Нетерпение развлечься по-взрослому сыграло не последнюю роль в том, что он промотал школу и заявился в Филдс, хотя на уме у него была не сама Кристал, а её шикарные сиськи и манящая неохраняемая вагина; впрочем, табличка с названием улицы что-то неуловимо изменила.
Пупс развернулся и закурил очередную сигарету. Из-за этой таблички у него возникло странное ощущение, что его визит будет не ко времени. Сегодня предместье выглядело простецким и непроницаемым, а то, что он хотел найти и с первого взгляда опознать, таилось неизвестно где, скрытое от глаз. Поэтому он вернулся в школу.
IV
На телефонные звонки никто не отвечал. Сидя в Отделе по охране детства, Кей битых два часа нажимала на кнопки и оставляла голосовые сообщения с просьбой перезвонить: сначала хотела застать участковую патронажную сестру Уидонов, потом их семейного врача, вслед за тем принялась названивать в кентермиллский детский сад и, наконец, в наркологическую клинику «Беллчепел». Перед ней лежало открытое досье Терри Уидон, толстое и потрёпанное.
— Опять сорвалась? — спросила Алекс, одна из тех, с кем Кей делила офис. — Теперь «Беллчепел» с ней расстанется. Она твердит, что боится потерять Робби, но его заберут в приют, раз она взялась за старое.
— Они в третий раз пытаются её вытащить, — добавила Уна.
На основании своих наблюдений Кей заключила, что дело Уидонов нуждается в пересмотре, а для этого требовалось провести совещание всех специалистов, ответственных за различные стороны жизни Терри Уидон. То и дело нажимая на «повтор», Кей не отрывалась от бумаг, а в углу трезвонил офисный телефон, автоматически переключаемый на автоответчик. Отделу по охране детства отвели тесный и неудобный офис; к тому же здесь пахло прокисшим молоком, потому что Алекс и Уна взяли манеру выливать опивки из своих кофейных кружек в единственный цветочный горшок, где тосковала задвинутая в угол юкка.
В последнее время Мэтти вела записи небрежно, бессистемно, с помарками, путая даты. В досье отсутствовали кое-какие важные документы — например, двухнедельной давности справка из наркологической клиники. Быстрее было выяснить необходимые сведения у Алекс и Уны.
— Последний пересмотр дела был… — Алекс укоризненно посмотрела на юкку, — по-моему, больше года назад.
— Тогда, видимо, все сочли, что Робби целесообразно оставить с матерью, — заключила Кей, прижимая трубку плечом к уху и отыскивая прошлогодние документы.
— Вопрос не так ставился: они решали, вернуть ей ребёнка или нет. Для него нашли приёмную мать, когда Терри была избита клиентом и угодила в больницу. Она перестала колоться, вышла и стала как безумная добиваться возвращения сына. Повторно записалась в «Беллчепел» на курс реабилитации, из кожи вон лезла, даже не кололась. Её мать обещала свою помощь. Так что Робби ей вернули, но её хватило только на пару месяцев.
— На самом деле эта женщина, помощница, ей не мать, вы в курсе? — спросила Кей, у которой уже разболелась голова от расшифровки крупного, но неразборчивого почерка Мэтти. — Это её бабка, то есть детям она прабабка. Что-то здесь не сходится; к тому же Терри сегодня утром сказала, что та приболела. То есть уход за детьми сейчас полностью лежит на Терри.
— У неё дочке шестнадцать лет, — отозвалась Уна. — Робби в основном на ней.
— Не сказала бы, что она блестяще справляется, — заметила Кей. — Сегодня утром он был в плачевном состоянии.
Впрочем, видала она и похуже: рубцы и язвы, порезы и ожоги, чёрные синяки, чесотку, вшивость, грудничков, валявшихся на полу в собачьем дерьме, малышей с переломанными конечностями; был даже мальчик, пятеро суток просидевший в запертом кухонном шкафу по милости психа-отчима (этот кошмар до сих пор преследовал её по ночам). Ребёнка тогда по всем каналам показывали. Непосредственную угрозу жизни Робби Уидона представляла пирамида тяжёлых коробок, на которую он собирался вскарабкаться, когда понял, что это привлекает безраздельное внимание Кей. Перед уходом она с осторожностью разделила один высокий штабель на два низких. Терри это не понравилось, равно как и требование сменить сыну мокрый подгузник. Терри, можно сказать, пришла в ярость и разразилась грязной, нечленораздельной бранью, а напоследок велела Кей уматывать и больше не попадаться ей на глаза.
У Кей задребезжал мобильник. Звонили из наркологической клиники.
— Вас не застать на рабочем месте, — напустилась на неё женщина-нарколог, лечащий врач Терри; Кей пришлось долго объяснять, что она здесь человек временный, но это не возымело действия. — Да, она у нас появляется, но на прошлой неделе её пробы дали положительный результат. Если это ещё хоть раз повторится, мы прервём курс. У нас на очереди двадцать человек, каждый из которых может вписаться в программу вместо неё, и, вероятно, с большей пользой. Она уже в третий раз срывается.
О своих утренних наблюдениях Кей умолчала.
— Девочки, у вас парацетамола не найдётся? — обратилась она к Алекс и Уне, выслушав все жалобы на уклонение Терри от лечения и отсутствие у неё положительной динамики.
Она запила таблетку остывшим чаем, не найдя в себе сил сходить за стаканом воды в коридор, где стоял кулер. В офисе было душно, радиатор отопления жарил на полную мощность. Когда солнечные лучи за окном померкли, лампа дневного света у неё над столом разгорелась сильнее; груда бумаг приняла желтоватый оттенок, а жужжащие чёрные слова выстроились в нескончаемые строчки.
— Вот увидишь, клинику «Беллчепел» прикроют. — Уна работала за компьютером спиной к Кей. — Всюду идут сокращения. Из местного бюджета и так оплачивается только одна ставка нарколога. Здание принадлежит Пэгфордскому приходу. Я слышала, его собираются подремонтировать и сдать более выгодному арендатору. Эта клиника уже не первый год на ладан дышит.
У Кей стучало в висках. От одного названия её нового места жительства ей становилось тоскливо. Машинально она сделала то, на чем поставила крест вчера вечером: взяла свой мобильный и набрала служебный номер Гэвина.
— Компания «Эдвард Коллинз», — ответил после третьего гудка женский голос.
Обычно в частном секторе на звонки отвечали сразу, потому что промедление стоило денег.
— Можно Гэвина Хьюза, будьте любезны, — выговорила Кей, уставившись в досье Терри.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Кей Боден, — ответила она, не поднимая взгляда.
Ей не хотелось встречаться глазами с Алекс и Уной. Пауза невыносимо затягивалась.
(Познакомились они в Лондоне, на дне рождения у брата Гэвина. В той компании Кей не знала никого, кроме своей подруги, которая притащила её с собой для моральной поддержки. Гэвин в ту пору только что расстался с Лизой; он был слегка навеселе, но держался в рамках и выглядел надёжным, приличным человеком, то есть совершенно не в её вкусе. Он пересказал ей весь свой неудачный роман, а затем проводил домой, в Хэкни, и остался на ночь. Пока их разделяло расстояние, он проявлял настойчивость, приезжал на выходные, регулярно звонил, но, когда она по счастливой случайности нашла место в Ярвиле, пусть даже с понижением оклада, и выставила на продажу свою квартиру в Хэкни, он, похоже, испугался…)
— Его номер занят; вы согласны подождать?
— Да, — удручённо ответила Кей.
(Если не выяснить отношения… но откладывать тоже нельзя. Ради него она уехала из Лондона, сменила работу, сдёрнула из школы дочку — всё ради него. Не будь у него серьёзных намерений, разве он бы такое допустил? Наверняка он просчитал и последствия возможного разрыва, который повлёк бы за собой массу неловкостей и неудобств, потому что в маленьком городке им волей-неволей пришлось бы сталкиваться чуть ли не каждый день.)
— Соединяю, — сказала секретарша, и у Кей затеплилась надежда.
— Привет, — заговорил Гэвин. — Как жизнь?
— Прекрасно, — солгала Кей, потому что Уна и Алекс навострили уши. — Как работа продвигается?
— Дел по горло, — сказал Гэвин. — А у тебя?
— У меня тоже.
Прижимая трубку к уху, она изображала, будто поглощена разговором, но слышала только молчание.
— Я подумала — можешь, заглянешь вечерком? — выдавила наконец Кей, хотя её уже тошнило.
— Мм… не знаю, смогу ли выбраться, — ответил он.
«Как ты можешь не знать? Или у тебя есть кое-что получше?»
— Тут такое дело… звонила Мэри. Жена Барри. Просит, чтобы я нёс гроб. Так что мне, вероятно, придётся… Наверное, придётся вечером съездить узнать, что от меня потребуется и всё такое.
Иногда ей достаточно было просто выдержать паузу, чтобы до него дошла нелепость таких отговорок: он смущался и отыгрывал назад.
— Хотя это не займёт много времени, — сказал он. — Если хочешь, встретимся, только попозже.
— Хотя это не займёт много времени, — сказал он. — Если хочешь, встретимся, только попозже.
— Ну ладно тогда. У меня? А то мне завтра рано вставать.
— Мм… Да, хорошо.
— В котором часу? — Пусть хотя бы одно решение примет сам.
— Не знаю… в районе девяти?
Когда раздались короткие гудки, Кей ещё подержала трубку возле уха, а потом сказала в расчёте на Уну и Алекс:
— Я тебя тоже. До скорого, милый.
V
У Тессы, школьного психолога, расписание было более гибким, чем у её мужа. Как правило, после уроков она отвозила их сына домой на своём «ниссане», а Колин (которого Тесса никогда не называла Кабби, хотя знала, что остальной мир — включая даже родителей, которые переняли эту манеру у своих детей, — именует его только так) проводил в школе ещё час-другой и приезжал следом на «тойоте». Но сегодня Колин поджидал Тессу на парковке уже в двадцать минут пятого, когда ученики ещё толпились у калитки и рассаживались по родительским автомобилям или школьным автобусам.
Над головой серо-стальным щитом изогнулось небо. Резкий ветер ворошил сухую листву и задирал юбки; он коварно выбирал самые уязвимые места — шею, коленки; он не позволял задуматься и немного отвлечься от повседневности. Даже спрятавшись от него в машине, Тесса чувствовала себя какой-то взъерошенной и нервозной, словно кто-то чуть не сбил её с ног и не извинился.
Колин сидел на пассажирском месте, в тесноте, высоко задрав колени; он спешил выплеснуть те сведения, которые двадцать минут назад получил от учителя информатики.
— …Его не было. Пропустил сдвоенный урок целиком. Этот — сразу ко мне в кабинет. Завтра в учительской только и разговоров будет. А ему это и нужно! — кипел от негодования Колин, и Тесса поняла, что речь уже идёт не об учителе. — Лишь бы меня прилюдно опозорить.
Её муж побледнел от изнеможения, под красными глазами пролегли тёмные тени, руки теребили портфель. Прекрасные руки: крупные суставы, длинные изящные пальцы — почти такие же, как у их сына. Недавно Тесса поделилась с ними своим наблюдением, но ни одного ни другого нисколько не обрадовало известие о физическом сходстве.
— Не думаю, что он… — начала Тесса, но Колин не слушал:
— …Будет оставлен после уроков, на общих основаниях, и ещё дома от меня получит. Посмотрим, как он тогда запоёт. Посмотрим, как он развеселится. Для начала пусть неделю отсидит дома — посмотрим, как ему это понравится.
Прикусив язык, Тесса разглядывала поток одетых в чёрное школьников: понурые головы, лезущие в рот волосы, плотно запахнутые тонкие пальтишки. Щекастый первоклашка растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, почему за ним ещё не приехали. Толпа поредела, и тут показался Пупс, который шагал, как всегда, рядом с Арфом Прайсом, подставляя худощавое лицо ветру. При определённых поворотах головы, при определённом освещении нетрудно было представить, каким будет Пупс, когда состарится. От усталости Тессе вдруг показалось, что он совсем чужой; она даже удивилась, когда он свернул к машине, и подумала, как ей не хочется вылезать на злющий, невообразимый ветер, чтобы только пропустить этого незнакомца на заднее сиденье. Но когда он, подойдя вплотную, одарил её кривой полуулыбкой, она тут же узнала в нём своего любимого — несмотря ни на что — мальчика и, пока он усаживался сзади, стоически перетерпела острые, как нож, порывы ветра; отец не шелохнулся.
Опередив три автобуса, они выехали со стоянки, пересекли из конца в конец городок Ярвил, потом жутковатое, убогое предместье Филдс и вывернули на окружную дорогу, чтобы сократить путь до Пэгфорда. Тесса наблюдала за Пупсом в зеркало заднего вида. Ссутулившись, он смотрел в окно, как будто оказался в этой машине случайным попутчиком.
Колин дождался, когда они выедут на окружную, и только тогда спросил:
— Где ты был во время урока информатики?
Тесса ещё раз невольно покосилась в зеркало. Сын зевнул. Хотя она и не переставала убеждать мужа в обратном, ей подчас казалось, что Пупс и впрямь начал войну против отца на виду у всей школы. До неё, как до школьного психолога, доходили такие подробности, о которых она бы сама не догадалась; ученики чего только не говорили, кто невинно, кто с умыслом.
Мисс, а Пупсу можно курить? Он и дома курит?
Свою тайную добычу, которая сама шла в руки, она хранила в особых запасниках, не пуская туда ни мужа, ни сына, хотя несла это гнетущее бремя с трудом.
— Гулять ходил, — спокойно ответил Пупс. — Ноги размять.
Колин неуклюже обернулся; его сковывали не только натянувшийся ремень безопасности, но и портфель, и пальто. Он сорвался на крик. В подобных случаях тон его голоса становился всё выше и выше, переходя почти что в фальцет. Пупс сидел молча, кривил губы в дерзкой ухмылке и довёл отца до того, что тот перешёл к оскорблениям, хотя бранился крайне редко и потом долго себя корил.
— Самодовольный, наглый го… гадёныш! — вскричал он, и Тесса, которая из-за навернувшихся слёз плохо видела дорогу, сразу представила, как завтра утром Пупс начнёт передразнивать эту безобидную визгливую ругань, чтобы посмешить Эндрю Прайса.
До чего прикольно Пупс изображает походку Кабби — вы видели, мисс?
— Как ты смеешь мне дерзить? Как ты смеешь прогуливать?
Колин уже не мог остановиться; Тесса, смахнув слёзы, свернула в Пэгфорд, пересекла главную площадь, миновала кулинарию «Моллисон энд Лоу», военный мемориал и «Чёрную пушку», обогнула церковь Архангела Михаила и Всех Святых, оказалась на Чёрч-роу и в конце концов припарковалась на подъездной дорожке у дома; всё это время Колин, не умолкая, визгливо кричал и даже охрип; у Тессы щёки стали мокрыми и солёными от слёз. Они вышли из машины; Пупс открыл своим ключом парадную дверь и неторопливо поднялся к себе в комнату, ни разу не оглянувшись.
В тёмной прихожей Колин швырнул портфель на пол и обрушился на Тессу. Сноп света, падавший сквозь витражное оконце над дверью, прихотливо окрашивал его взволнованную, круглую, лысеющую голову то в кроваво-красный, то в мертвенно-голубой цвет.
— Теперь ты видишь? — кричал он, размахивая длинными руками. — Нет, ты видишь, с чем я вынужден иметь дело?
— Вижу. — Она вытащила из коробки под зеркалом большой ком бумажных салфеток, вытерла лицо и высморкалась. — Да, вижу.
— Он на нас плюёт!
Тут Колин и сам разрыдался, громко и сухо кашляя, как ребёнок с крупозным воспалением лёгких. Тесса бросилась к нему и обхватила руками на уровне пояса — маленькая и пухлая, она при всём желании не дотянулась бы выше. Он склонился к жене; она чувствовала, как сотрясается под пиджаком его грудь.
Через несколько минут, осторожно высвободившись, она повела его на кухню и заварила чай.
— Я приготовила для Мэри рагу, надо отнести, — немного погодя сказала Тесса, гладя его по руке. — У неё в доме остановилась половина всей родни. Я скоро вернусь, и мы с тобой пораньше ляжем спать.
Он кивнул и шмыгнул носом; Тесса поцеловала его в висок, направляясь в чулан, где стоял морозильник. Когда она вернулась с тяжёлой обледенелой жаропрочной кастрюлей, муж сидел за столом в той же позе, сжимая в своих больших ладонях кружку и зажмурившись.
Тесса поместила кастрюлю в полиэтиленовый пакет и оставила на кафельном полу в прихожей. Затем она надела мешковатый зелёный кардиган, частенько заменявший ей куртку, но переобуваться не стала. Вместо этого она в мягких тапках неслышно пошла вверх по лестнице, а потом, ступая более свободно, поднялась ещё на один пролёт, в мансарду. За дверью послышалась торопливая возня. Тесса постучалась, давая Пупсу возможность свернуть на мониторе все окна и, возможно, спрятать сигареты, о которых она якобы не знала.
— Да?
Она приоткрыла дверь. Сын, сидя на корточках, с показной сосредоточенностью рылся в школьном рюкзаке.
— Ты другой день не мог выбрать, чтобы прогулять урок?
Пупс выпрямился; худой и длинный, он возвышался над матерью.
— Да был я на этом уроке. Просто немного опоздал. Беннетт меня не отметил. Придурок.
— Стюарт, прошу тебя. Пожалуйста!
У себя в школьном кабинете ей подчас приходилось сдерживаться, чтобы не повышать голос. Вот и сейчас она готова была начать.
«Ты должен принять реальность других людей. Тебе кажется, что реальность — это предмет для переговоров, что она будет для нас такой, как ты скажешь. Ты должен принять, что мы столь же реальны, как и ты; ты должен принять, что ты не Господь Бог».
— Отец страшно переживает, Стю. Из-за Барри. Ты это понимаешь?
— Да.
— Представь: это всё равно что ты бы потерял Арфа.
Он не ответил; выражение его лица почти не изменилось, но она уловила издевательскую насмешку.