В основном транспорт был военным, в чём не было ничего особенного, - почти весь Юго-Запад принадлежал военному ведомству. Запретная зона включала территорию всего Нью-Мексико и значительную часть Техаса, Аризоны и Колорадо.
Саму реку - скорее, гигантский канал с пластоцементными берегами и дном заполняли военные суда: огромные, похожие на толстые трубы сухогрузы, плоскодонные баржи, транспортные корабли - всё новейшее, выполненное по самым совершенным технологиям. Все они почти бесшумно шли по фарватеру, скользя в нескольких сантиметрах над водой. Коридор «Рио-Гранде» являлся важной составной частью военной мощи Америки на Земле. По этой магистрали из укреплённых пещерных лабораторий колдунов, расположенных в Скалистых Горах, секретные грузы и скрытые от посторонних глаз существа доставлялись в военный космопорт Олд-Ларедо, расположенный на гигантской платформе в Мексиканском заливе.
Всё это Дэвид уже видел не единожды. Он проплывал по этому пути всякий раз, отправляясь в очередную экспедицию на благо хранимой богом Америки, а затем возвращался тем же маршрутом. Так что само по себе речное движение не могло заинтересовать его. Удивляла интенсивность и скорость перемещения кораблей. Обычно на реке всё двигалось несколько лениво, в строгом, раз и навсегда заведённом порядке. В конце концов, это была часть государственной деятельности. И уж если ты присосался к кормушке, пополняемой налогами, то нечего суетиться и без нужды торопить события. Но на этот раз всё было иначе. Дэвид с трудом узнавал привычные корабли, несущиеся по реке на полной скорости, предельно сократив дистанцию, - словно ангелы ада гнались за ними по пятам.
Катер сделал крутой вираж, уворачиваясь от гигантского транспорта-сухогруза, несущегося на всех парах вниз по течению. «В космопорт, наверное», - отметил про себя Дэвид, вновь выводя катер на курс. В борту сухогруза зиял оставленный по чьей-то небрежности открытым один из погрузочных люков. В чреве трюма Дэвид успел рассмотреть батарею джинн-пушек с привязанными к станинам и лафетам бешено воющими и дёргающимися стрелками-ифритами.
Оружие такого типа используется ударными частями в наступлении - для прорыва обороны противника. «Ещё один признак, - подумал Дэвид, - что война скорее всего начнётся в ближайшее время».
Впрочем, это, как и все дальнейшие доказательства, было уже излишним. Дэвид всё понял, едва сойдя с борта посадочного челнока, стремительно, едва ли не излишне жёстко приземлившегося в порту Олд-Ларедо. Всё, что Дэвид видел и слышал, лишь подтверждало слова молоденького лейтенанта, сказанные срывающимся, взволнованным голосом:
- Война, сэр! Война уже почти началась!
Дэвид протёр глаза. Господи, как же он устал! Единственное, что не давало ему уснуть за штурвалом, передав управление магоштурману, было висевшее в воздухе возбуждение - этакий коктейль из взволнованного ожидания больших событий, приправленного изрядной долей чванливого шапкозакидательства и щепоткой ещё не растворившегося страха.
Дэвид понимал, что ещё немного - и он будет брошен прямо в гущу этого закипающего варева.
Генерал Линк дал ему ясно понять это во время их краткой встречи на штабной звезде. Вполне в духе Линка - вызвать подчиненного, не зная толком, что ему сказать, а затем, зачитав пришедший из штаба приказ, пожелать счастливого пути. Но на этот раз Линк был в таком взвинченном состоянии и так близок к истерике, что Дэвиду Келлсу не нужно было и к гадалке ходить, чтобы понять, что ожидает его. Похоже, сбывалось пророчество, которое из поколения в поколение передавали в песне солдаты корпуса «Одиссей», сидя за столом в кают-компании. В припеве этой песни были такие слова: «Брошены кости, брошены кости, и выпало мне сгноить мои кости в далёкой стране - в России, в далёкой стране». Нынче на костях судьбы вырисовывался тот самый жребий, который был обещан песней.
Из-под кожуха двигателя высунулась голова маленького моторного чертёнка. От неожиданности Дэвид чуть не вздрогнул, а чертёнок заверещал:
- Приближаемся к пункту назначения, сэр! Прибываем вовремя! Вовремя, сэр! Боже, храни Америку, вовремя!
Два безумных глаза уставились на Дэвида, чтобы удостовериться, что он расслышал доклад.
Улыбнувшись, Келлс поблагодарил старательного чёрта. Во всех Соединённых Штатах Галактики не было существ, испытывавших большие патриотические чувства, чем странный народец из потустороннего мира. Дэвид понимал, что такое поведение было своего рода щитом, самообманом, прикрывающим самое низкое, абсолютно бесправное положение этих существ в современной Америке. Впрочем, ничего против выражения любви к его стране со стороны презренной и жалкой нечисти Дэвид не имел. Вообще ему даже нравились многие из бесплотных существ, с которыми доводилось сталкиваться на службе или дома. В некотором роде Дэвид даже соотносил себя с ними. Другие люди частенько проклинали чёрные души созданий ада. Другие, но не Дэвид Келлс, который сердцем чуял, что его душа - чернее самой чёрной ночи и вечность в адском пламени может оказаться облегчением, если карающему огню удастся хоть чуть-чуть развеять этот мрак.
Выудив из внутреннего кармана формы походный гигиенический комплект, Дэвид занялся приведением себя в порядок перед встречей с отцом Зорзой.
Водя по подбородку депилирующей салфеткой, под корень сбривающей отросшую жёсткую щетину, Келлс предавался созерцанию пейзажа сквозь прозрачный колпак, накрывающий пассажирский отсек катера. В его распоряжении оставалось ещё с четверть часа. И большую часть этих драгоценных минут он собирался потратить на то, чтобы привести свои нервные клетки в состояние покоя, близкое к анабиозу. Так он и мчался в скоростном катере, совмещая меланхолическое разглядывание проносящихся мимо красот Нью-Мексико и обтирание бесчисленными салфетками самых разных предназначений: гигиенических, очищающих, дезинфицирующих, а под конец ароматизирующих. Он изо всех сил пытался избавиться от впечатлений последней экспедиции, которые на редкость глубоко вонзились в память и до отвращения прочно прилипли к его телу, словно холодная, густая, клейкая грязь.
Катер миновал порт Лас-Крусес, до пункта назначения осталось каких-то семьдесят пять миль. Само это место даже на самых секретных, предназначенных для очень ограниченного круга пользователей картах обозначалось как испытательный Полигон Херонимо-Спрингс. На самом деле никакого полигона здесь и в помине не было. И ничего похожего на полигон тоже. А находилась здесь штаб-квартира корпуса «Одиссей». «Самое глубоко засекреченное и законспирированное место не только на планете, но, пожалуй, и во всех обитаемых мирах», - подумал Дэвид. За исключением штаба Церкви Меча, разумеется. Маскироваться русские умели ничуть не хуже американцев. Дэвид, как никто, знал это и, испытав на собственной шкуре качество русской маскировки, мог с уверенностью подтвердить такое мнение. Да и в остальном недооценка противника не входила в число многочисленных недостатков и пороков Дэвида Келлса.
На мгновение он задумался, что в эти же минуты делают его враги из Церкви Меча. Скорее всего именно сейчас какой-то русский парень, один к одному похожий на Дэвида по званию, должности, почти сверхъестественным способностям, мчится на такую же встречу в такое же секретное место где-то в бескрайних просторах Новой России.
Вспрыск адреналина в кровь сработал мгновенно. Через долю секунды Дэвид ощутил, как его тело привычно завибрировало, наполняясь энергией убийства, силой, несущей смерть противнику. Быстро взяв себя в руки, он усилием воли вновь заставил себя успокоиться.
Что-что, а это Дэвид умел делать хорошо, следуя старой поговорке «Одиссеев»: «Прибереги злость и силы для боя, приятель».
Хороший совет. Правильный.
Дэвид воспользовался им и вернулся к созерцанию пейзажа.
Катер вслед за рекой пересёк западные предгорья гор Сан-Андрее. За кормой остался форт Хатч, впереди маячила причальная станция Хиллсборо. Здесь река текла по плато, почти на тысячу метров выше уровня моря, и ничто не перекрывало широкий, до самого горизонта, обзор. Пустынное плато напоминало морское дно: ровная плоская поверхность, пересечённая кое-где сухими руслами рек; иногда его однообразие нарушали странной формы каменные образования - огромные валуны громоздились один на другой, выстраивая порой причудливые пирамиды и башни, угрожающе наклонившиеся и готовые в любой момент рухнуть, как сооружение из кубиков, возведённое неверной рукой малолетнего ребёнка. Кусты саксаула и верблюжьей колючки шевелили на ветру ветвями, словно морские водоросли под действием течения. Созревшие семена горячий воздух уносил в пустыню.
Поездка завораживала Дэвида. Он чувствовал себя огромной хищной рыбой, акулой, которую неведомые силы с невероятной скоростью влекут сквозь безбрежный океан кристально чистой, прозрачной воды.
Поездка завораживала Дэвида. Он чувствовал себя огромной хищной рыбой, акулой, которую неведомые силы с невероятной скоростью влекут сквозь безбрежный океан кристально чистой, прозрачной воды.
Из созерцательного состояния Келлса вновь вывел восторженный вопль моторного чёртика:
- Приехали, сэр, приехали! Боже, храни Америку, мы прибыли точно в назначенное время!
Настроение Дэвида резко ухудшилось, когда он, повернув голову, уткнулся взглядом в высокий белый шпиль - опознавательный знак причальной станции Лас-Пальмас.
Чертовщина, а ведь и вправду приехали!
Минуту спустя Дэвид, сунув в костлявую клешню чёртика несколько банкнотов на чай (немалую сумму - «на удачу»), вылез на белоснежный пластик причала и, забросив рюкзак за плечо, осмотрелся, чтобы выяснить, кто пришёл встретить его.
Ответ был однозначен и прост: никто.
Вся наземная часть станции была пуста, за исключением зависшего у самой земли, в сотне метров от причала, гравилёта. Тишину нарушал лишь смутный гул, доносившийся с проходящих по реке кораблей.
Дэвид почувствовал себя лучше. В его распоряжении оказалось ещё несколько минут, чтобы собраться и подготовиться к встрече.
Он неспешно направился к гравилёту, зная, что машина прислана именно за ним. Подойдя вплотную, Дэвид прикоснулся пальцем к сенсорной панели на борту аппарата. На миг его охватило знакомое и всё равно беспокоящее чувство осознание, что тебя просматривают насквозь. Затем послышался писклявый голос гнома-оператора: «Добро пожаловать, сэр!» Дверь гравилёта гостеприимно распахнулась, впуская Дэвида в кабину. Швырнув рюкзак в дальний угол, Келлс привычным движением скользнул на место пассажира. Дверь за ним закрылась, и мгновение спустя гравилёт резко и бесшумно стал набирать скорость. Машина двигалась так легко, что Дэвиду и в голову не приходило задуматься, сколько тысяч маленьких бесплотных существ, надрываясь, творили заклинания (или что они там ещё делали), чтобы компенсировать силу притяжения Земли, в то время как мириады других созданий колдовали, приводя в действие бесчисленные детали и агрегаты сложного механизма гравилёта.
Но сегодня он обратил на это внимание и испытал странное чувство - нечто вроде сочувствия к крошечным невольникам, сносящим рабскую долю ради удобства хозяина. Словно муравьи, подчиняющиеся передаваемым при помощи феромонов приказам, они делали то или это, одно или другое - абсолютно безотносительно к собственной воле. И вновь Келлс почувствовал необъяснимую логикой близость, родственность с этими созданиями бесплотного мира.
Дэвид перевёл мысли на встречу, вернее, отсутствие таковой на причальной станции. Нет, он вовсе не был удивлён или обижен. Просто это стало ещё одним доказательством, что Америка напряжённо готовилась к войне. А задание, которое предстояло ему выполнить (если он, конечно, согласится взяться за дело), было, видимо, настолько секретно, что никому нельзя было доверить даже встретить его. Кстати, только теперь Дэвид обратил внимание на ещё одно знаменательное отсутствие, а именно: отсутствие привычной писклявой болтовни гнома-оператора гравилёта. Эта братия отличается такой разговорчивостью и так любит развлекать людей трескотнёй, что порой приходится прикрикнуть на них, чтобы призвать к порядку. На этот же раз гном-оператор, произнеся лишь слова приветствия, как в рот воды набрал.
Дэвид пожалел, что у него осталось мало времени, чтобы подумать.
Гравилёт стал снижать скорость столь же легко и бесшумно, как разгонялся несколько минут назад. Он обогнул вершину холма, и в окне неожиданно засверкала водная гладь - озеро Херонимо.
Проскользнув над грубой каменной набережной, гравилёт полетел над водой к торчащей посреди озера огромной скале, формой напоминавшей слона. Единственным признаком того, что на скалистом острове бывали люди, был синий глаз на слоновьей голове, обведённый рубиново-красной полосой.
Штаб-квартира корпуса «Одиссей».
Когда гравилёт приблизился к острову, глаз исчез, скрытый отъехавшей в сторону частью скалы. Гравилёт отработанным до автоматизма виражом нырнул в черноту пещеры.
А Дэвид Келлс, сжав кулаки, простонал:
- Не готов я, будь всё проклято! Не готов!
* * *У отца Зорзы были невероятные глаза. Тёмные, как конспирация сицилийской мафии, глубокие, как подземелья Ватикана, - стоило им остановиться на тебе, и все твои самые потаённые секреты стремительно рвались наружу, выдавая с головой все греховные дела и постыдные мысли.
Дэвид опустил голову, избегая встречаться взглядом с этими пронзительными глазами.
- Я не хочу браться за это, святой отец, - сказал Келлс. - Пусть вызовут кого-нибудь другого.
- Начальство назвало именно тебя, Дэвид, - возразил отец Зорза низким мягким голосом.
Дэвид ничего не ответил и не оторвал взгляда от пола. Он прекрасно знал, что глаза жреца будут столь же вежливы и понимающи, как и его голос. А ещё в них будет боль - смиренное принятие страданий от ран, наносимых ему грешниками, такими, как Дэвид. Зорза затянул паузу ровно настолько, чтобы Дэвид почувствовал себя неуютно. Затем жрец сказал:
- Это задание чрезвычайно важно и ответственно. Я думал, ты воспримешь его как особую честь. Только поэтому я изъявил предварительное согласие от твоего имени.
Дэвид пожал плечами.
- Мне уже было оказано немало почестей самого разного рода. Премного благодарен, - сказал он твёрдо, насколько мог. - А сейчас я посчитал бы высшей честью, если мне будет позволено погрузиться в сон, и чем быстрее, тем лучше.
Отец Зорза вздохнул:
- Но почему, сын мой, в тебе возникло такое сопротивление? Что мешает тебе, что беспокоит, тревожит твою душу?
Дэвид мучительно искал ответ:
- Потому что… меня беспокоит… - не закончив фразу, он замолчал, почти физически ощущая в груди тугой узел из спутавшихся воедино противоречивых чувств и мыслей.
Отчаявшись, Келлс безнадёжно мотнул головой, потом прокашлялся, словно пытаясь выплюнуть этот узел, и наконец хрипло произнёс:
- У меня есть право.
- Разумеется, Дэвид, - сказал жрец. - Никто не отрицает твоего права в любой миг отказаться от любого задания.
- И без каких-либо объяснений с моей стороны! - настойчиво уточнил Дэвид.
Вновь - долгое, неловкое молчание, которое опять нарушил голос отца Зорзы:
- Именно так, сын мой. Ты абсолютно прав - никаких объяснений ты давать не обязан.
Дэвид боролся с искушением бросить всё, оборвать разговор на полуслове и отправиться в Зал Покоя. Он хотел одиночества, никем не нарушаемой тишины и спокойствия, и будь прокляты все задания, вместе взятые!
- Я не испугался, святой отец, - зачем-то сказал он.
- Я знаю, что ты не боишься, сын мой, - кивнул Зорза.
- И никогда ничего не боялся! - уже более уверенно и дерзко произнёс Келлс.
- Никогда? - негромко переспросил жрец. Келлс покачал головой:
- Никогда и ничего! - Голос его звучал совершенно твёрдо и уверенно.
Келлс был натренирован и физиологически модернизирован таким образом, что мысли о боли или смерти в принципе не могли родиться в его мозгу, когда лучший из «Одиссеев» выходил на задание.
С иезуитской хитростью отец Зорза зацепил Дэвида за больное место, уколол туда, а теперь ещё и повернул клинок в болезненной ране.
- Значит, никогда? Даже, когда, проходя мимо Зала Покоя, ты заглянул внутрь? - прищурив глаза, спросил он.
Дэвид скрипнул зубами. Зорза слишком хорошо знал его. Направляясь сюда, в часовню, где жрец назначил ему встречу, Дэвид действительно проходил мимо Зала Покоя. И - надо же было такому случиться - заглянул внутрь. В мягком полумраке он разглядел висящие на стенах иконоподобные голографические портреты воинов корпуса «Одиссей» - от самых юных до тех, кто стоял у истоков славной истории легендарного подразделения. И первым в этой галерее героев был портрет самого Дэвида Келлса. Он был первым «Одиссеем», о подвигах которого были сложены первые легенды.
Затем Дэвид перевёл взгляд на восьмифутовые прозрачные цилиндры, в которых бурлили струи магических газов, порождённых искусно подобранными заклинаниями. Благодаря этим потокам люди, находившиеся в сосудах, не умирали, но и не жили, пребывая в особом состоянии, которое «Одиссеи» называли сном, а чаще - Сном с большой буквы. В каждом из цилиндров обычно находилось по человеку. Пуст бывал лишь один прозрачный саркофаг. Нагие тела героев были столь безупречны, что казались статуями, изваянными гениальным скульптором древности.
Но сейчас его встретил ряд пустых саркофагов. Значит, дело и впрямь такое, что серьёзнее не бывает, если весь корпус «Одиссей» разбужен по тревоге.
Взгляд Дэвида остановился на цилиндре, находившемся в самом центре галереи героев, рядом с его собственным голографическим портретом…