– Это еще почему? – удивился Володя. – Ради него, по-моему, Третьякова приехала!
– Ну… мне его жалко… с этой ногой… Сидит, такой несчастный… А Ленку, видишь, Масляков от себя не отпускает. Криске козни строит, а она делает вид, что ей очень нравится бродить по колено в заливе, пока все танцуют.
– Ну… мне, конечно, не хотелось бы…
– Неужели ты тоже будешь из-за всяких пустяков ревновать, как Антон?
– Ну…
– В общем, никаких «ну»! Шурик организовал нам классный отдых, и надо его подбодрить.
На следующий же танец Аня действительно пригласила Лихачева.
– Может быть, тебе не стоит так картинно хромать? – спросила она его первым делом. – Может, уже пора «выздороветь»?
– Завтра выздоровею, – угрюмо ответил ей Шурик.
– Почему ты со мной так зло разговариваешь?
– Потому что ты все время со своим Соленко. Мне это не может нравиться.
Аня опять почувствовала, что краснеет. Ей почему-то хотелось, чтобы Шурик говорил и говорил ей о своих чувствах. Володя ее уже раздражал. Он был такой аккуратный, спокойный, деловитый и… неинтересный… Шурик, со спутанными волосами, красивыми серыми глазами и перевязанной ради нее ногой, казался героем какой-нибудь романтической новеллы. Каким-нибудь герцогом, который собирается бросить к ее ногам сокровища, сокрытые в недрах его фамильного замка, то есть шикарной дачи из белого кирпича с красной крышей.
– Может, прогуляемся по берегу, – предложила Шурику Аня, которой уже не терпелось остаться с «герцогом» наедине и еще раз испытать трепет от прикосновения его губ. Конечно, она сначала будет вырываться и ничего не разрешать, а потом сдастся на милость победителя. А с Володей они потом как-нибудь договорятся. Он такой спокойный человек, что трагедию устраивать, конечно же, не станет.
– А как же Соленко? – спросил Шурик.
– Ну… как-как… Я думаю, он все поймет сам. Не зря же – круглый отличник!
– Пошли, – кивнул Шурик, и они с Аней направились по берегу прочь от танцующих.
Через некоторое время их все-таки догнал Соленко, всегда аккуратно причесанные волосы которого необычно растрепались.
– Аня, вы куда? – довольно миролюбиво спросил он.
– Видишь ли, Володя… – начала Кашуба. Теперь перевязанный Шурик казался ей уже не богатым герцогом, а, наоборот, сыном прислуги. А дочерью герцога будто бы была она, и теперь ей предстояло нелегкое объяснение с человеком ее круга, за что она полюбила бедняка. – Так получилось, что мы с Шуриком…
– …очень удачно вместе сварили сегодняшний обед, – закончил за нее Соленко.
– Как хорошо, что ты и сам это понял, – с самым трогательным, как ей казалось, видом опустила веки Аня.
Когда она снова открыла глаза, Соленко с Шуриком уже валялись на земле. Драка завязалась до такой степени нешуточная, что девушке пришлось во всю силу своих легких крикнуть:
– Ребята! Помогите!
Прибежавшие на ее вопль одноклассники с трудом помогли ей разнять дерущихся. Аня при виде рассеченных губ и бровей задрожала от ужаса. На такой финал своей прогулки с сыном то ли герцога, то ли прислуги она не рассчитывала. Крис бросилась вытирать кровь Шурику, а Третьяковой достался Соленко.
– Да что с вами случилось-то? – спросил Масляков, с неудовольствием разглядывая оторванный карман новой пляжной рубахи. – Совсем сдурели! Это ж натуральный шелк! Понимать надо!
– Да пошел ты со своим шелком, – отбрил его Володя, вырвался из рук Третьяковой и побрел по песку прочь от одноклассников.
– Беги догоняй своего ревнивца! – предложил Ане Антон. – Это ж надо такому случиться! Никогда бы не подумал, что аристократ Соленко полезет в драку!
Аня всхлипнула и побежала совсем в другую сторону от Володи.
– Ну дела! – восхитился Масляков, потом вдруг заметил, как Крис участливо помогает Шурику подняться, зло сверкнул глазами, подошел к растерянной Третьяковой и сказал: – Пойдем, Ленусь, прогуляемся. Мы здесь явно лишние. Мы не Соленко. Мы драться не будем. У нас другие принципы… – И он потащил за собой слабо упирающуюся девушку.
– Ну и что вы не поделили? – спросила Шурика Крис, когда они остались одни.
Шурик, не отвечая, размотал вконец мокрую и грязную косынку. Ногу сильно раздуло.
– Ничего себе! – ужаснулась Камчаткина. – Эдак ты завтра вообще на нее не встанешь.
– На даче где-то был эластичный бинт. На ночь перевяжу – полегчает.
– А до дачи-то дойдешь? – с большим сомнением в голосе спросила девушка.
– Постараюсь.
– Шурик, – Крис не дала Лихачеву сделать шаг, – объясни все-таки, что между вами с Володькой произошло и куда вы с Анькой намыливались.
– Твой Масляков назвал же Соленко ревнивцем! Просто Отелло сумасшедший!
– Скажешь, что он тебе врезал ни за что?
– Конечно, ни за что! Я собирался Кашубе показать каменную глыбу, с которой видно стоящие на рейде корабли.
– И все?
– И все! Мы просто разговорились… ну… в танце… про залив. Анька уверяла, что он мелкий чуть ли не до Атлантики, вот я и хотел показать ей корабли. Уж ты-то знаешь, что Кашуба меня абсолютно не интересует!
– Только не надо мне опять заливать, как ты меня обожаешь!
– Ты мне правда нравишься, Крис!
– Поклянись!
– Может, еще и кровью где-нибудь расписаться? – усмехнулся Шурик. – Из губы так и льет.
– Ладно, не надо никаких клятв, – нахмурилась Камчаткина.
– Почему? Я могу…
– Не надо, Шурик. Даже если ты не врешь, в чем я все-таки сильно сомневаюсь, все равно не надо.
– И почему же?
– Потому что… потому что существует Антон. Понимаешь?
– Не понимаю! Что ты за него держишься? Соленко за Аньку мне чуть голову не оторвал, а твой Антон преспокойненько опять ушел с Третьяковой. Он предал тебя, Крис! И не первый раз! Он предает тебя через каждые полчаса!
– Да что ты понимаешь?! Он любит меня! Я знаю! Он просто такой вспыльчивый и неуравновешенный! Это ему все время кажется, что я его предаю! А разве я предаю?! Я его тоже люблю! И он в конце концов поймет это!
– Брось его, Криска! Он тебя не стоит! А мы с тобой будем ездить на эту дачу одни! Согласись, здесь здорово! И вообще, я все сделаю, чтобы ты забыла и думать о Маслякове!
– Нет, Шурик… Я не могу. Ты прости. Я его действительно… люблю…
Камчаткина жалко улыбнулась и пошла в ту сторону, где скрылись Антон с Леной. Лихачев остался один. Он незамысловато выругался, замотал в Анину косынку тяжелый камень и забросил все это подальше в залив. Потом осторожно ступил на распухшую ногу и вскрикнул от боли. Крис обернулась, сочувственно сморщилась и вернулась к нему на помощь.
Они с большим трудом дотащились до дачи. В доме было пусто и как-то печально.
– Не хватало еще, чтобы все остальные тоже пропали, как твой братец, – буркнула уставшая Крис, плюхнувшись на табуретку в кухне. – Неужели ты и правда не знаешь, куда твои родственнички подевались?
Шурик, скривившись, помотал головой.
– Что, так больно? – забеспокоилась Камчаткина.
– Слушай, Крис, даже несмотря на то, что ты любишь Антона, помогать тебе все-таки придется мне. В комнате, где должны бы находиться Федор с Диной, есть такой шкафчик… там на верхней полке была аптечка. Поищи в ней эластичный бинт. Он был в прозрачной упаковке с красной этикеткой.
Камчаткина выпорхнула из кухни, а Шурик состроил такую зверскую рожу, будто хотел кому-то очень сильно ею досадить. Крис вернулась с бинтом и принялась за перевязку.
– Какая идиллия! Ты только посмотри, Ленусь! Мы опять явились не вовремя! – раздался голос Маслякова. – Пошли, что ли, еще погуляем!
– Никуда я больше не пойду! – сердито ответила Третьякова, а Шурик, морщась от боли, сказал:
– Дурак ты, Масляков, как я погляжу.
– Не дурнее остальных!
– Дурнее! Она тебя любит.
– Кто? – Антон принял самую независимую позу, но пальцы выдавали его волнение, нервно теребя полуоторванный карман.
– Она. Крис.
– Ага! Как же! Свежо преданьице…
– Ну я же говорю – дурак! – повторил Лихачев.
– И я то же самое тебе скажу, – произнесла Камчаткина, закончив бинтовать.
– Естественно! – дурашливо развел руки в стороны Масляков. – Разве ты можешь сказать мне что-нибудь другое?!
– Могу и другое! И скажу… – Крис немного помолчала, будто собираясь с силами, и произнесла тихо, но так убедительно, что никто не мог ей не поверить: – Я люблю тебя, Антон…
Лицо Маслякова дрогнуло, и рот как-то некрасиво съехал в сторону. Он зачем-то начал очень сосредоточенно отрывать висящий на нитках карман. Крис подошла к нему, одним движением сорвала с его груди ненужный уже цветной лоскуток и потащила молодого человека из кухни в комнату девушек.
Шурик проводил их глазами, а потом перевел взгляд на нахохлившуюся на табуретке Третьякову.
– Лена, если я тебе скажу сейчас то же самое, что только что сказала Маслякову Крис, ты поверишь? – спросил он.
Ленино лицо, в отличие от лица Антона, вытянулось от удивления. Спасительного кармана, болтающегося на нитках, у нее не было, поэтому она вынуждена была поднять глаза на Шурика и сказать:
Ленино лицо, в отличие от лица Антона, вытянулось от удивления. Спасительного кармана, болтающегося на нитках, у нее не было, поэтому она вынуждена была поднять глаза на Шурика и сказать:
– Скорее всего, нет…
– Почему?
– Потому что это… слишком… хорошо, чтобы быть правдой…
– Но это правда, Лена…
Лихачев поднялся со своей табуретки, ступил на больную ногу и опять вскрикнул. Третьякова бросилась на помощь и оказалась в объятиях молодого человека. Она попыталась вырваться.
– Не отпущу, – сказал он, – пока ты мне не поверишь.
– Но… ты мне еще ничего не сказал, – тихо проговорила девушка, глядя в его серые глаза. – Чему я должна поверить?
– Я сам хотел позвать тебя на дачу, но девчонки опередили. Я знал, что здесь обязательно представится случай все тебе сказать… Ты же знаешь, я, как и Соленко, ухожу из школы в колледж, поэтому для меня все, что сейчас происходит, очень важно…
– Что… важно… – едва дыша, прошептала Третьякова.
– Все… ты… То, что я могу тебя обнять… Я давно хотел сказать, но как-то стеснялся… А вот Криска, она не побоялась… И я тоже… больше не буду бояться, что ты неправильно поймешь. Я люблю тебя, Лена… Поверь, пожалуйста… Я никому еще не говорил таких слов. Только тебе…
– Я верю, – счастливо улыбнулась девушка. – Я не могу не верить, потому что сама… люблю…
– Лена-а-а… – протянул Шурик и прижал к себе девушку. – И ты будешь со мной встречаться, когда я уже не буду учиться в вашем классе?
– Я же сказала, что тоже люблю! – ласково упрекнула его она.
Скорее всего, эти двое утонули бы в поцелуях, но в дом возвратились Аня с Володей. Вместе и все-таки порознь, и оба в самом ужаснейшем настроении. Аня осталась стоять в дверях с похоронным лицом, а Соленко, ни на кого не глядя, сразу прошел в комнату, которая была отведена ребятам. Очень скоро он вылетел оттуда со своей спортивной сумкой на плече и направился прямиком к выходу.
– Володя, ты куда? – удивленно крикнула ему в спину Третьякова.
Культивированная в семействе Соленко вежливость не позволила ему проигнорировать вопрос девушки, да еще той, которая ничего плохого ему не сделала.
– Я поеду домой, Лена, – сказал он. – Наотдыхался, кажется, на всю жизнь.
– Вот это ты зря, – усмехнулся Шурик.
– Твое мнение меня не интересует, – холодно, но безукоризненно вежливо ответил Соленко.
Несмотря на отсутствие интереса к его мнению, Лихачев его все-таки высказал, предварительно посмотрев на часы:
– Пока дотрюхаешь до вокзала – если, конечно, найдешь к нему дорогу – электричка уйдет. Следующая, и она же последняя, – в ноль-ноль двадцать пять. Когда приедешь в Питер – метро, как ты догадываешься, уже будет закрыто, придется на вокзале до утра куковать. Как тебе такая перспектива?
Соленко с раздражением сбросил с плеча лямку сумки, и она тяжело шлепнулась на пол. Володя уселся на нее сверху, обхватив голову руками. Некоторое время все присутствующие напряженно молчали, потом Володя тяжело вздохнул и спросил, глядя строго перед собой:
– Скажи, Лихачев, зачем ты это сделал? Вроде бы другом считался…
– Что именно? – Шурик тоже старался на него не глядеть.
– Зачем нас всех сюда привез? Мог бы Анне все в городе сказать и одну сюда пригласить. Хотел меня на посмешище выставить? Перед всеми?
– Нет…
– Тогда зачем?!
– Ну… понимаешь, Володя, – решила вступиться за Шурика Аня, – в городе мы с тобой все время вместе, и у него никак не получалось, а тут так сложились обстоятельства…
– И как же они сложились? Неужели достаточно каких-то часа-полтора, чтобы ты совершенно забыла все то, в чем мне клялась? Неужели девичья любовь и впрямь столь же коротка, сколь долог волос?
– Ты, конечно, Володька, как всегда, очень красиво выражаешься, но все на самом деле не совсем так, как ты себе представляешь, – сказал Шурик, глядя в пол.
– «Не совсем так»!.. Или совсем не так! – криво улыбаясь, воскликнул Соленко. – В данном случае все эти тонкости не имеют существенного значения! – Он повернул свое красивое лицо к Анне и горько спросил: – Лихачев говорил тебе о… любви?
– Ну… говорил… – Аня густо покраснела.
– И ты… – начал Володя, но его перебила Третьякова, которая с ужасом слушала этот разговор.
– То есть… как это о любви… – начала она.
– Ну… понимаешь, Лена… Я знаю, что тебе Шурик нравится, и мы все старались, чтобы вы… – Аня подскочила к Лихачеву и встала с ним рядом. – Но так получилось, что у нас с ним тут… ну… на даче… возникли чувства… совершенно неконтролируемые…
– Чувства… неконтролируемые? – с изумлением повторила Третьякова. – Ничего не понимаю… А что же сейчас здесь было, а? – Она подошла к Шурику, опустилась перед ним на колени, чтобы заглянуть в его опущенные глаза. – Шурик! Ты можешь мне объяснить, что происходит?
– Ну что тут объяснять? – опять вмешалась Аня. – Ну неужели вы с Соленко такие тупые, что не понимаете?! Чувства – на то и чувства, что не поддаются контролю! Объяснить их невозможно! Вот не было любви, не было, а потом вдруг раз – и есть! Как солнечный луч прорезает мрак, так и нежданная любовь!
– Ой, нет… – поморщилась Лена. – Для меня это слишком красиво…
Она встала с коленей, так и не поймав взгляда Шурика, и опустилась рядом с Володей на его спортивную сумку.
– Да, Вовик, пожалуй, я тоже сегодня же уехала бы с тобой отсюда в Питер, если бы могла, – сказала Третьякова. – Как-то… тут стало неуютно…
В этот момент из «мужской» комнаты вышли счастливые Масляков с Камчаткиной.
– Есть что-то хочется! – весело бросила всем Крис. – Не помню, кто нынче дежурный… впрочем, все равно! Я видела в шкафчике муку. Я вам сейчас таких оладьев напеку, язык проглотите! У нас тут где-то оставалось козье молоко… Антошка! Достань вон с той полки синюю миску. Она глубокая! Как раз под тесто сгодится.
Антон, не глядя, достал миску и протянул ее Камчаткиной.
– Ой! Тут чья-то косметика… – удивилась Крис. – Лен! Вроде твоя…
Третьякова резко выхватила из ее рук свою косметичку и сказала:
– Что-то мне не хочется оладьев, Криска. – Потом она подошла к Шурику, потрясла перед его носом нарядной сумочкой и, кривляясь, произнесла: – Ка-а-ак пойду сейчас, ка-а-а-к накрашусь! Ресницы сделаю, как у нее, до бровей! – Она показала на Аню и вышла из комнаты.
– Что это с ней? – удивился Масляков, а Крис, тоже не сумевшая оценить ситуацию ввиду собственного отличного настроения, спросила оставшихся в кухне:
– А вы? Надеюсь, вы не откажетесь от вкусненького?
– Может, бутербродами как-нибудь перебьемся? – ответил за всех Шурик. – Поздно уже. Скоро одиннадцать.
– Вообще-то… да… – согласилась Крис. Она была так довольна тем, что Масляков наконец без всякого выпендрежа объяснился ей в любви, что продолжала не замечать напряженных лиц своих друзей. – Ну ладно! – ничуть не огорчилась она, что оладьев никто не захотел. – Я вам утром сделаю!
– Да и бутерброды, я думаю, сейчас в горло не полезут, – заметил Соленко. – Не пойти ли нам спать? Говорят, утро вечера мудренее. Может, утром все как-нибудь само собой станет на свои места.
– Ну конечно! – весело согласилась с ним Крис, которая все-таки вспомнила, что Соленко с Лихачевым поссорились. – Завтра вы на все посмотрите совершенно другими глазами! Вот увидите!
– Твоими бы устами, Криска, да мед пить, – сказал Володя и, подхватив свою сумку, направился в «мужскую» комнату.
– Кстати, Шурик! Ты обещал нас закрыть этой ночью по всем правилам домика Наф-Нафа! – не унималась Камчаткина. – Твой братан так и не вернулся, телефоны не обнаружились, так что, будь любезен, обеспечь нам безопасность!
Шурик, тяжело припадая на больную ногу, взял ключ от ставен, который все это время так и лежал в кухне на окне, и вышел из домика.
Оставшись одни, Масляков с Камчаткиной обнялись, и Крис попросила:
– Скажи мне еще раз, что любишь!
– Люблю! – с радостью отозвался Антон и поцеловал девушку в нос.
– Поклянись еще раз, что не будешь ревновать к каждому встречному и поперечному!
– Не буду!
– И к Шурику не будешь?
– Не буду?
– И к Соленко?
– Ну… к этому-то с какой стати?
– А что, думаешь, кроме тебя с Шуриком, я никому и понравиться не могу?
– Ну вот, Криска! Ты опять сама начинаешь меня дразнить! – отстранился от Камчаткиной Антон. – Зачем?
– Чтобы ты вырабатывал иммунитет!
– Не надо мне никакого иммунитета, если ты сама… – рассердился Антон, и как раз в этот момент в кухню возвратился Лихачев.
– Все ссоритесь, – сказал он и тяжело плюхнулся на табуретку.
Его лицо было таким бледным, что испуганная Камчаткина спросила:
– Что-нибудь случилось, Шурик?
– Ничего нового, если не считать моей ноги. Боюсь, уж не сломал ли я ее ненароком. Придется завтра с утра каким-то образом тащиться на электричку. Еще один день с такой ногой я здесь не выдержу.