«Молодец ребенок! Все правильно говорит. Я и сам это Елене пытался объяснить…» – подумал Лобов и вдруг вспомнил, что пропустил сеанс связи, о котором они заранее договорились с Севой и Тасей. Кто-то из них должен был сходить на «телеграф», так они между собой прозвали единственное во всей округе место, плоский камень на вершине утеса, куда доходил сигнал, и позвонить ему. Сеанс назначили на семь вчера, а Лобов забыл.
– Вот дырявая башка! – Он погасил сигарету и пошел за телефоном.
На дисплее высветился длиннющий список пропущенных вызовов – Тася, Архипцев, Маша, ему позвонил даже доктор Дэн, чей телефон Лобов записал накануне.
«Шепчук еще здесь, допекает, но не критично», «Мить, у тебя все нормально?», «Когда назад?» – Лобов прочел полученные сообщения, сокрушенно качая головой и услышав в трубке неизменное «абонент находится вне доступа сети», стал писать ответ:
«Задерживаюсь. Лаврентьевич настаивает на контакте со СМИ. Буду завтра к вечеру. Займитесь пока бровкой. Не пускайте в раскоп Шепчука».
22. Нужен доктор!
Не было еще и семи утра, когда из своей палатки вышла Гронская – она, как всегда, встала первой. В шортах, майке, с полотенцем на плече, Тася тихонько «постучалась» к соседу.
– Тук-тук! Бьорн! Плавать идем?
Швед не заставил себя ждать.
– Хэй, Тас-сиа! Доб-ры утро! – ответил он, заботливо задергивая полог палатки, где еще спал министерский гость. – Утром мы иметь золото во рту[30].
– Что ж, очень возможно… – вскинув брови, улыбнулась Тася, хотя на самом деле от Бьорна попахивало перегаром, но решила не уточнять, что имеет в виду швед. По-русски он говорил с большой охотой, однако понять его удавалось далеко не всегда.
– Сегодня нет джоггинг, сегодня пла-вать? – спросил он.
Гронская кивнула.
– Понедельник день тяжелый, надо хоть утром себя побаловать.
Действительно после двух недель жары вода в Таводи нагрелась до вполне комфортной температуры, поэтому оба направились к реке.
На берегу среди камышей хозяйственный швед из подручных материалов соорудил чудесную лесенку и помост для купания. Все очень удобно, просто, практично. Ни дать ни взять – «Икеа».
Вскоре на мостки прибежали и Дина с Казимиром. Собака любила купаться. А козленок боялся воды, смотрел, как та плавает, цокал по мосткам копытцами и истошно бекал.
– А ну-ка, зоопарк, посторонись! – оттеснил его подошедший Шепчук. Встав на край, Леонид Аркадьевич сделал стойку и…
– Осторожно! – крикнула Тася, но опоздала.
Ленчик уже прыгнул вниз головой в воду.
Увы, в купальне было неглубоко. Воткнувшись лбом в мягкое илистое дно, Шепчук тотчас вынырнул и, потирая ушибленное место, взобрался на мостки.
– Бэ-э-э! – донеслось из-за его плеча.
– Вот и я об этом! – посетовал министерский работник, но от идеи купания не отказался и спустился в воду по лесенке.
Меж тем у практикантских палаток движения пока не наблюдалось – молодежь, как обычно, просыпалась позже и с трудом.
На тропинке со стороны Красного Рыболова появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Ниловна. В одной руке у поварихи была авоська с трехлитровой банкой молока, в другой – корзинка.
– Просто Маковский какой-то. «Обед в поле»! – усмехнулся про себя Архипцев, который уже стоял у полевой кухни и кипятил воду для чая.
В воскресенье Ниловна выпросила себе выходной, навещала сына в спортивном лагере. Сева с радостью ее подменил – купил рыбу у деревенских пацанов, начистил – Марья Геннадьевна помогала – и приготовил уху. Получилось здорово, хвалили все, даже Шепчук.
– Доброго вам утречка, Всеволод Иванович.
– Здравствуй, Ниловна.
С робкой улыбкой повариха протянула ему завернутую в полотенце миску:
– А я дома оладушек напекла. Думала вас угостить, ну и начальника вашего. Сколько он еще тут гостевать будет?
– Кто же его знает, – пожал плечами Архипцев, откусывая горячую оладью. – Это зависит от настроения.
А настроение у Леонида Аркадьевича, подобно ветру на море, было переменчивым. Радоваться чужим успехам просто так он не привык, однако, узнав, что Лобов задерживается в городе, немного приободрился – уж больно хотелось ему в отсутствие начальника продолжить работу на раскопе. Выбрав удобный момент до того, как все участники экспедиции собрались за завтраком, он обратился именно к Архипцеву – тот остался в лагере за главного:
– Ты же, Сев, сам понимаешь, что сейчас было бы разумно проверить, есть ли впускные погребения. Ведь это очевидно, что наш воин лежит не в одиночестве!
– Звучит заманчиво… – помявшись, протянул Сева. Он был не из тех, кто умеет отказывать, кроме того, ему и самому не терпелось продолжить раскопки.
Но тут очень некстати в разговор вмешалась Гронская, неслышно подойдя сзади. Шепчук даже вздрогнул.
– Ленчик, ты абсолютно прав. И как мы сами не догадались, что надо впускные проверять, – с притворным воодушевлением заговорила она. – Вот завтра, когда вернется Дмитрий, мы и начнем. А пока он велел двигать бровку[31]. Если желаешь, присоединяйся!
Сева промолчал.
Шепчук натянуто улыбнулся:
– Значит, будем ждать Митьку! – Поняв, что оборону Гронской ему не пробить, он сел за стол и приступил к завтраку, стараясь не показывать вида, что расстроился.
Тем временем Ниловна придвинула поближе к Шепчуку миску с оладьями:
– Кушайте, кушайте на здоровьице, – приговаривала она, расставляя на столе тарелки с кашей, масло, хлеб, молоко, и потихоньку ворчала, глядя на пустующие места. – Когда захочут, тогда приходят, кашу больше греть не буду, тут им не ресторан! – Двое из практикантов, два неразлучных Вадима, которые всегда опаздывали, в столовую так и не явились.
После завтрака все разошлись по рабочим местам, а помрачневший Леонид Аркадьевич ушел в одиночестве «дышать воздухом». Впрочем, время для прогулок он выбрал не лучшее. Утренняя прохлада резко сменилась зноем. Солнце палило нещадно, обжигало кожу, брезент палатки нагрелся, внутри стало невыносимо душно и липко. Тася широко распахнула полог, раздвинула москитные сетки.
Шепчук вернулся уже минут через десять, красный, потный и злой.
– Вот вы тут сидите и даже не знаете, что у вас на раскопе делается! – Его плохое настроение наконец нашло выход.
– А что такое? – спросил Архипцев.
– В том-то и дело, что ничего! – продолжал Шепчук. – Там у вас полтора землекопа делают вид, что работают, а на самом деле под кустом загорают! А деревенских, вчерашних скандалистов, и татуированных студентов я вообще нигде не видел!
– Совести у них нет! – подхватила Гронская, но с издевательской интонацией.
– Зато самогонка небось еще есть! – предположил Архипцев. – Выходной прошел ударно. – Выйдя из палатки, он потихоньку подозвал Ниловну.
Но она ничего ни про Кольшу, ни про Генку не знала, так как вернулась от сына вчера поздно вечером, а с утра сразу ушла в лагерь. Архипцев попросил ее сбегать в деревню и выяснить, что там и как.
– Эт-то мошет дэмонстрация! – подал голос Бьорн.
– Нет, это анархия! – со злым смешком отрезал Шепчук.
Сева возразил ему что-то про полевые условия.
– Полевые условия! – перебил его Шепчук. – Но полевые условия не означают, что на работу можно выходить в пьяном виде или не выходить вовсе! Я всегда думал, что полевые условия предполагают дисциплину. А у вас тут скандалы, по палаткам козел шляется, в столовой – грязь, а руководитель экспедиции устраивает кулачные бои с землекопами!
– Ты, Ленчик, сам-то когда в последний раз в поле выезжал? – спросила Тася.
– Сейчас не обо мне речь!!! – взревел Шепчук. – А о Лобове. Он, конечно, археолог от Бога и мой друг, но начальник экспедиции из него никакой! Да, я так считаю! Руководитель он – никакой!
– А мне всегда казалось, что результат работы экспедиции определяют находки, а не график дежурств по столовой, – железным голосом парировала Гронская.
Под навесом нагнеталась грозовая атмосфера. Казалось, еще чуть-чуть, и грянет буря. В этот момент, привлеченная громкими голосами, в палатку вбежала Дина, а следом за ней – Маша, бледная, напуганная и дрожащая, но в разгаре спора на нее никто не обратил внимания.
– Спокойствэ, Лён-ниа, толко споскойствэ! – старательно произнес Бьорн недавно выученную фразу в попытке как-то разрядить обстановку.
– Тася, не надо! Успокойся, Леонид Аркадьевич! – взмолился Архипцев. – В чем, собственно, дело, разгильдяев и пьяниц мы оштрафуем, накажем рублем!
– К черту твою драгоценную деликатность! – отмахнулся Шепчук и продолжил долдонить про дисциплину, целевое расходование выделенных средств и про то, что кое-кто заболел звездной болезнью. На мгновение он остановился, чтобы утереть с лица пот…
– Ленчик, а может, это просто зависть? – по-кошачьи проурчала Гронская, закуривая сигарету.
– Ленчик, а может, это просто зависть? – по-кошачьи проурчала Гронская, закуривая сигарету.
Леонид Аркадьевич вскинул брови и ничего не ответил.
Последовала неловкая пауза. Душный липкий жар сменился влажным холодком.
Внезапно до них донеслись чьи-то громкие всхлипывания. Это была Ниловна, возвратившаяся наконец из деревни.
Архипцев, обрадованный тем, что дуэль «Шепчук – Гронская» удалось прервать, первым выскочил ей навстречу.
– Вот что, Всеволод Иванович, – запыхавшись, выдохнула ему в лицо повариха, – если на то пошло, то я с завтрего тоже на работу не выйду! – Ниловна всхлипнула и тонко, по-бабьи, заголосила что-то бессвязное.
Все окружили ее, стали засыпать вопросами, но она тряслась словно лист на ветру и сквозь рыдания твердила, что ни дня здесь больше не останется.
– Хорошая мысль, между прочим… – пробормотал Шепчук.
– Ты можешь толком объяснить, что произошло?! – прикрикнул на нее Сева.
– А что тут объяснять!!! – с какой-то обидой или даже злостью вдруг заговорила повариха, подняв на него красные испуганные глаза. – Наши всё правильно говорили, а я, дура, не верила. Думала, вы, ученые, лучше нашего всё знаете. А ничего вы не знаете, потому что вон как вышло-о-о! Правильно, если могилы-то копа-а-а-ать… А мне этого не надо, не хочу, у меня дома дети-и-и-и.
– Дети-то тут при чем? – спросила Гронская.
– При том, что Кольша лежит в лихорадке, встать не может, и парша у него по рукам и ногам высыпала… могильная-а-а-а. А баба Даша вообще меня чуть с крыльца не спустила-а-а-а, говорит, что я с вами заодно-о-о-о.
– Опять эта баба Даша! Бред! Какая-то парша могильная… Может, у Николая обыкновенная крапивница? – предположила Тася.
– Будто я не знаю, будто я детей никогда не лечила-а-а-а. И у Генки та же самая крапивница-а-а-а?! И у Жорки, скажете, тоже-э-э-э?! А завтра, может, и у меня начнется-а-а-а… – По щекам Ниловны снова побежали ручьи слез.
Бьорн подал ей воды, Гронская обняла повариху за плечи:
– Ниловна, миленькая, ну ладно, бабка Дарья, но ты же – молодая, современная женщина, ты сама-то веришь в то, что говоришь?
– Послушайте! Остановитесь же вы наконец! Дайте мне сказать!!! – совершенно вне себя, на грани истерики, закричала Марья Геннадьевна, которая до сих пор молчала, точнее, порывалась что-то сказать, но никто ее не слушал. – Ниловна права! У нас в лагере еще двое заболевших!!! Страшная сыпь по всему телу. С ними сейчас Денис, то есть доктор… Это никакая не крапивница!!! Это… – Она зажала обеими руками рот и, остановившись, договорила почти шепотом, будто сама испугалась сорвавшегося с языка слова «эпидемия».
– What is she talking about! What do you mean! Epidemic? You are not joking, right? – завизжал Бьорн. – Crazy! You are all crazy people. I need to be out of here[32].
– Эпидемия?! – вытаращил на Машу глаза Шепчук.
«Э-пи-де-ми-я…» – подхватило эхо, а прилетевший с реки ветер понес его дальше по торновской поляне, вихря высокую траву и надувая брезентовые крыши палаток…
В этот момент на другом конце лагеря из практикантской палатки, где жили два Вадима, вышел доктор Дэн, на плече его висела уже знакомая медицинская сумка. Постояв какое-то время в задумчивости, поглядев на ветер, он достал из сумки бутылку водки, которую, видно, приготовил заранее. Открыв ее, он сделал глоток, а затем решительным жестом вылил себе на макушку, растирая стекающую жидкость по лицу, шее, рукам, потом вскинул сумку на плечо и размашистым шагом двинулся в сторону деревни…
На пригорке его догнали Маша и Архипцев:
– Док, одному идти нельзя. Мы с тобой!
– Уверены? Тогда сгоняйте в лагерь еще за антисептиком!
– ???
– Да за водкой! – объяснил Дэн. – Я вас тут подожду. Да, еще… резиновые перчатки прихватите и тряпок побольше…
– ???
– Не въезжаете?! Вместо маски, чтоб лицо закрыть!!!
* * *[…] тридевять ангелов, тридевять архангелов, избавьте раба Божия Михея от лихорадки молитвами святой Богородицы.
Из грамоты 112, Раскоп Михаилоархангельский, XIII в.Внезапно поднялся сильный ветер, по небу заходили длинные серые облака, солнце скрылось. Тревожно зашумела придорожная ветла. Над деревней повисла темно-лиловая туча. Со зловещим скрипом раскачивался на ветру почерневший от времени колодец-журавль, гремело железное ведро. Густая тень опустилась на единственную торновскую улицу. Улица обезлюдела, лишь у крайнего забора какой-то дед стучал молотком.
На крыльце Кольшиного дома, прикрыв лицо руками, выла женщина. Едва завидев входящих в калитку визитеров, она истошно заорала, замахала на них кулаками, потом схватив первое, что попалось под руку – это была пустая стеклянная банка, – запустила в непрошеных гостей. Во дворе возле будки, по счастью привязанный на цепь, захлебывался лаем лохматый рыжий пес.
– С нами врач!!! Слышите!!! Дайте нам войти! – властно крикнул Архипцев.
– Дайте осмотреть больного! – вторил ему Денис.
В голове у Маши все смешалось. Ветер, стук, лай, крик, плач – все происходящее напомнило ей кино, какой-то фильм-катастрофу, в котором каждому отведена определенная роль, и ей тоже…
Тут Кольшина жена наконец поняла, зачем они пришли, и крикнула, что пустит только врача. Перед тем как войти в дом, Дэн достал из сумки резиновые перчатки, а Маша за неимением маски повязала ему на шею и лицо свою косынку.
Им с Архипцевым ничего не оставалось, как ждать снаружи.
Они увидели Кольшу в приоткрытую дверь – тот лежал не в доме, а в сенях – там было прохладней, – на соломенном тюфяке, разметав по нему руки и ноги, изрытые страшными черными волдырями, и стонал:
– Ох, как тяжко! Ох, блин, тяжко как…
– Кто-нибудь есть еще в доме? – спросил доктор Кузнецов.
Жена Кольши покачала головой и высморкалась в фартук.
Дверь захлопнулась.
* * *– Нет, не понимаю! Ничего не понимаю! Сейчас у меня просто мозг взорвется! – наконец заговорил Дэн, когда минут через двадцать они с Машей и Севой направлялись к дому следующего больного. – Какого хрена нам в институте семь лет подряд талдычили, что этой болезни не существует в природе! Когда вот она во всей своей красе! Оспа натуральная!
– А почему у него все тело в каких-то черных волдырях? – дрожащим голосом спросила Марья Геннадьевна.
– Дорогая моя! – Денис вдруг остановился и, откинув назад голову, захохотал: – Потому что это черная оспа! Заразная болезнь первой категории! Ха-ха-ха-ха-ха. А у нас тут ни вакцины, ни средств защиты, ни персонала, ни даже связи! Ха-ха-ха-ха-ха. – Он буквально давился хохотом, так что из глаз даже брызнули слезы. – Единичных случаев болезни не бывает! И лечения не бывает! От нее либо выздоравливают, либо умирают. Процент смертности, по данным ВОЗ, составляет… Да какая, на хрен, разница! – Смех его прервался так же внезапно, как и начался. Смерив взглядом своих спутников, Дэн махнул рукой и зашагал дальше.
* * *Бьем челом господину Юрию Онцифоровичу о ключнике, потому что ничем не можем ему угодить…12
Неревский раскоп, усадьба Б, XV в.В лагере тем временем Леонид Аркадьевич, будто услышав эти слова доктора Дэна, решил не дожидаться его возвращения и спешно засобирался уезжать. Гронскую по известным причинам он предупреждать не захотел. Бьорн был единственным, кто удостоился его прощания.
– Того и гляди дождь начнется. Боюсь, дорогу развезет. Не волнуйтесь, Бьорн, все необходимые меры будут приняты. Медиков я вызову. И уверяю вас, виновные за случившееся будут наказаны! – насупив брови, проговорил Шепчук, почему-то сделав ударение на последней фразе, затем, так и не решившись на рукопожатие, быстро покинул палатку.
После его стремительного бегства швед осклабился, с минуту простоял в задумчивости, потом присел на корточки, извлек из-под раскладушки компактный блестящий чемоданчик, впрочем, довольно тяжелый, и раскрыл его. Оттуда тотчас с легким щелчком выросла длинная телескопическая антенна. Чемоданчик оказался портативной станцией спутниковой связи. Привычным движением Бьорн проверил на пульте уровень сигнала и набрал чей-то номер. Разговор шел на шведском и длился всего несколько минут. Нажав отбой, Бьорн быстро застучал по клавишам компьютера, на мониторе показался знакомый интерфейс Твиттера. Красочные фотографии торновских находок дополнил короткий пост с тремя восклицательными знаками в конце. Через минуту швед закрыл чемоданчик, вернул его на прежнее место и налил себе полный стакан виски, но прежде чем пить, разделся догола, тщательно осмотрел свое тело, пальпируя лимфоузлы под мышками и в паху, затем сунул в рот градусник и смерил температуру. Лишь после этого Бьорн сел в шезлонг, поднес стакан к губам и, смакуя, сделал большой глоток.