Женское время, или Война полов - Эдуард Тополь 7 стр.


— За что? — Даже при виде удостоверения ФБР Лана не умерила свой гонор.

— За нарушение границ частной собственности. Вы проехали по частному лесу.

— Вы с ума сошли? Восемь вертолетов — только потому, что я пересекла чей-то сраный лес?

— Слезайте и — в вертолет.

— Минуту! — возмутилась Лана. — А как насчет коня? Я его тут не брошу!

Хьюг почесал в затылке, сказал в радиотелефон:

— Пятый! Это Роберт. Нам нужна машина для перевозки коня. Квадрат 16-Би, 47-я дорога.


— Куда вы ехали?

— Это не ваше дело!

Сидя напротив Ланы в кабинете начальника Порт-Джорвисской полиции, Хьюг пробовал быть с ней помягче и не смотреть на ее левую грудь, дерзко выпиравшую под черным, в обтяжку, свитером.

— Мисс Стролл! Пожалуйста! Вы выехали вчера после обеда. Где вы ночевали? Куда вы ехали?

— Я не буду говорить без моего адвоката.

— Хорошо. — Хьюг смягчил свой тон еще на две октавы. Теперь он был просто шелковым. — Я признаю: обвинение в нарушении границ частной территории — это только предлог. Просто нам позвонили с телевидения, что вы исчезли.

— Ну и что?

— И не вышли на работу.

— Это мои проблемы. Какое ФБР до этого дело? Я хочу позвонить моему адвокату. Сейчас же! Если вы не дадите мне телефон, я засужу все ФБР!

— Мы дадим, дадим! Пожалуйста! — Хьюг нехотя поставил перед ней телефонный аппарат.

Лана быстро набрала десятизначный номер, сказала с той же властностью в голосе:

— Это Лана Стролл. Дайте мне вашу хозяйку. А где она? В Овальном кабинете? Так переключите меня туда! Скажите им, что меня арестовало ФБР!

— О Боже! — Хьюг откинулся к спинке кресла и закрыл глаза. Отчитываться перед президентом за необоснованный арест подруги его жены! Только этого ему не хватало!

Тут в кабинет вошел Марк Аллей и молча положил на стол дневной выпуск «Дейли ньюс». На первой странице газеты была фотография Ланы Стролл и огромный заголовок:

ЛАНА СТРОЛЛ ИСЧЕЗЛА!!!

ВЧЕРА ПОГИБЛИ ТРИ ЖЕРТВЫ ГРУДНЫХ ОЖОГОВ, И ВСЕ — НА ЛОШАДЯХ!

А СЕГОДНЯ ИСЧЕЗЛА ЛАНА СТРОЛЛ!

ФБР СПРЯТАЛО 160 ЖЕРТВ ОЖОГОВ В СЕКРЕТНЫЙ ИЗОЛЯТОР!

Все подробности — на второй странице!

Лана изумленно потянула к себе газету:

— Что это?

Она открыла вторую страницу, стала читать.

— Теперь вы понимаете?.. — начал Хьюг. Но тут кто-то ответил Лане по телефону, и она жестом остановила Роберта.

— Привет! — сказала она в трубку. — Извини, что беспокою… О, я в порядке! Просто я ехала на своем Блэкфайере, никому не мешала, а меня арестовало ФБР. Куда я ехала? А что? Это важно? Одну минуту. — Она протянула трубку Роберту Хьюгу. — Президент. Он хочет поговорить с вами.

Хьюг обреченно посмотрел на Ала Кенингсона и Марка и взял трубку.

— Роберт Хьюг. Слушаю вас, мистер президент.

Сиповатый, как всегда, голос президента США сказал:

— Спасибо, Роберт. От меня и от моей жены — большое спасибо. Я не знаю, как бы мы пережили, если бы с ней случилось то, что вчера случилось с теми женщинами. Где вы ее нашли?

— В Катскильских горах, мистер президент. На 47-й дороге.

— А где она ночевала?

— Мы еще не знаем, сэр. Ни в одном отеле вокруг ее не видели.

— Куда она ехала?

— На восток, мистер президент.

— А точнее?

— Я не знаю, сэр. Она не говорит.

— Она выглядит нормальной?

— Абсолютно, сэр.

— А ее конь, этот Блэкфайер?

— Он тоже о’кей, мистер президент.

— Н-да… Это все очень странно, мистер Хьюг, очень странно… Она никогда не сидела на этом Блэкфайере, никогда! Он дикий и сумасшедший! Год назад его прислал ей какой-то шейх из Кувейта в подарок за те несколько лестных слов, которые она сказала о нем по телевизору. И она год пыталась избавиться от этого коня, но никто его не купил, потому что никто не может сесть на него. А теперь вдруг… И вообще есть что-то странное в ее голосе. Кстати, она никогда не звонила нам сама. Даже до того, как я стал президентом. Она была очень застенчивой. А сегодня она звучит bossy, очень властно. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Боюсь, что нет, мистер президент.

— Подумайте, Роберт. Газеты пишут, что та женщина, первая, как ее — Катрин Хилч? — никогда не сидела на лошади, а вчера вдруг арендовала самого дикого коня и поехала на нем так, словно родилась в седле. Потом вторая женщина пыталась на лошади переплыть океан, а третья — перескочить через пропасть. И в тот же день Лана села на этого Блэкфайера, к которому всегда боялась даже подойти. Вы не думаете, что у всех четырех какой-то странный психический сдвиг?

Впервые за время разговора с президентом США Роберт расслабился и даже усмехнулся:

— Сэр, в нашем бюро есть несколько вакансий. Я думаю, вы нам подойдете.

— Спасибо! — улыбнулся голос президента. — Буду иметь это в виду на будущее. А теперь вот что. Лану нельзя везти в Покано, в изолятор. Пресса поднимет жуткий ор. Я думаю, тут нужно действовать осторожно, без нажима. Дайте ей трубку. Я скажу ей, что мы с женой просим ее прилететь к нам в гости. И вы привезете ее сюда на вашем вертолете. О’кей?

— Вы имеете в виду — сейчас? Прямо в Белый дом? — опешил Хьюг.

— Извините, Роберт, у меня нет других домов, я же не Кеннеди, — снова усмехнулся голос президента. — А что? Вам не нравится белый цвет?

9

На Пенсильвания-авеню, перед Белым домом, как всегда, стояли демонстранты. Их плакаты требовали государственных субсидий на создание новых рабочих мест, лекарств от СПИДа и прекращения дискриминации гомосексуалистов в армии. Небольшая группа женщин держала плакат с просьбой защитить женщин Нью-Йорка от космических ожогов.

Но в самом Белом доме было по-будничному спокойно.

— Я ночевала в лесу. Положила под голову седло и уснула. А что?

Президент чуть прикусил нижнюю губу, переглянулся с женой, потом спросил осторожно:

— Сколько весит седло?

Лана пожала плечами:

— Фунтов двадцать…

Она сидела в Овальном кабинете, в кресле, нога на ногу. Высокие сапоги со шпорами, замшевые брюки с кожаными наколенниками, черный свитер в обтяжку, прямая спина, развернутые плечи, надменная посадка головы.

— И ты сама подняла это седло на коня? — спросила жена президента.

— Большое дело! — усмехнулась Лана.

Полусидя на своем рабочем столе, президент чуть наклонил голову влево, глядя на Лану с известной всему миру полуулыбкой на пухлых губах. Его взгляд словно оценивал физическую силу Ланиных плеч, но жена заметила, что этот взгляд куда дольше задержался на торчащей левой груди Ланы, чем на всем остальном. Она резко встала с дивана, сказала Лане:

— Пойдем ко мне! Ему нужно работать!

И, не оставляя времени для возражений, пошла к двери. Лана, поколебавшись, последовала за ней.

Президент, прикусив нижнюю губу, внимательным взглядом проводил ее прямую фигуру и дразняще сильные бедра.

— Ну и баба! — восхищенно сказал он вслед Лане, исчезнувшей за дверью.

А в коридоре Белого дома тоже все замерли, когда жена президента и Лана вышли из Овального кабинета. Привыкшая к почитанию, Первая леди сначала не обратила на это внимания, но затем, оглянувшись, обнаружила, что мужчины — от советника по национальной безопасности до охранников, — застывшие, как в столбняке, смотрят вовсе не на нее, а на Лану. Их восхищенные взгляды буквально пожирали одногрудую Ланину фигуру.

Нахмурившись, жена президента открыла дверь своего офиса, пропустила Лану вперед, потом быстро миновала своего секретаря, начальницу канцелярии и других сотрудников (которые тоже уставились на Лану) и снова открыла перед Ланой дверь. Лана вошла в кабинет подруги и удивленно оглянулась на звук ключа, повернувшегося в двери. А Первая леди, заперев дверь, сказала:

— Раздевайся!

— Что? — оторопела Лана.

— Снимай свитер!

— Зачем?

— Я хочу посмотреть твой ожог.

— Зачем?

— Ты демонстрировала его по телевидению. Так что можешь и мне показать.

— Но уже ничего нет. Даже следа…

— Пожалуйста! — настойчиво повторила жена президента.

Лана пожала плечами и сняла свитер. Под ним не было ни нижнего белья, ни бюстгальтера. Только голое и совершенно удивительное по красоте женское тело с плоской правой стороной торса, не сохранившей даже следа недавнего ожога. А на левой стороне — фантастически красивая, налитая и упругая, как у девочки, алебастрово-белая грудь, увенчанная торчащим, как ниппель, соском.

Словно ожила древнегреческая скульптура Венеры Родосской, и ее мраморная красота налилась живой, теплой плотью.

— Н-да… — только и произнесла жена президента, недоверчиво обходя свою подругу. — Теперь я понимаю мужиков. А ведь у нас был один размер лифчика — второй. Помнишь?

— Мне кажется, она растет, — сказала Лана про свою грудь.

— А как насчет желания? Эта сиська торчит, будто тебя возбудили.

Лана прошла в угол кабинета, к бару-холодильнику, открыла его, достала бутылку виски, жадно выпила прямо из горлышка несколько больших глотков и только потом ответила:

— Я презираю мужчин! Fuck them! Конечно, для производства потомства без них не обойтись, но во всем остальном они нам не нужны. Ты можешь быть президентом не хуже твоего мужа. А то и лучше.

Она подошла к окну. За оградой Белого дома на Пенсильвания-авеню по-прежнему торчали безработные с требованиями государственных субсидий на создание новых рабочих мест.

— Посмотри на них! — презрительно сказала Лана, снова прикладываясь к бутылке. — Это же рабы! Рабы, требующие рабства! — И вдруг крикнула в окно: — Fuck you! Fuck you сто раз!

— Заткнись! Ты что! — Жена президента испуганно потащила ее от окна. — Ты же голая!

Но Лана хмельным движением руки легко отшвырнула от себя свою подругу.

— Не трогай меня!

И к ужасу Первой леди, снова выпила виски, опустошив бутылку почти наполовину и пьянея буквально на глазах.

— Что ты знаешь обо мне? — вдруг сказала она с хмельной ожесточенностью. — Мы дружим тридцать лет, но что ты действительно знаешь обо мне? Ничего! Потому что у тебя есть муж — он твой партнер, твой любовник и твой пастор! Ты не знаешь, что такое одиночество! А я приходила с работы домой, закрывала дверь, и все — я одна! На весь вечер и на всю ночь! Ни одна блядь не позвонит и не пригласит никуда, потому что боится, как бы ее муж не положил на меня глаз! А все приличные мужики давно разобраны! Ты знаешь, до чего я дошла? Я стала читать «Strictly Personal» в журналах. Я, Лана Стролл! И даже сама дала пару объявлений! Анонимно, конечно. Но теперь — все! — Она снова отпила виски. — Fuck them! Никаких мужиков!

Она хотела еще выпить, но Первая леди мягко, как у больной, отняла у нее бутылку.

— Подожди, Лана. Хватит. Дай, детка, я тебя одену… — И ласково погладила подругу по голове.

И от этого короткого, почти беглого жеста что-то дрогнуло в Лане, изменилось, и ее голова вдруг сама потянулась за ладонью подруги, как тянется ребенок за ласковой рукой матери.

Жена президента уловила это движение и тут же обняла подругу за плечи.

— Все хорошо… Все будет хорошо… — сказала она.

А Лана вдруг посмотрела вокруг себя трезвеющим взглядом. Словно тепло объятий подруги произвело на нее расслабляющий эффект — ее плечи опустились, спина расслабилась, и она снова стала похожа на прежнюю Лану Стролл — женственную, мягкую, интеллигентную.

— Со мной что-то не так, да? — сказала она растерянным тоном.

— Куда ты ехала сегодня? — как можно мягче спросила ее Первая леди.

— Я не знаю… Не знаю… — произнесла Лана, и ее взгляд устремился за стены Белого дома.

— Вспомни, это важно.

— Это было как гипноз… Я ехала… Как будто меня звал какой-то голос, маяк… Да я и сейчас это чувствую. Словно меня где-то ждут…

— Где? — тихо, чтобы не спугнуть откровение подруги, спросила жена президента.

— Не знаю… Мне кажется, где-то за морем. Знаешь, тогда, в ту ночь, когда мне выжгли грудь, мне тоже снилось море. Теплое зеленое море. Оно лечило боль. И с тех пор этот морской сон — каждую ночь. А вчера утром… Это было как зов. Я хотела доскакать до океана и куда-то плыть.

— На лошади?!

Лана повернулась к подруге.

— Я свихнулась, да? — Она потерла свои виски. — Ведь я хотела на лошади переплыть океан… Что-то со мной не так, конечно…

— Нет. Ничего… Ты уже в порядке. Может быть, тебе нужно поспать.

— Вы собираетесь показать меня психиатру?

— А ты хочешь этого?

— Не знаю. Но мне страшно. Мне кажется, я становлюсь другой.

10

Марк был снова за облаками, в космосе, в той наднебесной высоте, куда взлетает мужчина за миг до оргазма. Казалось, все его тело, вся кровь и даже мозг устремились сейчас туда через тепло-нежную плоть Аниного тела. Говорят, что именно из этого блаженства и сделаны небесные ангелы. Еще одно движение ее бедер, еще одно сладостное движение и…

Но Анна знала эту механику. Сидя на Марке верхом, она вдруг освободилась от него, скрестила ноги и сказала совершенно без эмоций:

— Давай покурим.

— Ты с ума сошла! Пусти меня обратно!

— Пущу, когда все расскажешь.

— О чем? — Он попытался вернуть ее в прежнее положение, но она увернулась.

— Вы нашли ее в Катскильских горах и доставили в Белый дом. Дальше?

— Зачем тебе это знать?

— Женщины любопытны. Ты видел президента?

— Я расскажу, если ты меня поцелуешь.

Анна внимательно посмотрела ему в глаза.

— О’кей… — Она лизнула языком его грудь и опустилась чуть ниже. — Говори! — И снова лизнула и опустилась еще ниже. — Ну, говори!

Марк закрыл глаза, сказал:

— Я не видел президента… О Боже! Еще!.. Он говорил с ней без нас. А потом мы отвезли ее в Покано…

Неожиданно голова Анны оказалась возле его лица.

— Куда вы ее отвезли?

— В Покано.

— Зачем?

— Там медицинский изолятор, где проходят все исследования. Впусти меня!

— А что вы исследуете?

— Не мы. Врачи. Они исследуют их сиськи. Груди! — Резким рывком он вдруг сдернул Анну с себя, опрокинул на спину и вошел в нее. Затем, отжавшись на руках, сказал торжествующе: — Ну? Что еще ты хочешь знать? Говори!

Она лежала под ним — маленький, сладостно горячий зверек с острыми зелеными глазками, упругой грудью и ногами, заброшенными ему на плечи.

— Говори! — повторил он и, ударяя ее своим пахом, спрашивал в такт этим ударам. — Что!.. еще!.. ты!.. хочешь!.. знать?

— Все! — улыбнулась она. — Почему врачи исследуют их сиськи?

— Потому что они увеличиваются.

— Как это — увеличиваются? Почему?

— Никто не знает. Но им стали малы их лифчики. А врачи сравнили их фото в первый день после ожога и сейчас — их левые груди стали явно больше и торчат, как пистолет!

— У тебя есть эти фотографии?

— Конечно, — усмехнулся он. — Сегодня нам повезло: одна женщина сама сфотографировала свой ожог полароидной фотокамерой еще до того, как позвонила в полицию. Хочешь посмотреть? У меня есть поминутная съемка заживления раны. Хочешь увидеть?

— Нет, — сказала она равнодушно. И закрыла глаза от наслаждения. — Поцелуй меня…

Рано утром, пройдя по еще пустому офису «Американо-российского партнерства», мимо выключенных компьютеров с их немыми экранами, Анна с такой силой пнула ногой дверь своего кабинета, что там с письменного стола упала пустая бутылка джина, а толстяк Журавин, заспанный, вскочил с кожаного дивана, прикрывая простыней свою наготу. Но Анна не обратила на это никакого внимания, а прямо от двери швырнула ему пачку фотографий:

— Держи!

Толстяк поднял с пола одну фотографию… вторую… третью… Это были отпечатки поминутной съемки заживления ожога на правой стороне женского торса. Хотя снимки были непрофессиональны и сделаны «Полароидом», на них было ясно видно, что ожог имеет форму крупной, как серебряный доллар, монеты. А в центре этого кружка — неясный, но все же заметный крест с петлей вместо верхней черточки.

— Ну! — нетерпеливо сказала Анна.

Толстяк поднял на нее глаза.

— Да, — сказал он негромко. — Эта игрушка — наша. Звони в Москву.

11

В этот день русский президент был не в духе. К сожалению, последнее время, когда вместо столь любимых им спиртных напитков дочь посадила его на эликсир Мао Цзэдуна (женьшень, пантокрин, вытяжка из акульих плавников и еще какая-то гадость), это случалось все чаще. В черном лимузине, который мчался из Горок-9 в Москву в окружении своры «мерседесов» охраны, он грузно сидел на заднем сиденье и с отвращением капризного ребенка на лице смотрел по телевизору старую черно-белую видеокассету с лекцией какого-то носатого профессора МГУ.

«— …любой экстрасенс, умеющий выходить в астрал, — вещал студентам этот профессор, — скажет вам, что над Россией висит облако ненависти. Всегда висит, постоянно! Но откуда оно взялось? Ведь в природе ничто не возникает из ничего. А потому давайте рассмотрим, что такое ненависть, любовь, гнев, раздражение, злость, жалость и так далее. Как я уже говорил, люди — это биохимические системы, которые в соответствии с ситуацией вырабатывают те или иные энергетические ферменты. Вот и все, никакой мистики, а простая биохимия живого организма. Даже когда Чайковский сочинял свою музыку, это был результат выброса ферментов творчества. То есть наше тело вырабатывает ферменты, которые либо заставляют нас, скажем, целовать объект, вызвавший реакцию выделения приятных ферментов, либо, наоборот, ненавидеть провокатора раздражающих ферментов — бить его, разрушать физически и морально. Иногда одного имени или названия объекта раздражения достаточно, чтобы в нашем организме произошло выделение ферментов ненависти…»

Назад Дальше