Припарковав машину на подъездной дорожке, как он столько раз делал при жизни Барри, Гэвин зашагал к дому и на ходу отметил, что кто-то недавно подстриг лужайку. Не успел он позвонить, как Мэри ему открыла.
— Привет, как… Мэри, что с тобой?
Лицо её было мокрым, в глазах алмазами блестели слёзы. Она всхлипнула, покачала головой, и Гэвин, сам не зная, как это произошло, прямо на пороге заключил её в объятия.
— Мэри? Что-то случилось?
Гэвин почувствовал, как она кивнула. Им совершенно ни к чему было оставаться на виду, и он ненавязчивым манёвром переместил её в прихожую. Она была такой маленькой и хрупкой, отчаянно цеплялась за него пальцами, прятала лицо у него на груди. Он с величайшей осторожностью опустил на пол свой кейс, но она всё равно отпрянула и накрыла губы руками.
— Прости… Прости… Боже мой, Гэв…
— Что стряслось?
У него изменился голос: в нём появился властный нажим, прямо как у Майлза, когда в конторе случались неприятности.
— Кто-то воспользовался… Я не… кто-то воспользовался именем…
Она жестом позвала его в домашний кабинет, загромождённый, небогатый и уютный, где на полках стояли гребные кубки Барри, а на стене висела большая фотография восьмерых вскинувших кулачки девочек-подростков с медалями на лентах. Дрожащим пальцем Мэри указала на экран монитора. Гэвин прямо в плаще опустился в кресло и увидел перед собой сайт Пэгфордского совета.
— Утром я з-забежала в кулинарию, и Морин Лоу сказала, что на сайт пришло множество соболезнований… Я решила написать слова б-благодарности. И вот… п-посмотри…
Он увидел это, прежде чем она договорила. «Саймону Прайсу не место в совете». Отправитель: «Призрак Барри Фейрбразера».
— Боже правый, — ужаснулся Гэвин.
Мэри опять расплакалась. Гэвин хотел её обнять, но не отважился сделать это в кабинете, где всё дышало присутствием Барри. В качестве компромиссного жеста он взял её за тонкое запястье и повёл по коридору в кухню.
— Тебе надо выпить, — сказал он на удивление твёрдым, начальственным голосом. — К чёрту кофе. Где у тебя крепкое?
Но он и сам уже вспомнил. При нём Барри не раз доставал бутылки из кухонного шкафа; Гэвин смешал для неё немного джина с тоником — насколько он помнил, ничего другого она до ужина не пила.
— Гэв, сейчас всего четыре часа.
— Кому какое дело? — возразил Гэвин своим новым голосом. — Выпей.
Её рыдания прервал нервный смешок; она взяла у него стакан и пригубила. Гэвин подал ей бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо и глаза.
— Ты такой добрый, Гэв. Может быть, ты тоже что-нибудь выпьешь? Кофе… или пиво? — предложила она с очередным слабым смешком.
Он взял для себя бутылку из холодильника, снял плащ и сел напротив неё за кухонную стойку. Выпив порцию джина почти до дна, Мэри успокоилась и опять стала собой.
— Как по-твоему, кто это сделал?
— Какой-то законченный негодяй, — сказал Гэвин.
— Сейчас началась драка за вакансию в совете. Как все гда, склока разгорелась из-за Филдса. А он тут как тут: не преминул высказаться. Призрак Барри Фейрбразера. Может, это и вправду он отправил?
Гэвин точно не знал, можно ли считать это шуткой, и лишь чуть-чуть изогнул губы.
— А знаешь, мне приятно думать, что он о нас тревожится — обо мне, о детях. Но это вряд ли. Если он о ком и тревожится, то о Кристал Уидон. Знаешь, что он, скорее всего, сказал бы, будь он с нами?
Она осушила свой стакан. Гэвин считал, что коктейль был совсем не крепким, но у неё на щеках проступили пятна румянца.
— Нет, не знаю, — осторожно произнёс он.
— Он бы сказал, что у меня есть поддержка. — К своему изумлению, Гэвин услышал в её голосе недовольные нотки. — Да-да, он бы, скорее всего, сказал: «У тебя есть родня, наши общие друзья, дети, и это большое утешение, а Кристал, — Мэри заговорила на тон выше, — Кристал никому не нужна». Знаешь ли ты, чем он занимался в день нашей с ним годовщины?
— Нет, не знаю, — повторил Гэвин.
— Писал для местной газеты статью про Кристал. Про Кристал и про Филдс. Про этот чёртов Филдс. Век бы о нём не слышать. Хочу ещё джина. Мне полезно.
Не веря своим ушам, Гэвин, как робот, взял её стакан. Брак Мэри и Барри всегда казался ему идеальным, в полном смысле слова. У него и в мыслях не было, что Мэри может одобрять не каждую затею, не каждую кампанию вечно занятого Барри.
— По вечерам тренировал гребную восьмёрку, по выходным вывозил их на соревнования, — говорила она под звяканье кубиков льда, которые Гэвин бросал в стакан, — а ночами просиживал за компьютером, вербовал себе новых филдсовцев и проталкивал нужные пункты в повестку дня. И все приговаривали: «Какой прекрасный человек, какой бескорыстный, как много делает для других». — Она отхлебнула свежего джина с тоником. — Да, всё правильно. Он был прекрасным человеком. Это его и убило. В день нашей годовщины он с утра пораньше уселся за компьютер, чтобы успеть к сроку. А статью до сих пор не напечатали.
Гэвин не мог отвести от неё глаз. От гнева и алкоголя она разрумянилась. Впервые за эти дни распрямила спину.
— Это его и убило, — отчётливо повторила она, и голос её даже отдался эхом от кухонных стен. — Он делал всё и для всех. Кроме меня.
Гэвина со дня похорон Барри не покидало чувство собственной неполноценности: он размышлял о том, насколько незначительную брешь оставит его смерть в обществе. Но, глядя на Мэри, он склонялся к мысли, что лучше было бы оставить огромную брешь в одном сердце. Неужели Барри не брал в расчёт её чувства? Неужели не понимал, насколько ему повезло?
С лязгом отворилась входная дверь; по голосам, шагам, глухому стуку сбрасываемых ботинок и рюкзаков Гэвин понял, что это пришли все четверо детей.
— Привет, Гэв, — сказал восемнадцатилетний Фергюс, поцеловав Мэри в макушку. — Мам, ты никак выпиваешь?
— Это моя вина, — вступился Гэвин. — Меня и ругай.
До чего же хорошие выросли у Фейрбразеров дети! Гэвину нравилось, как они обращаются с матерью, как её обнимают, как болтают друг с дружкой и с ним. Открытые, вежливые, забавные. Ему вспомнилась Гайя: её злобное шипение, колючее молчание, ворчливость.
— Гэв, мы даже не поговорили о страховке, — вспомнила Мэри, когда кухню наводнили голодные дети.
— Ничего страшного, — поспешил с ответом Гэвин и тут же поправился: — Может быть, перейдём в гостиную или?..
— Да, пошли.
Когда Мэри слезала с высокого кухонного табурета, её немного качнуло, и он успел подхватить её под руку.
— Останешься с нами поужинать, Гэв? — окликнул его Фергюс.
— Если хочешь, оставайся, конечно, — поддержала сына Мэри.
Гэвина захлестнула теплота.
— Я с удовольствием, — сказал он. — Спасибо.
IV
— Прискорбно, — изрёк Говард Моллисон, слегка раскачиваясь на носках перед камином. — Очень прискорбно.
Морин только что рассказала ему о смерти Кэтрин Уидон; эту историю она услышала от своей подруги Карен, которая в тот вечер дежурила в регистратуре и приняла жалобу от родственников Кэт Уидон. Морин скроила злорадную гримасу; её физиономия сморщилась, как грецкий орех, — так подумала пребывавшая в дурном настроении Саманта. Майлз охал и сокрушённо цокал языком, как полагается в таких случаях, а Ширли воздела глаза к потолку: она терпеть не могла, когда Морин первой приносила новости.
— Моя мама давно знала их семью, — сказал Говард Саманте, которая сто раз это слышала. — Жили по соседству на Хоуп-стрит. Видишь ли, Кэт была в некотором смысле довольно приличной женщиной. Дом содержала в безупречной чистоте, работала лет чуть ли не до семидесяти. Да, труженица была Кэт Уидон, не то что её отпрыски. — Говард порадовался собственной объективности. — Муж её остался без работы, когда закрыли сталелитейный завод. Пил страшно. Натерпелась она на своём веку, эта Кэт.
Саманта уже изнывала; тут, к счастью, опять вклинилась Морин.
— А газета ополчилась на доктора Джаванду! — проскрипела она. — Представляете, как она бесится, что её пропечатали! Родственники покойной такую бучу подняли… но их можно понять: старушка трое суток в доме одна пролежала. Ты ведь знаешь эту семью, Говард? Кто такая Даниэлла Фаулер?
Ширли, которая не снимала фартучка, ушла на кухню. Саманта заулыбалась и хлебнула вина.
— Дай подумать, дай подумать, — протянул Говард. В Пэгфорде он знал практически всех и гордился этим, но нынешнее поколение Уидонов большей частью кантовалось в Ярвиле. — Это не дочка, потому что у Кэт было четверо сыновей. Очевидно, внучка.
— Так вот, она требует расследования, — продолжила Морин. — Ну что ж, всё к тому шло. Это носилось в воздухе. Одного не понимаю: почему люди только сейчас опомнились. Доктор Джаванда отказалась прописать антибиотики сыну Хаббардов, и бедняга угодил в больницу с приступом астмы. Ты, случайно, не знаешь, она в Индии училась или?..
Помешивая на кухне соус, Ширли прислушивалась к разговору; как всегда, её раздражало, что Морин старается доминировать — по крайней мере, Ширли для себя называла это именно так. Она решила не возвращаться в гостиную, пока Морин не закроет рот, и перешла в кабинет, чтобы проверить, не заявил ли кто-нибудь из членов совета о своей неявке на ближайшее заседание; она, как секретарь, контролировала процедурные вопросы.
— Говард… Майлз… скорее сюда!
Голос Ширли, всегда мягкий и певучий, сделался визгливым.
Говард заковылял в кабинет; за ним поспешил Майлз, который так и приехал к родителям в официальном костюме. Покрасневшие, с обвисшими веками, густо накрашенные глаза Морин хищно впились в пустоту дверного проёма; её любопытство стало почти осязаемым. Она теребила узловатыми, пятнистыми пальцами обручальное кольцо и распятие на своей неизменной цепочке. От уголков рта к подбородку сбегали глубокие морщины, которые всегда наводили Саманту на мысль о кукле чревовещателя.
«Что за радость — вечно торчать у Говарда и Ширли? — хотела крикнуть ей Саманта. — Меня озолоти — я б не стала по доброй воле сюда таскаться».
Отвращение подступило к горлу, как тошнота. Ей хотелось сплющить эту жаркую, загромождённую комнату, чтобы королевский фарфор, газовый камин и портреты Майлза в золочёных рамочках разлетелись вдребезги, а потом утрамбовать ненужные обломки, включая усохшую, размалёванную, болтливую Морин, и с размаху запустить в закатное небо. Раздавленная гостиная с обречённой старушонкой внутри уже летела в воображении Саманты к безбрежному небесному океану, а сама она одиноко витала в неизбывной тишине Вселенной.
День прошёл отвратительно. Сначала бухгалтер в который раз отравил ей настроение своими выкладками, да так, что Саманта не помнила, как доехала из Ярвила домой. Можно было бы отыграться на муже, но тот, едва переступив через порог и со стуком опустив на пол кейс, ослабил галстук и прямо из прихожей крикнул:
— Ты ещё ужин не готовила?
И тут же, нарочито принюхавшись, сам себе ответил:
— Нет, не готовила. И правильно, потому что мама с папой приглашают нас к себе. — Не дав ей возразить, Майлз резко добавил: — Это не имеет отношения к совету. Они хотят обсудить, как отметить папино шестидесятипятилетие.
Злость почти что принесла облегчение или, во всяком случае, отодвинула на второй план все тревоги и страхи. Саманта пошла за Майлзом к машине, лелея своё неудовольствие. И когда Майлз в конце концов, уже на углу Эвертри-Кресент, сообразил поинтересоваться, как у неё прошёл день, она ответила: «Офигительно».
— Интересно, что же там такое? — проскрипела Морин, нарушив тишину гостиной.
Саманта пожала плечами. Ширли верна себе: крикнула своих драгоценных мальчиков, а женщин оставила в подвешенном состоянии. Но Саманта не собиралась любопытствовать и тем самым потакать свекрови.
От слоновьей поступи Говарда под коврами заскрипели половицы. Морин в нетерпении раскрыла рот.
— Ну и дела, — прогремел Говард, вваливаясь в гостиную.
— Я решила проверить, нет ли на сайте предупреждений о неявке… — семенившая за ним Ширли с трудом переводила дыхание, — на очередное заседание…
— Кто-то выложил на сайте обвинения против Саймона Прайса, — сообщил Майлз жене, протиснувшись мимо родителей и взяв на себя роль глашатая.
— Обвинения в чём? — не поняла Саманта.
— В скупке краденого, — решительно перехватил инициативу Говард, — и в махинациях за спиной у начальства.
Саманта была даже рада, что это ей до лампочки. Кто такой Саймон Прайс, она представляла весьма смутно.
— Отправитель взял себе псевдоним, — продолжал Майлз, — причём дурного тона.
— Неприличный какой-нибудь? — уточнила Саманта. — Гигантский Член Совета?
Хохот Говарда едва не обрушил стены; Морин издала негодующий писк; Майлз нахмурился; Ширли скривилась.
— Очень близко, Сэмми, но не совсем, — сказал Говард. — Он называет себя «Призрак Барри Фейрбразера».
— Ох, — выдохнула Саманта, помрачнев.
Ей стало не по себе. Как-никак она находилась в машине «скорой помощи», когда в неподвижное тело Барри загоняли иголки и трубки; у неё на глазах он умирал под кислородной маской, а Мэри со стонами и рыданиями цеплялась за его руку.
— Ну, это ни в какие ворота, — удовлетворённо прокаркала Морин. — Это неслыханно. Вкладывать слова в уста покойника. Всуе употреблять имя. Это неэтично.
— Да-да, — согласился Говард. Будто бы рассеянно он прошагал через всю комнату, взял бутылку вина и вернулся к Саманте, чтобы наполнить её опустевший бокал. — Однако нашлись люди, которых, очевидно, этика не волнует, им лишь бы выбить Саймона Прайса из предвыборной гонки.
— Если мы с тобой подумали об одном и том же, папа, — сказал Майлз, — то они должны были бы взяться за меня, а не за какого-то Прайса, ты согласен?
— А почему ты так уверен, что они не взялись за тебя, Майлз?
— О чём ты? — порывисто спросил Майлз.
— А вот о чём: пару недель назад мне прислали на тебя анонимку, — провозгласил Говард, светоч их глаз. — Ничего конкретного. Ты, дескать, не достоин претендовать на место Барри. Не удивлюсь, если анонимка пришла из того же источника, что и этот пост. Тема Фейрбразера и тут и там, понимаешь?
Саманта слишком решительно наклонила бокал, и вино каплями потекло у неё с подбородка — именно теми дорожками, где со временем обещали появиться борозды куклы чревовещателя. Она утёрлась рукавом.
— Где письмо? — спросил Майлз, старательно пряча испуг.
— Я его уничтожил. Анонимные письма не рассматриваются.
— Дорогой, мы не хотели тебя расстраивать. — Ширли погладила Майлза по плечу.
— В любом случае у них на тебя ничего нет и быть не может, — заверил своего сына Говард, — а то на тебя бы уже вылился ушат грязи, как на Прайса.
— У Саймона Прайса очаровательная жена, — с мягким сожалением сказала Ширли. — Не могу поверить, что Рут была в курсе махинаций своего мужа, если у него действительно рыльце в пушку. Нас с нею сблизила работа в больнице, — добавила Ширли для сведения Морин. — Она медсестра.
— Жёны часто не замечают, что творится у них под носом, — заметила Морин, кроя голые факты козырем житейской мудрости.
— Какая низость — использовать имя Барри Фейрбразера, — сказала Ширли, пропуская мимо ушей слова Морин. — Хоть бы подумали о его вдове, о детях. Люди готовы на всё во имя своих корыстных целей; ничем не гнушаются.
— Вот какими средствами ведётся борьба, — сказал Говард и в задумчивости почесал складку живота. — Стратегически грамотный ход. Я с самого начала предвидел, что Прайс оттянет на себя часть голосов профилдсовцев. Но Бен-Задиру не проведёшь: она тоже это поняла и хочет его устранить.
— Постойте, — сказала Саманта, — откуда такая уверенность, что здесь замешана Бен-Задира со своей бандой? Пост мог отправить совершенно незнакомый нам человек, кому Саймон Прайс перешёл дорогу.
— Ах, Сэм, — звеня колокольчиками смеха, выговорила Ширли, — сразу видно, что политика для тебя — тёмный лес.
«Отвянь, Ширли».
— Откуда в таком случае всплыло имя Барри Фейрбразера? — Майлз воспринял в штыки предположение Саманты.
— Так ведь этот пост размещён на сайте, правда? И там же — информация о вакансии, освободившейся после Фейрбразера.
— Кому нужно за таким лазать по нашему сайту? Нет, это кто-то из своих, — мрачно заключил Майлз, — кто обитает рядом.
Кто обитает рядом… Либби как-то рассказала Саманте, что в одной капле воды из пруда обитают тысячи микроорганизмов. Посмотрели бы на себя, думала Саманта; сидят тут на фоне памятных тарелочек Ширли с таким видом, будто заседают на Даунинг-стрит; можно подумать, эта местная сплетня выросла до размеров организованной кампании; можно подумать, в этом есть какой-то смысл.
Сознательно и демонстративно Саманта от них абстрагировалась. Глядя в окно на чистое вечернее небо, она думала о Джейке, мускулистом парне из любимой группы Либби. Сегодня в обеденный перерыв Саманта отправилась за бутербродами и принесла с собой музыкальный журнал, в котором было напечатано интервью с Джейком и остальными участниками группы. В журнале было множество их фотографий.
— Это для Либби, — объяснила она своей продавщице.
— Ух ты, надо же. Я бы с таким из постели не вылезала, — оживилась Карли, разглядывая оголённый торс, запрокинутую голову и мускулистую, крепкую шею Джейка. — Эх, тут сказано, ему всего лишь двадцать один год. Нет, я с младенцами не связываюсь.
Карли было двадцать шесть. Высчитывать разницу в возрасте между Джейком и собой Саманта не стала. Жуя свой бутерброд, она читала интервью и рассматривала снимки. Вот Джейк подтягивается на турнике: все мускулы под чёрной футболкой напряжены; вот Джейк в белой рубахе нараспашку: мышцы брюшного пресса чётко прорисовываются над свободным поясом джинсов.