— Может, по телефону ему кто-то звонил? — с чуть большим нажимом спросил майор. — Меня интересуют последние несколько месяцев.
— Может, и звонил. Да я ведь за ним не слежу, меня и дома-то днем не бывает. Я, между прочим, работаю, занимаюсь просветительской деятельностью, читаю научно-популярные лекции в обществе «Знание».
— Ясно. Так, значит, вы у Сергея Игнатьевича гостей никогда не видели? И чтобы звонил ему кто-то, не слыхали?
— Нет, — ответила она, но тут же как-то смешалась и виновато нахмурилась. — Хотя нет, видела одного, забыла просто. Давно это было, месяца полтора назад. Я как раз дома днем оказалась — зашла в перерыве между лекциями пообедать. Я иногда с выездными лекциями выступаю на предприятиях и, бывает, успеваю забежать. Правда, нечасто, — словно оправдываясь, торопливо добавила соседка, и ее некрасивое лицо потеплело и стало приятней.
— А когда это примерно было?
— Мне кажется, в начале ноября. Слякоть была, я еще ноги промочила и даже пожалела, что домой пошла.
Майор слушал пожилую гражданку с искренним интересом. Если свидетель решил все рассказать и помочь следствию, перебивать его и уж тем более торопить не стоит, можно пропустить какую-нибудь мелочь, из-за которой потом все дело посыплется. Так что Терентьев сидел смирно, слушал внимательно, впитывал.
— Я пришла, разделась. Вы, может, не заметили, у нас вешалка стоит сразу за кухней. Там ниша большая за занавеской и вешалки стоят, удобно очень, чтобы в комнату в пальто и в шубах не ходить. И как раз звонок в дверь прозвенел.
— А вы всегда черным ходом пользуетесь? Мне кажется, через кухню ходить не совсем удобно, — рискнул перебить хозяйку майор.
— Да, наверное, — пожала она плечами. — Парадная лестница у нас есть, но так уж заведено, что ходим через кухню. Не знаю даже почему. Так при старых соседях еще повелось, так и идет. И гости ходят, и почта, и вообще.
— Ясно. И что же в тот день дальше было?
— Так вот, я как раз пальто повесила, и звонок раздался. Звонили не мне, но какая, думаю, разница, раз я рядом. Хотела открыть и возле дверей столкнулась с Сергеем Игнатьевичем. Он вроде как мне не обрадовался. Я тогда подумала, что задела его случайно. А сейчас сообразила: может, ему не хотелось мне гостя своего показывать?
— А почему вы так подумали? — наклонился к собеседнице майор.
— Он обычно спокойный такой, доброжелательный. Интеллигентным человеком его не назовешь, но и не грубиян. Если ситуация какая-то, знаете, как в коммунальной квартире бывает, все с шуточками-прибауточками, без ругани. А тут как-то грубо меня от двери отодвинул и сказал что-то вроде того, что я у него под ногами путаюсь. Я даже обиделась тогда.
— А гость что же? — с трудом сдерживал нетерпение майор.
— А вот он как раз оказался очень приятным. Сразу видно, что человек воспитанный. Увидел меня — поздоровался, поклонился даже. Шляпу приподнял. По-моему, даже представиться хотел, да Сергей Игнатьевич его быстро в комнату повел.
— А дальше?
— Я пошла обед разогревать, а они в комнате были. Тихо сидели, ни голосов громких, ни смеха — ничего. Даже чайник не ставили, я бы услышала, если бы Сергей Игнатьевич из комнаты выходил. Его комната дальше моей по коридору, а полы у нас скрипучие, такие песни поют, что и глухой услышит. Потом я на работу ушла, а они еще сидели.
— И все? — разочарованно спросил майор. — Вы даже имени его не знаете?
— Нет, я же говорю, он мне не представился. Хотя потом, вечером, я как раз вышла на кухню чайник поставить, и Сергей Игнатьевич пришел покурить. Он всегда на кухне курит, там форточка целый день открыта.
— Так.
— Вот пришел, сел на подоконник и глазом так подмигивает. Что, мол, Мария Осиповна, понравился мой гость? Я плечами пожала: что мне до его гостя? Я все еще на него тогда обижалась. А он как ни в чем не бывало говорит: знакомец это мой старый, по делу одному проходил, давно уже. Сто лет не виделись, а тут случайно на улице повстречал.
— А как зовут — не говорил? — взволнованно спросил майор.
— Нет.
— Может, о том давнем деле какие-то подробности вспоминал?
— Нет, — покачала головой Мария Осиповна. — Больше ничего о госте не добавил. Да и я не расположена была с ним беседовать, у меня на следующий день большая лекция была запланирована для учащихся Военно-морского училища, а выступать перед молодежью всегда очень ответственно. Вот я и хотела с вечера еще раз материалы просмотреть, примеры свежие добавить.
— Ясно, — вздохнул майор, не впечатленный трудовым энтузиазмом коростылевской соседки. — Как выглядел гость, описать сможете?
— Не знаю даже, — с сомнением протянула она. — Обыкновенный такой товарищ, в пальто и в шляпе. Как еще объяснить?
— А вот роста он был какого — высокий, низкий? Как я, к примеру? — поднялся с места Юрий Васильевич.
— Да, наверное, повыше, — придирчиво оглядела следователя Мария Осиповна. — И щуплый. Лицо у него было такое вытянутое, худое лицо.
— Вот видите, сколько вы всего вспомнили, — подбодрил ее майор. — А насколько он выше меня?
— Наверное, вот настолько, — неуверенно показала Мария Осиповна. — Но его-то я в шляпе видела.
— А какая шляпа была?
— Такая, знаете, с заломом посредине, и поля небольшие, ровные. Фетровая, серая.
— А пальто? — не отставал майор.
— Пальто драповое, в елочку, карманы врезные, мешковатое немного, но приличное, — с полным знанием дела описывала Мария Осиповна.
— Вот видите, как вы хорошо пальто разглядели. А говорите, не знаете, как выглядел.
— Так то пальто, а то человек. Его-то я не разглядела.
— Не может быть, — уверенно возразил майор. — Вот какой у него был нос — как у меня, картошкой? Или, может быть, вытянутый, уточкой?
— Да какая там уточка, — категорически отмела Мария Осиповна. — Массивный нос был. Крупный такой, но прямой. И лицо чисто выбрито, и губы тонкие. И вообще приятный мужчина, не знаю, что у него за дружба была с Сергеем Игнатьевичем. Уж больно разными людьми они смотрелись, — покачала головой соседка.
— Скажите, а опознать его в случае чего сможете? — с надеждой глянул на Марию Осиповну майор.
— Если в шляпе, а еще лучше в пальто, тогда может быть.
— Отлично. А вот уши у него какие, не заметили?
— Уши? Да вроде такие какие-то, — Мария Осиповна приложила ладони к голове. — Под шляпой-то не очень разглядишь. А глаза светлые, это я точно помню. Он, когда здоровался, мне в глаза посмотрел. И глубоко посаженные.
— И это все? — недовольно приподнял седые кустистые брови подполковник. — Негусто. А что эксперты? Нашел убийца что-то в камине или нет?
— Трудно сказать, скорее всего, нет. Следы тоже ничего пока не дали. Отпечатки пальцев на кувалде принадлежат покойному Коростылеву. Да и что удивляться, зима на улице, все в рукавицах ходят. Рукоятка у кувалды старая, гладкая, полированная. Никаких ворсинок, ниточек, ничего, кроме крови и биологического материала покойного, обнаружить не удалось. Смерть наступила между двенадцатью и половиной второго ночи. Свидетелей, которые видели бы входящего или выходящего с территории института человека, нет. Словом, этот неизвестный гость — единственная на сегодняшний день зацепка.
— Плохо. Очень плохо, — опустил на стол растопыренную пятерню подполковник. — Результат почти нулевой.
— Да я-то при чем? — буркнул Терентьев. — Я, что ли, виноват, что Коростылев ни с кем не общался? Еще хорошо, что соседка на обед домой зашла, а то бы и этого не было. Второй сосед, Степанцов Дмитрий Романович, и того меньше о Коростылеве знает. Ему всего двадцать один, днем работает, вечером учится, еще по танцулькам бегать успевает. Он так редко дома появляется, что я даже сомневаюсь, узнает ли он своих соседей, если на улице встретит. А третья соседка Коростылева сейчас и вовсе у дочери проживает. У той второй ребенок родился, муж на заработки завербовался на Север, так она с внуками помогает. Приезжает только раз в месяц за квартиру платить.
— А соседи по подъезду? Старухи во дворе? Дворник, наконец? — сердился Николай Иванович, и очки у него на носу подпрыгивали от возмущения.
— Да что я, ребенок, что ли? Всех опросили, ребята с ног сбились.
— И что нам теперь делать, взрослый ты мой?
— Не знаю. Искать этого типа в шляпе, — отвел глаза в сторону майор просто от обиды.
— Это-то понятно. Только сколько лет у тебя на эти поиски уйдет? Ты посчитал, сколько Коростылев в уголовном розыске проработал? По какому делу этот твой в шляпе проходил? Кем — свидетелем, подозреваемым? Когда? У нас даже имени его нет.
Оба они тяжело вздохнули.
— Ладно, нос не вешай, — первым ожил подполковник. — Будем думать. Как показывает жизнь, всегда что-нибудь да выплывет, пустячок какой-нибудь. Сама судьба нам подыгрывает. Глядишь, и дело с мертвой точки стронется. А пока с сыном его свяжись, пусть срочно вылетает. Спроси заодно, может, отец ему писал, рассказывал о чем-то этаком. Короче, не спи, под лежачий камень вода не течет.
Оба они тяжело вздохнули.
— Ладно, нос не вешай, — первым ожил подполковник. — Будем думать. Как показывает жизнь, всегда что-нибудь да выплывет, пустячок какой-нибудь. Сама судьба нам подыгрывает. Глядишь, и дело с мертвой точки стронется. А пока с сыном его свяжись, пусть срочно вылетает. Спроси заодно, может, отец ему писал, рассказывал о чем-то этаком. Короче, не спи, под лежачий камень вода не течет.
— Как там наш «барин»? — весело подмигивая майору, поинтересовался ясноглазый Алеша Выходцев.
Алексей был еще молод, только получил лейтенанта и на ковер к начальству, как прочие члены следственной группы, зван не был.
— Барин? Ничего, — с наигранным добродушием прогудел Терентьев. — Работайте, говорит. Ищите, говорит, неизвестного гостя, перекопайте все дела, которые покойничек Коростылев вел за годы работы в уголовном розыске. И найдете.
— Да это на сто лет работы! — возмутился молодой и наивный лейтенант. — Мы так до самой пенсии провозимся. Он что, ничего лучше придумать не мог?
— Не барское это дело — придумывать, — одернул его майор. — А ты, раз такой умный, предложи, как этого типа искать. А если мыслей умных нет, топай в архив и выполняй распоряжение начальства.
Глава 3
До чего не хочется сидеть в архиве.
Алеша Выходцев тоскливо терзал нежные щеки модной электрической бритвой, подарком матери ко дню рождения.
Чистый лоб прорезали длинные морщины. Ведь должен же быть выход? Мерное жужжание бритвы навевало уныние. Сидячую работу Алеша не выносил, лучше уж по декабрьскому хрусткому морозцу по городу мотаться, свидетелей искать, на остановке мерзнуть, чем сидеть в душном пыльном архиве. А что? Может, махнуть рукой на распоряжение начальства и потихоньку двинуть на поиски свидетелей? Мало ли, упустил что-то Терентьев, тоже ведь человек. Сперва к Коростылеву домой наведаться, а потом на службу. А майор пусть думает, что он в архиве сидит. Хотя туда тоже заскочить надо, скажем, после обеда. А то вдруг начальство заставит отчитаться о проделанной работе.
— Алеша, иди есть, яичница стынет! Отец уже за столом! — позвала с кухни мама, и Алеша тут же засуетился. Завтрак — дело важное, его пропускать никак нельзя. И он завозил бритвой по щекам с удвоенной энергией.
— Андрей Степанович, вы ведь его лучше всех знали, вспоминайте! Может, кто ему звонил, может, он о ком говорил или ждал его кто после работы? — тормошил завхоза НИИ лейтенант Выходцев.
Начать поиски он решил с института. Шансов застать с утра дома соседей Коростылева все равно не было.
— Да что вы ко мне прицепились, — нервничал крупный, похожий на глыбу завхоз. — Не знаю я, с кем он встречался. И с кем по телефону говорил, тоже не знаю. Я с ним почти и знаком не был. Так, выпили вместе чаю раза три-четыре. Я только на работу приходил — он с нее уходил, и всего делов. Разговаривали мы две минуты. А все ходят и ходят, трясут и трясут. Что я ему, друг-приятель? Не знаю я ничего! И телефон у меня только местный.
— А городской где? — оживился Алеша.
— А городской у него, на посту охраны, — отрезал завхоз и грозно сложил руки на могучей груди.
Завкадрами, второго сторожа и начальника охраны он уже пытал, куда податься еще — Алеша представления не имел. Пришлось топать в архив.
И на следующий день тоже, и сидеть там как проклятому, разбираясь в показаниях, в мотивах преступников, в личностях свидетелей, выписывая тех, кто хоть как-то спустя годы мог подойти под описание гостя Коростылева, данное соседкой.
Они с Терентьевым решили начать с дел, которые перед самой пенсией вел покойный Коростылев.
Сложность заключалась в том, что фотографий свидетелей и их внешнего описания в делах не имелось, и приходилось тратить уйму времени на установление личности, внешнего вида и местонахождения каждого, а если внешность оказывалась подходящей, еще и на алиби. Впрочем, до алиби дело пока не дошло.
— Что, Алексей, неужели вообще ничего? — недоверчиво косился Терентьев.
— Говорю же. Юрий Васильевич, вы что, думаете, это удовольствие — в старых делах рыться? Хорошо, если кто-то из бывших коллег Коростылева помнит, кто по делу проходил, и может сразу подсказать, на кого времени тратить не стоит. А если нет? Я вон одного Кривошеева Петра Олеговича три дня искал. Он за прошедшие восемь лет успел три раза жениться, два раза развестись и пять квартир сменить. Поди такого найди. И что в итоге? Приземистый широкоплечий брюнет, бородка жиденькая, рост сто шестьдесят пять сантиметров. И что в таком женщины находят? — пожал плечами Алеша. — Я его жену последнюю видел — настоящая красавица.
— Женская душа — потемки. — Майор задумчиво выбивал пальцами на столешнице какой-то марш. — Я вот думаю, может, мы упустили что-то существенное, со свидетелями недоработали? Сколько ты дел разобрал?
— Семь. И пока все мимо.
— Копай дальше, а я подумаю.
О чем целыми днями думал майор, пока он, Алеша, вкалывал, лейтенанту Выходцеву было не известно. Но дело с мертвой точки не двигалось.
Неужели нащупали? На фотографию худощавого блондина в строгом костюме и при галстуке Алеша смотрел почти с умилением.
Сурмилин Виктор Эммануилович, врач-окулист. Был осужден на пять лет за разбойное нападение на собственную тещу. Ввиду того, что ранее никогда не привлекался, представил положительную характеристику с места работы, а также, поскольку теща не слишком пострадала, получил немного и давно гуляет на свободе. Взъерошив на радостях светлые волосы, Алеша с трудом удержался, чтобы не отбить чечетку.
Сурмилин, как это ни удивительно, проживал по прежнему адресу, тому, что был указан в деле. Найти его труда не составило, и Алексей двинулся прямиком в гости к подозреваемому, без всяких звонков и предупреждений, чтобы не спугнуть.
— Добрый день, вам кого? — Темноволосая дама лет сорока с пышным бюстом, открывшая ему дверь, с интересом рассматривала симпатичного молодого человека.
— Мне Виктора Эммануиловича.
Алеша так и не решил, пока шел, стоит ли сразу показать удостоверение или нет. На работу он ходил всегда в штатском, о роде его занятий так на глазок и не догадаешься.
— А вы по какому делу? — Глаза хозяйки кокетливо прищурились, она чуть изогнулась, и в разрезе халатика показалась округлая, вполне еще стройная коленка.
Вести себя в подобных ситуациях Леша не умел, а потому, слегка покраснев и откашлявшись, представился:
— Лейтенант Выходцев, уголовный розыск.
Лицо дамы сразу потускнело, губы презрительно скривились, а халатик плотно запахнулся.
— И что вам от мужа надо? — спросила она без намека на любезность.
— Пока просто побеседовать.
— А если он не желает? — поинтересовалась мадам Сурмилина, по-прежнему перекрывая доступ в квартиру, из которой не доносилось ни звука. Алексей вообще не был уверен, дома ли сам Виктор Эммануилович.
— Думаю, для него же будет лучше побеседовать со мной, а не явиться на допрос по повестке. — Он попытался нагнать жути, строго хмуря брови.
Женщина еще пару минут сверлила его взглядом, потом нехотя посторонилась, пропуская незваного гостя в квартиру.
— В комнату проходите.
Алексей громко выдохнул. Разочарованию его не было предела.
Перед ним стоял очень тощий, очень длинный, какой-то несуразно слепленный человек и близоруко таращился на гостя сквозь толстые линзы массивных немодных очков.
— Лиличка, это кто? — беспомощно повернулся он к жене.
— Это из милиции. Да сядь ты, нечего с ними церемонии разводить, — распорядилась жена Сурмилина, отчего-то говоря о лейтенанте во множественном числе. — Что вам нужно? Вот мой муж, выкладывайте. — Она встала за креслом, в которое уселся ее супруг, и воинственно сложила на груди руки, словно верный страж. — Опять мамаша заявление накатала, никак не угомонится, старая кошелка?
— Это вы о ком? — Алеша старался не выдавать растерянности и попутно размышлял, стоит ли ему садиться, не дожидаясь приглашения.
— О ком? О матери моей, Люблянской Ираиде Евгеньевне. Вы же из-за нее пожаловали? Уж сколько лет прошло, а все угомониться не может! Мало того, что родного зятя в тюрягу законопатила, — она нервно погладила мужа по макушке, — так и теперь покоя не дает! И ведь из-за чего? Из-за моего — моего, слышите — наследства. Заграбастала и не отдает! А Витя к ней и на пушечный выстрел не подходил. Что он, сумасшедший? — строчила Сурмилина.
Ее супруг, ссутулившись, сидел в кресле с самым несчастным видом, только что не плакал.
— Да успокойтесь вы, вовсе я не из-за вашей матери пришел, — вклинился наконец Алеша, когда она умолкла на секунду, чтобы набрать воздуха.
— То есть как не из-за матери? — недоверчиво вытаращилась хозяйка, а ее пришибленный супруг поднял вихрастую, похожую на подвядший кабачок голову и с надеждой взглянул на Алексея.