вошел мужчина, сел рядом с ней и предложил леденцы «Поло». Она отказалась, покачав головой, хотя, конечно, подумала о Джоке, а когда мужчина положил руку ей на колено, вспомнила, как обещала Джоку, что будет принадлежать только ему. Минти взяла руку мужчины и изо всей силы впилась ногтями в тыльную сторону ладони, так что он вскрикнул. Затем пересела на три кресла дальше в том же ряду; через минуту или две мужчина ушел.
Когда Минти вышла из кинотеатра, на улице было уже темно и прохладно. Дойдя пешком до Эджвар-роуд, она стала ждать 36-й автобус. Стоя в одиночестве в этом уединенном и унылом месте неподалеку от Пэддингтон-Бейзин, она увидела Тетушку на скамейке автобусной остановки. Фигура Тетушки выглядела не такой плотной, как Джок, но ошибиться было невозможно — пучок седых волос на затылке, очки без оправы и скромные черные ботинки на шнурках.
Минти не собиралась разговаривать с призраком — такого удовольствия она ей не доставит, — но подумала, что Тетушка, наверное, стала видимой из-за того, что она выбросила засохшие цветы и убрала вазу. Миссис Льюис не появлялась. Минти смотрела на Тетушку, а та отвернулась и разглядывала мост через канал. Через несколько минут подошел автобус. Не стану садиться, если она войдет, сказала себе Минти. Но когда автобус остановился, Тетушка встала и направилась к подземному переходу.
— Скатертью дорога, — сказала Минти, передавая деньги водителю.
— Что?
Люди в автобусе смотрели на нее.
— Я не с вами разговаривала, — сказала она водителю, затем повернулась к пассажирам. — И не с вами.
Минти поднялась наверх, чтобы не чувствовать на себе их взгляды.
Глава 21
Джимс не помнил, чтобы когда-либо так злился, и его гнев состоял наполовину из ярости, а наполовину из страха. Обладая довольно богатым воображением, он живо представлял осколки своей карьеры и нависающую над ним грозную фигуру организатора оппозиционной парламентской фракции.