Положите, не открывая глаз, правую руку на солнечное сплетение, левую — поверх правой. Представьте себе, что поддерживаете руками чашу в районе солнечного сплетения. Это солярис, ваш второй центр внимания. Сейчас вы собираете сосредоточенную в его районе энергию в чашу ваших рук.
А теперь медленно начинайте поднимать руки, не разнимая, вверх, по телу. Вы поднимаете свою энергию к третьему глазу, чтобы подпитать свою интуицию, дать ей мощный энергетический посыл. Делайте это неспешно. Энергия не просто поднимается, она собирается, концентрируется в чаше ваших рук.
Доведя руки до области щитовидной железы, остановитесь и мысленно сосчитайте до пяти. Здесь находится важнейший энергетический центр, и за время счета в нем происходит обновление энергии. Это даст вам силы в течение дня исполнять то, что вами намечено.
Поднимаем чашу рук далее. Через подбородок, лицо — к области третьего глаза, межбровью, первому центру внимания. Довели — и зафиксировали. Сосчитайте мысленно до семи, прижмите обе ладони (левая на правой) к третьему глазу.
После этого сразу разведите руки и поднимите вверх. Глаза не открывайте. Посидите так, с поднятыми руками, прислушиваясь к ощущениям в своем теле. Вы можете ощущать покалывание, тепло, холод, онемение. Все это — показатели того, что происходит перераспределение энергии между вашими энергетическими центрами. В течение минуты посидите так.
Затем опустите руки на колени. Как и в начале упражнения, глубоко вдохните-выдохните 15 раз.
Теперь можно открыть глаза и приступать к делам!
Голограмма для активизации третьего глаза
К книге приложена голографическая наклейка для активизации третьего глаза. Пользоваться ею очень просто.
Встаньте перед большим зеркалом у себя в квартире. Отметьте на зеркале зону, в которой отражается область вашего третьего глаза. Прикрепите на нее голограмму.
Каждое утро, сделав упражнение для активизации интуиции и третьего глаза, вам следует подойти к зеркалу, встать так, чтобы область третьего глаза совместилась с голограммой, и в течение полутора минут говорить примерно такой текст (можете выучить его наизусть, можете импровизировать нечто подобное, как вам будет удобнее).
Я обращаюсь за помощью к Рушелю Блаво. Моя интуиция обостряется и активизируется. Мой третий глаз видит то, что не дано видеть обычным глазам. Я разгадываю тайны и вижу будущее. Передо мной открываются недра неизведанного. Мне становятся понятны чаяния и побуждения людей. Я проникаюсь истинным знанием, оно поселяется во мне и дает свои чудесные плоды, которые я стану использовать на благо себе и всем людям.
Группа 1. Подготавливаем третий глаз физически
Вашему вниманию предлагаются семь сказок. Работа с ними начинается с утра понедельника, а завершается в воскресенье вечером. Утром вы прочитываете сказку указанного дня, прочитываете вслух и с выражением, стараясь вникнуть в смысл, глубоко понять прочитанное. Вечером в спокойной обстановке берете лист бумаги и карандаш и стараетесь записать все то, что смогли из утренней сказки запомнить. Напоминаю, что основное внимание уделяется событийным и персонажным связям, то есть старайтесь сохранить логику сказочного повествования.
Сказка понедельника. Самый большой колокол
В городе было очень много башен, настолько много, что если кто-то брался их посчитать, то очень быстро сбивался и либо бросал совсем это дело, либо начинал сначала, а потом постепенно сходил с ума. Говаривали, правда, что в старину пришел в город один мудрец, прославленный в науке, что зовется арифметикой. Он долго думал и изобрел в конце концов такую мудрую формулу, которая позволила посчитать все башни. Городской летописец даже тогда записал полученное число и заверил запись сургучной печатью. И долго потом в городском архиве эта запись хранилась. Только вот хранитель архива никому эту запись не показывал и сам никогда в нее не заглядывал. И преемник его поступил точно так же. И преемник преемника… Прошли годы, прошли десятилетия, прошли века… И вот один человек, служивший звонарем на самой высокой из всех городских башен, решил посчитать городские башни вновь. Вернее, он думал, что будет считать их самым первым в городе; он, этот человек, не знал, что башни несколько веков тому назад были уже посчитаны. Когда же звонарь собрался сделать это, то другие люди рассказали ему, что некогда, много веков назад один мудрый арифметик уже пересчитывал городские башни и даже записал полученное число, а запись заверил сургучной печатью и положил в городской архив. Только вот что-то давненько никто эту запись не видел…
«Что ж, — подумал звонарь, решивший пересчитать городские башни, как теперь выяснилось, вторым, а не первым, — раз так, то пойду в городской архив и спрошу у архивариуса эту бумагу, да и делу конец». Так и сделал, но как только пришел в архив, то понял вдруг одну вещь: ведь с той поры, как мудрый арифметик пересчитал все городские башни, прошло много веков. А что значит для города много веков? Значит это то, что за эти много веков было построено много новых башен. А коли так, то башни считать все равно придется. Только придется считать новые башни, раз старые башни давно уже мудрым арифметиком посчитаны. Только вот как отличить те башни, которые уже посчитал мудрый арифметик, от тех, которые были построены после его замечательного во всех отношениях опыта? Предстояло много о чем подумать звонарю. Сам уже он был не рад тому, что затеял это. И чего проще — взять да бросить задуманное, пойти своей дорогой, а точнее, забраться на самую высокую из всех городских башен да и начать звонить в самый большой из всех городских колоколов. Так ведь делал всю свою взрослую жизнь и часть своего детства звонарь, так делал отец звонаря, который и сейчас, если случалось подменять сына, демонстрировал городу свое колокольное мастерство, так делал и дед нашего звонаря, и ныне дающий молодежи полезные советы — советы и профессиональные, и, что порою куда как важнее, житейские. Да и прадед звонаря много чего интересного рассказывал… Звонарь неслучайно вспомнил про отца, деда и прадеда, кои — хвала Создателю — были все живы и здоровы. Ведь если случится считать те башни, которые были построены после того, как мудрый арифметик провел свои подсчеты, то только старожилы и смогут помочь определить, какие это именно башни. А дальше — самое простое сложение: прибавить к башням, что были посчитаны мудрым арифметиком, те башни, что были выстроены за несколько веков, прошедших после того, как арифметик вывел свою прекрасную формулу. А сколько там веков? Да какая, в сущности, разница! И что такое три века или четыре века для города, где столько городских башен?
А сколько колоколов на этих башнях! Звонарь знал, что для подсчета количества колоколов нужно произвести весьма несложное вычисление из тех, коим учат детишек в школе. Есть башни, на которых два колокола. Надо сложить их количество и умножить на два. Тогда получится количество колоколов на башнях, на которых два колокола. Потом сложить количество башен, обладающих тремя колоколами, и помножить полученную сумму на три. После этого взять все башни, где есть четыре колокола. И общее количество этих башен умножить на четыре. И, наконец, совсем просто: в городе было три башни — звонарь знал об этом всегда, сколько себя помнил, — на коих звонили по пять колоколов на каждой. Тут было совсем просто, проще даже и придумать нельзя: три умножить на пять и получить пятнадцать. Это будет число колоколов на башнях с пятью колоколами. И только на одной башне во всем городе был только один колокол. Это была самая большая из всех городских башен, то есть как раз та самая, на которой звонарь и служил всю взрослую свою жизнь и даже часть жизни детской и на которой верой и правдой служили граду и миру и отец, и дед, и прадед нашего звонаря. Да что там говорить, если на этой башне служили звонарями в свое время и отец, и дед, и прадед того самого прадеда нашего звонаря. И все они любили эту службу, любили самую большую в городе башню, любили тот единственный колокол, который два раза в сутки — в полдень и в полночь — оповещал горожан о том, что в их городе все спокойно, все хорошо, все прекрасно. Когда же звонарю говорили, что на всех других башнях города колоколов по два, по три, по четыре, а то и по пять, а на его — пусть и самой большой — башне всего-то один, то звонарь никогда на это не обижался. Он-то знал, что не только служит на самой большой башне, но еще и обслуживает самый большой в городе колокол. Да, не удивляйтесь: и башня была самая большая, и колокол был ей под стать. Потому, верно, и пришла звонарю в голову мысль посчитать все городские башни и все колокола города. Ведь когда смотришь на мир с такой высоты (с высоты самой большой башни) и когда каждый день слушаешь в непосредственной близи такой звук (звук самого большого колокола), то в голову непременно лезут всякие мысли общегородского, если можно так выразиться, характера.
Однако каково же было разочарование нашего звонаря, когда, придя в городской архив, он узнал от седого архивариуса — давнего друга своих прадеда и деда, — что много-много лет тому назад документ этот сгорел. Да, сгорел! И удивляться тут совсем нечему: в городах, где так много башен и так много колоколов, пожары не являются редкостью. Так случилось и тогда — был пожар. А если уж пожар случается, тот тут ничего не попишешь, ведь рукописи, как известно, горят; число же всех городских башен было записано рукою мудрого арифметика, то есть было рукописью. И звонарь ушел из архива ни с чем. Пришел на свою башню. Да, звонарь считал самую большую башню в городе своей. И колокол — самый большой в городе — считал тоже своим. Настроение было грустным у звонаря, ведь он впервые в жизни не смог сделать то, что задумал: не смог не только посчитать все городские башни и все городские колокола на этих башнях, но и не смог даже найти те подсчеты, что в давние времена осуществил мудрый арифметик. Подошел к колоколу звонарь, ведь время приближалось уже к тому полуденному часу, когда следовало звонить. Взялся он за колокольный язык и было уже собрался ударить языком по стенке колокола, но — не смог. Почему? Прежде никогда ничего подобного не было… Колокол отказывался звонить! Тогда звонарь попробовал приложить больше силы, чем прикладывал всегда, когда звонил в колокол, но и тут никакого звука не последовало. И сколько ни пытался в тот час звонарь выполнить свою работу, ничего у него не вышло.
Город между тем заволновался. Никто не мог припомнить того, чтобы когда-нибудь было подобное — чтобы самый большой колокол не звонил в полдень. Даже не могли припомнить, чтобы колокол не звонил в полночь, так чего уж тут говорить о полуденном звоне. Но больше всех отсутствие полуденного звона удивило и даже испугало всех ныне здравствующих старых звонарей: отца, деда и прадеда. Отец и дед нашего звонаря громко сокрушались, сетовали, сердились — сердились на то, что не могли понять, почему самый большой колокол в этот раз не стал звонить. И только прадед не сокрушался, не сетовал и не сердился. Прадед глубокомысленно молчал. А и дед, и отец, и сам звонарь знали, что если прадед молчит, то это означает: прадед что-то знает. Впрочем, прадед знал не просто что-то, он знал если не все, то, по крайней мере, почти все. Знал он и то, почему сегодня колокол не зазвонил. И когда его сын и его внук перестали сокрушаться, сетовать и сердиться, то прадед им и правнуку своему все объяснил:
— Дело в том, что наш колокол очень переживает, переживает вместе со звонарем, а точнее, вслед за звонарем. Однажды, лет семьдесят, а то и больше тому назад, было так, что пришлась мне по сердцу одна девушка. Так мне она понравилась, что очень быстро влюбился я в нее, а потом решил признаться ей в любви. И признался. И получил такой вот ответ: «Ты хороший, может быть, самый лучший даже. Ты мой друг и таким навсегда останешься. Но я тебя не люблю». Что может быть ужаснее, чем в двадцать лет услышать такое? И пошел я по улице, с горя опустил голову. Однако тем временем приближался полдень: пора было звонить в самый большой колокол на самой большой из всех городских башен. Любовь любовью, а работа работой. Настроение было ужасное, но я заставил себя подняться на башню, и попытался ударить в колокол. Попытался… Но колокол не отозвался. И сколько ни пытался я, сколько ни старался — ничего у меня не выходило, ничего… Расстроенный пришел я в тот день к прадеду моему. И тот поведал мне, что наш большой колокол умеет и радоваться, и горевать вместе с нами. Мы счастливы — счастливым звоном откликается колокол, мы несчастны — колокол молчит. И так было всегда. Особенно грустно колоколу переносить разочарование наше… Вот и молчит колокол, когда чем-то мы, звонари, расстроены.
Понял тогда все наш звонарь. Понял, что его разочарование от того, что он впервые в жизни не смог совершить задуманное, передалось колоколу. И колокол не смог звонить. Теперь нужно было звонарю, во-первых, забыть свою печаль, а во-вторых, дождаться полуночи, чтобы вновь попробовать звонить в колокол на башне, в самый большой колокол на самой большой башне города. И пока звонарь забывал свою печаль, понял он одну вещь: много в жизни случается не очень хорошего, много ждет разочарований, но куда как больше в жизни прекрасного, славного, доброго. Например, любимая профессия — профессия звонаря. И что бы дурного ни случилось в жизни, все равно надо верить в то, что хорошего в жизни гораздо больше, чем дурного. И как же это прекрасно — иметь возможность дважды в сутки звонить в самый большой колокол на самой большой башне. И улыбнулся звонарь. И когда в полночь приблизился к своему колоколу, то даже еще не успел дотронуться до языка, как колокол зазвонил, зазвонил сам. И в тот миг не было более счастливого человека, чем наш звонарь.
Сказка вторника. История одной рыбки
На дне морском жила одна рыба. Даже не рыба, а всего лишь рыбка. Маленькая, незначительная, настолько прозрачная, что другие жители моря видели сквозь эту маленькую рыбку все прелести водной стихии, а саму рыбку порою не замечали даже. Было ли рыбке это обидно? Пожалуй что да, ведь если бы обидно не было, то рыбка бы тогда вряд ли мечтала бы о том, о чем она мечтала. Мечтала же маленькая рыбка перестать быть рыбкой и стать кем-нибудь другим. Мечта стать кем-нибудь другим была с маленькой рыбкой всегда, а как-то раз случилось так, что мечта эта стала реальностью. Но обо всем по порядку.
Как-то раз плавала маленькая рыбка на очень большой глубине; на такой большой, что там если кто и обитал, то только пучеглазые крабы да страшные водяные пауки. Ну и еще, конечно, сам Морской Царь. Только Морского Царя маленькая рыбка не видела прежде, а потому даже и не задумывалась над тем, что вот тут, на самом дне морском, на небывалой глубине может обитать еще кто-то, кроме пучеглазых крабов и страшных водяных пауков. Водяных пауков маленькая рыбка боялась очень. Уж больно они были страшными: косматые лапы, коричневый чешуйчатый панцирь, облепленный водорослями язык… Но самое страшное в водяных пауках — это, без сомнения, их глаза. Некоторые рыбы боятся выпученных крабовых глаз. Но что такое глаза краба в сравнении с глазами водяного паука? Крабовые глаза очень глупые, выдающие тупость их обладателя, злобную тупость, но совсем безопасную, если по правде сказать. Бояться крабовых клешней? Чего их бояться, когда ни правой клешней, ни клешней левой краб не может не только перекусить, но даже и прищемить как следует. Маленькая рыбка знала это прекрасно, а однажды даже испытала «силу» клешней краба на себе. Какой-то озлобленный жизнью представитель крабового племени, обиженный, верно, то ли водяным пауком, то ли самим Морским Царем, которого, впрочем, маленькая рыбка никогда прежде не видела, да и не могла видеть до поры до времени, так вот, злой краб, выпучив глаза, ринулся на маленькую рыбку. Конечно, когда обижает кто-то, кому не можешь дать сдачи, то нет лучшего способа успокоить себя, обидев слабого и маленького. Тут и подвернулась под руку (точнее, под клешню) пучеглазому крабу маленькая рыбка. В первый миг маленькая рыбка даже испугалась, но очень быстро взяла себя в руки (точнее, в плавники), ведь она знала, что краба бояться не следует. А краб еще не знал, что маленькая рыбка вовсе его не боится, поэтому краб обе клешни свои раскрыл, будто тот, кто желает обнять своего старого друга. Раскрыл и попытался схватить маленькую рыбку. Только та ведь тоже была не промах — ловко увернулась от клешней злобного краба. Краб попытку повторил — рыбка увернулась вновь. Так могло бы быть бесконечно, но в одну из своих попыток краб все-таки изловил маленькую рыбку, придавил беднягу обеими клешнями своими. Беднягу? Отнюдь нет, вовсе не беднягу, потому что как ни сжимал клешни свои пучеглазый краб, никакого даже самого маленького вреда нанести рыбке он так и не смог. Маленькая рыбка только смеялась над крабом, а тот злился все больше, но поделать ничего не мог. Наконец, окончательно рассерженный краб отпустил рыбку, а сам убрался восвояси — исчез в морских водах и больше никогда на рыбкином пути не появлялся. Рыбка же, когда отсмеялась, стала плавать и играть, как и всегда, стала радоваться жизни. Да, тогда рыбка еще умела радоваться жизни, даже находясь на самой глубине моря.
И тут увидела маленькая рыбка водяного паука. И рыбка испугалась. Ни лапы, ни панцирь, ни язык не смогли напугать маленькую рыбку. Напугали маленькую рыбку глаза водяного паука. Что же это были за глаза! Нет, они не были уродливы, не были отвратительны или кошмарны. Они — о, парадокс! — были красивы, очень красивы. Они манили к себе. И маленькая рыбка вдруг почувствовала, что устоять перед этими глазами не может, что готова идти за ними и за их обладателем хоть на край моря. И как только водяной паук косматой лапой своей поманил несчастную рыбку за собой, то та безропотно пошла туда, куда ее позвали. И уже те самые косматые лапы паука приблизились, уже дыхание его ощутила сквозь воду на себе рыбка… Еще секунда и все бы для рыбки было бы кончено. Но тут какая-то гигантская сила резко оттолкнула паука в сторону, а рыбку подхватила. Кто это? Никогда прежде рыбка не видела Морского Царя, однако отчего-то сразу поняла, что это был именно он. Да и кто мог быть там, кроме Морского Царя, на дне морском? Уж точно был это не краб и, конечно, не водяной паук, оттолкнувший своего собрата. Вы видели когда-нибудь Морского Царя? Если видели, то сами без труда можете его описать, а если нет, то описывать то, как выглядит Морской Царь, нет никакого смысла: все равно описание будет чрезвычайно далеко от оригинала. Силою своей Морской Царь отбросил водяного паука так далеко, что и его больше рыбка не могла видеть. А после этого подхватил маленькую рыбку и устремился вместе с ней вверх — туда, где есть не только вода, но есть еще и воздух, есть небо, есть облака и даже тучи. Обо всем этом рыбка пока еще ничего не знала — она никогда прежде не плавала на поверхности воды, ведь была она очень маленькая, а наверху столько опасностей! И вот увидела маленькая рыбка впервые в жизни и Морского Царя, и небо, и облака, и даже тучу увидела. И увидела птицу. Как же прекрасна была эта белая птица! И тогда маленькой рыбке больше всего на свете захотелось стать птицей: захотелось покинуть море и взлететь над этим волнами, увидеть близко облака, тучи, небеса — что может быть прелестнее!