— Мы же идём на юбилей.
— Майлз, мы идём в пэгфордский зал собраний.
— Никто не спорит, но в приглашении сказано…
— Я пойду так.)
— Привет, Сэмми, — сказал Говард. — Шикарно выглядишь. Не иначе как целый день наряжалась.
Но его объятия не стали менее пылкими, а рука привычно погладила её обтянутую джинсами ягодицу.
Одарив Ширли холодной, сдержанной улыбкой, Саманта направилась мимо неё к бару. Стервозный внутренний голосок нашёптывал: «А чего ты, собственно, ждала от концерта? Какой в нём толк? На что ты рассчитывала? Ни на что. На минутную забаву».
Сильные молодые руки, смех, желанная отдушина; мужские ладони на чудом постройневшей талии, пряный вкус нового и неизведанного — все эти мечты в одночасье лишились крыльев и рухнули на землю…
«Хотела одним глазком увидеть».
— Классно выглядишь, Сэмми.
— А, привет, Пат.
Золовку она не видела больше года.
«Пат, в этой семейке ты мне милее всех».
Майлз присоединился к ним и чмокнул сестру.
— Как поживаешь? Как Мел? Она приехала?
— Нет, не захотела, — ответила Патриция. Она потягивала шампанское с таким выражением, будто пила уксус. — В приглашении нас с ней назвали «Пат и гость…». Такую истерику мне закатила. Мамочка наша постаралась.
— Да брось ты, Пат, — улыбнулся Майлз.
— Какое, к чёрту, «брось»? — С неистовым азартом Саманта ринулась в атаку. — Это ужасное хамство по отношению к партнёрше твоей сестры, ты всё понимаешь, Майлз. Я считаю, твоей матери неплохо бы поучиться вежливости.
За прошедший год он ещё больше растолстел. Шея выпирала из ворота рубашки. Дыхание быстро становилось несвежим. Он перенял у отца манеру раскачиваться на носках. В порыве физического отвращения Саманта отошла к фуршетному столу, где Эндрю и Сухвиндер только успевали наполнять и подавать бокалы.
— Джин есть? — спросила она. — Мне двойной.
Эндрю она вспомнила не сразу. Наливая ей спиртное, он старался не пялиться на обтянутый футболкой бюст, но с таким же успехом можно было не жмуриться, глядя на солнце.
— Нравится? — спросила Саманта, осушив полбокала джина с тоником.
Эндрю залился краской и совсем растерялся. К его ужасу, она развязно хохотнула:
— Я про бой-бэнд спрашиваю. А ты о чём подумал?
— Да, я… да, я о них слышал. Но это… не совсем моё.
— Вот как? — Она залпом выпила до дна. — Повторим.
Только теперь до неё дошло: это же тот неприметный парнишка из кафе. В форме официанта он выглядел старше. А может, поднакачался за две недели, пока таскал ящики вверх-вниз.
— Кого я вижу! — Саманта заметила удаляющуюся от неё фигуру. — Гэвин. Пэгфордский зануда номер два. После моего мужа, естественно.
Довольная собой, она устремилась вдогонку с полным бокалом в руке; спиртное пошло отлично — и бодрило, и успокаивало. Отходя, она думала: «Запал на сиськи; посмотрим, что он про мою задницу скажет».
Заметив наступление Саманты, Гэвин решил себя обезопасить беседой с кем-нибудь из присутствующих — с кем угодно; ближе всех оказался Говард в окружении небольшой кучки гостей, куда и внедрился Гэвин.
— И я рискнул, — говорил юбиляр трём своим знакомым, размахивая сигарой и роняя пепел на бархатный пиджак. — Рискнул — и засучил рукава. Вот и всё. Никакого чуда. Мне с неба ничего не… о, вот и Сэмми. Кто эти юноши, Саманта?
Предоставив четвёрке стариков изучать вздыбленный её грудями бой-бэнд, Саманта обратилась к Гэвину:
— Салют. — Она склонилась вперёд для поцелуя, не оставив ему выбора. — А Кей не пришла?
— Нет, — коротко ответил Гэвин.
— Мы тут говорим о бизнесе, Сэмми, — радостно известил её Говард, и Саманта вспомнила свой бутик, приказавший долго жить. — Я проявил деловую хватку, — продолжил он всё ту же тему. — Вот и всё. Что ещё нужно? Деловая хватка. — Необъятный, шарообразный, он, как бархатное солнце, лучился гордостью и довольством. Нотки его голоса уже смягчились и сгладились от коньяка. — Я пошёл на риск. Мог бы потерять всё.
— Ну, допустим, это ваша мама могла бы потерять всё, — уточнила Саманта. — Разве Хильда не заложила дом, чтобы покрыть половину первого взноса за магазин?
Во взгляде Говарда она заметила вспыхнувшую искру, но улыбка его не померкла.
— Значит, честь и хвала моей матушке, — сказал он, — которая трудилась и отказывала себе во всём, чтобы поставить на ноги сына. А я приумножаю то, что получил, и возвращаю в семью… оплачиваю внучкам учёбу в «Святой Анне»… долг платежом красен, верно я говорю, Сэмми?
Она могла бы ожидать подобной отповеди от Ширли, но не от Говарда. Все осушили бокалы, и Саманта даже не попыталась остановить Гэвина, когда тот отошёл в сторону.
У Гэвина была одна мысль: как бы незаметно смыться. Он и так дёргался, а в этом гвалте просто терял рассудок.
С той минуты, когда он столкнулся у входа с Гайей, его не покидала жуткая мысль. Что, если Кей обо всём рассказала дочери? Что, если Гайя знает о его любви к Мэри Фейрбразер и раззвонит всему городу? От озлобленной шестнадцатилетней девчонки всего можно ожидать.
Меньше всего ему хотелось, чтобы по городу поползли слухи, пока он сам не объяснился с Мэри. Он планировал выждать ещё несколько месяцев, а то и год… пусть бы миновала годовщина смерти Барри… а там, лелея крошечные ростки доверия и привязанности, которые уже проклюнулись и обещали в скором времени открыть ей неизбежность её собственных чувств, как уже произошло с ним, он мог бы…
— Ты ничего не пьёшь, Гэв! — заметил Майлз. — Это надо срочно исправить!
Он решительно повёл своего делового партнёра к столу с напитками, где всучил ему пиво, а сам без умолку балагурил и, как отец, лучился счастьем и гордостью.
— Ты в курсе, что я победил на выборах?
Гэвин впервые слышал, но не решился изобразить удивление.
— Конечно в курсе. Поздравляю.
— Как там Мэри? — с воодушевлением спросил Майлз; сегодня все горожане были у него в друзьях, потому что они его избрали. — Держится?
— Вроде да…
— Я слышал, она переезжает в Ливерпуль. Может, оно и к лучшему.
— Как? — изумился Гэвин.
— Морин сегодня утром на хвосте принесла. Если ничего не путаю, сестра зовёт её и детей. У Мэри в Ливер…
— Она там родилась.
— Мне кажется, в Пэгфорде они поселились по настоянию Барри. Думаю, без него Мэри не захочет здесь оставаться.
Гайя следила за Гэвином через неплотно прикрытую кухонную дверь. В руке у неё был пластиковый стаканчик, в который Эндрю плеснул унесённой с банкета водки.
— Вот гад! — кипятилась она. — Жили бы мы себе в Хэкни, если б он не запудрил маме мозги. Она такая дурёха. Спросила бы меня, я сразу поняла: у него одно на уме. Он ни разу её никуда не пригласил. Ему лишь бы потрахаться — и пулей в дверь.
Эндрю, который раскладывал на подносе сэндвичи, не верил своим ушам: неужели она произносит такие слова? В его фантазиях таинственная Гайя была сексуально изощрённой и авантюрной девственницей. А чем занималась — или не занималась — настоящая Гайя с Марко де Лукой, он предпочитал не думать. Но из её суждений следовало, что она знает, как ведут себя мужчины после секса и что у них на уме…
— Хлебни. — Когда Эндрю с подносом подошёл к дверям, Гайя поднесла ему к губам свой стаканчик, и он отпил чуть-чуть водки.
Похихикав, она придержала дверь и сказала ему вслед:
— Уболтай Винду — пусть забежит выпить!
В зале было многолюдно и шумно. Эндрю опустил на стол поднос со свежими сэндвичами, но интереса к закускам у гостей поубавилось; Сухвиндер едва успевала разливать спиртное, и многие из присутствующих сами брались за бутылки.
— Тебя Гайя на кухню зовёт, — сказал Эндрю, становясь на её место.
Изображать из себя бармена он не стал, а просто наполнил все имеющиеся бокалы и предоставил гостям делать свой выбор.
— Ну здравствуй, Арахис, — бросила Лекси Моллисон. — Шампанского нальёшь?
Они вместе ходили в «Сент-Томас», но уже много лет не виделись. За время учёбы в «Сент-Энн» у неё даже изменился выговор. Эндрю ненавидел кличку Арахис.
— Перед тобой. — Он указал пальцем.
— Лекси, не вздумай пить. — Из толпы вынырнула Саманта. — Я запрещаю.
— А дедушка сказал…
— Слышать ничего не хочу.
— Почему всем…
— Кому сказано: нет!
Лекси затопала прочь. На радостях Эндрю улыбнулся Саманте и с удивлением отметил, что та в ответ просияла.
— Ты тоже с родителями пререкаешься?
— А как же, — ответил он, и Саманта рассмеялась.
Бюст у неё был просто необъятный.
— Леди и джентльмены! — загремел усиленный микрофоном рёв Говарда, и все умолкли. — Разрешите сказать несколько слов. Многие из вас, наверное, слышали, что мой сын Майлз избран в местный совет Пэгфорда!
Под жидкие аплодисменты Майлз поднял над головой бокал. Каково же было изумление Эндрю, когда Саманта вполголоса, но совершенно отчётливо бросила:
— Ура-ура, в заду дыра.
Напитков пока никто не требовал. Эндрю ускользнул на кухню. Гайя и Сухвиндер, смеясь, выпивали, а завидев Эндрю, в один голос воскликнули:
— Энди!
Он тоже расхохотался:
— Обе напились, что ли?
— Да, — сказала Гайя.
— Нет, — сказала Сухвиндер. — Она одна напилась.
— Плевать, — сказала Гайя. — Моллисон, если хочет, пусть меня увольняет. Я могу больше не копить на билет до Хэкни.
— Он тебя не уволит, — сказал Эндрю, пригубив водку. — Ты у него любимица.
— Да уж, — протянула Гайя. — Старый потаскун.
И они втроём опять посмеялись.
Сквозь застеклённую дверь раздался микрофонный скрежет Морин:
— Просим, Говард! Иди сюда… дуэт по случаю твоего юбилея! Давай… Леди и джентльмены, любимая песня Говарда!
Подростки в притворном ужасе переглянулись. Гайя, споткнувшись, подалась вперёд, захихикала и распахнула дверь. Загремели первые аккорды «Зелёной травы у дома», и бас Говарда в сопровождении скрипучего альта Морин вывел:
Фырканье и смех услышал один Гэвин, но, обернувшись, он увидел лишь двустворчатую застеклённую дверь кухни, которая едва заметно покачивалась на петлях.
Майлз поспешил навстречу Обри и Джулии Фоли, которые в ореоле вежливых улыбок прибыли позже всех. Гэвина охватила знакомая смесь ужаса и тревоги. Краткий просвет свободы и счастья заволокли две тучи: Гайя вот-вот могла разболтать, что узнала от матери, а Мэри собиралась уехать из Пэгфорда. И как тут быть?
— А Кей не пришла?
Ему ухмылялась облокотившаяся на столик Саманта.
— Ты уже спрашивала, — сказал Гэвин. — Нет.
— У вас всё хорошо?
— А тебе-то что?
Это само сорвалось с языка; она уже достала его постоянными расспросами и подколками. Хорошо ещё, что разговор был наедине: Майлз продолжал обхаживать чету Фоли.
Саманта перестаралась, изображая, будто оскорблена в лучших чувствах. Глаза налились кровью, речь стала замедленной; на Гэвина впервые повеяло не простой бесцеремонностью, а острой неприязнью.
— Ну, извини, я просто хотела…
— Спросить. Понятно, — сказал он.
Говард и Морин раскачивались под ручку.
— Я только порадуюсь, когда вы с Кей станете жить одной семьёй. Вы так подходите друг другу.
— Ну, знаешь ли, я предпочитаю свободу, — сказал Гэвин. — Счастливых семей очень мало.
Саманта слишком много выпила, чтобы распознать столь тонкий намёк, но почувствовала что-то недоброе.
— Чужой брак — всегда тайна за семью печатями, — осторожно выговорила она. — Никто не знает того, что знают двое. Так что не тебе судить, Гэвин.
— Вот спасибо, что просветила, — сказал он и, едва сдерживаясь, поставил на стол пустую жестянку от пива, прежде чем направиться в гардероб.
Провожая его глазами, Саманта подумала, что добилась своего, и переключила внимание на золовку: та стояла в толпе и смотрела на поющих Говарда и Морин. «Вот и славно, — подумала Саманта со злорадством, — что Ширли, которая весь вечер холодно поджимала губки, получила такой щелчок». Говард и Морин не в первый раз выступали вместе: Говард вообще любил петь, а Морин в своё время даже была бэк-вокалисткой местной скифл-группы. Когда они допели, Ширли хлопнула в ладоши ровно один раз, будто подзывала слугу; рассмеявшись вслух, Саманта направилась к бару, но огорчилась, что не застала там паренька в галстуке-бабочке.
Эндрю, Гайя и Сухвиндер в кухне корчились от смеха. Во-первых, их развеселил дуэт Говарда и Морин, а во-вторых, они на две трети опорожнили бутылку водки, но главным образом смеялись они оттого, что им было смешно, и заряжались друг от друга; вся троица едва держалась на ногах.
Небольшое оконце над раковиной, открытое нараспашку для притока свежего воздуха, стукнуло и звякнуло: в кухню просунулась голова Пупса.
— Здоро́во, — сказал он.
Видимо, он залез на какой-то ящик, потому что снаружи что-то заскрежетало, а потом грохнуло; медленно подтягиваясь, он постепенно втиснулся в окно, спрыгнул на сушильную решётку и смахнул на пол несколько бокалов, которые разлетелись вдребезги.
Сухвиндер тут же вылетела из кухни. Эндрю сразу понял, что Пупс тут лишний. И только Гайя встретила его появление как ни в чём не бывало. По-прежнему хихикая, она сказала:
— Входить, между прочим, положено через дверь.
— Да что ты говоришь? — откликнулся Пупс. — А бухло у вас где?
— Это наше. — Гайя прижала бутылку к себе. — Энди стырил. А ты сам себе раздобудь.
— Нет проблем, — хладнокровно сказал Пупс, направляясь из кухни в зал.
— В туалет хочу… — пробормотала Гайя, спрятала бутылку обратно под раковину и тоже вышла.
Эндрю вышел последним. Сухвиндер уже заняла своё место, Гайя скрылась в туалете, а Пупс, держа банку пива в одной руке и сэндвич в другой, облокачивался на фуршетный стол.
— Вот уж не думал, что тебя сюда занесёт, — сказал Эндрю.
— Меня официально пригласили, дружище, — сказал Пупс. — В приглашении было ясно сказано: «Семья Уолл».
— А Кабби знает, что ты здесь?
— Без понятия, — бросил Пупс. — Он залёг на дно. Выборы-то проиграл. Теперь общественной жизни конец — без Кабби как бы. Фу, отрава какая, — добавил он, выплёвывая пережёванный сэндвич. — Курнуть хочешь?
В зале стоял пьяный гомон; до Эндрю уже никому не было дела. Снаружи они застали Патрицию Моллисон, которая, глядя в чистое звёздное небо, курила возле своего автомобиля.
— Угощайтесь, — сказала она, протягивая им свою пачку, — если хотите.
Она щёлкнула зажигалкой и непринуждённо выпрямилась, засунув одну руку глубоко в карман. Чем-то она отпугивала Эндрю; он даже не мог заставить себя посмотреть на Пупса, чтобы сверить по нему свою реакцию.
— Я — Пат, — помолчав, сообщила она. — Дочь Говарда и Ширли.
— Очень приятно, — сказал Эндрю. — Я — Эндрю.
— Стюарт, — представился Пупс.
Она, судя по всему, не жаждала общения. Эндрю счёл это почти комплиментом и постарался напустить на себя такой же равнодушный вид. Тишину нарушили шаги и приглушённые девичьи голоса.
Гайя тащила Сухвиндер за руку. Она хохотала, и Эндрю понял, что её развезло.
— Ты, — обратилась Гайя к Пупсу, — омерзительно ведёшь себя по отношению к Сухвиндер.
— Прекрати. — Сухвиндер попыталась вырваться. — Я серьёзно… отпусти.
— Но это же он! — задохнулась Гайя. — Это ты! Это ведь ты посылаешь всякие пакости ей на «Фейсбук», да?
— Замолчи! — вскричала Сухвиндер.
Она вырвалась и убежала обратно в зал.
— Ты её оскорбляешь, — продолжала Гайя, для устойчивости держась за перила. — Обзываешь то лесбиянкой, то ещё как-то.
— Лесбиянка — это не оскорбление, — заметила Патриция и, выдыхая дым, прищурилась. — По-моему, ничего плохого.
Эндрю заметил, как Пупс на неё покосился.
— Я и не говорил, что это плохо. Просто пошутил, — сказал он.
Гайя сползла на холодный тротуар и обхватила голову руками.
— Что с тобой? — заволновался Эндрю.
Не будь рядом Пупса, он сел бы подле неё.
— Мне плохо, — пробормотала она.
— Надо два пальца в горло сунуть, — равнодушно взирая сверху вниз, посоветовала Патриция.
— Хорошая у вас машина, — сказал Пупс, разглядывая «БМВ».
— Да, — сказала Патриция. — Новенькая. Я зарабатываю вдвое больше моего братца, — сообщила она, — но Майлз у нас — младенец Христос. Мессия Майлз. Советник Моллисон Второй… Пэгфордский. Ты любишь Пэгфорд? — спросила она Пупса, в то время как Эндрю не сводил глаз с Гайи, которая тяжело дышала, опустив голову на колени.
— Нет, не люблю, — ответил Пупс. — Захолустье.
— Да, пожалуй… Я спала и видела, как бы отсюда свалить. Ты знал Барри Фейрбразера?
— Немного, — произнёс Пупс.
Что-то в его голосе насторожило Эндрю.
— Он в «Сент-Томасе» меня читать учил, — сказала Патриция, глядя вдаль. — Душа-человек. Я бы приехала на похороны, но мы с Мелли на лыжах катались в Церматте. А что это за тема — моя матушка не нарадуется — с Призраком Барри?
— Кто-то присылает сообщения на форум совета, — поспешил объяснить Эндрю, боясь, как бы Пупс не сболтнул лишнего. — Сплетни и всё такое.
— О, немудрено, что мамочка довольна, — сказала Патриция.
— Интересно, что скажет Призрак в следующий раз? — Пупс бросил косой взгляд на Эндрю.
— Умолкнет, наверное, — пробормотал Эндрю. — Выборы уже прошли.