— Есть! — Щербак воткнул четвертую и дал полный газ.
И они полетели.
БЫРБЫРДИРОВЩИКИ
Замполит просочился в блиндаж незаметно, по стеночке. Подкрался к комполка и сказал ему тихонько:
— У Тяпы хвост отвалился.
Как нарочно, именно при этих словах маршал Жуков закончил рычать в телефонную трубку и швырнул ее связисту. Оглянулся на офицеров и уставился с интересом; поговаривали, что целые генералы, едва заподозрив у Жукова такое внимательное к себе выражение лица, разбегались по кустам.
А замполит и комполка стояли к маршалу вполоборота и озабоченно совещались:
— Как же он без хвоста-то?
— Да нормально, только морда поцарапана. Клёпа вообще целехонек.
Маршал шагнул поближе и доверительным тоном сообщил:
— Я тоже люблю собак!
Подполковник и майор судорожно выпрямились и хором отчеканили:
— Никак нет, товарищ маршал Советского Союза!
— Вы пьяные, что ли? — Жуков принюхался.
— Никак нет… — стонущим голосом выдавил комполка. — Разрешите доложить, товарищ маршал! Хвост отвалился у лейтенанта Тяглова! Но все в порядке, он живой!
— Рад за него, — процедил Жуков. — Если в порядке, значит, превращается в человека. Надеюсь, у Клёпы тоже дела идут на лад.
— Клёпа — это его штурман! — бодро ввернул замполит. И тихонько охнул.
— Лейтенант Клепиков, — объяснил командир. — Больше не повторится, товарищ маршал!
— Что не повторится?! — рявкнул маршал. — Почему хвост?! Почему у вашего лейтенанта хвост, я спрашиваю?!
Замполит набрал в грудь воздуха, да так и обмер. Комполка, наоборот, сдулся и уставился на маршала безнадежно, словно приговоренный.
— И дурацкая собачья кличка!.. Разгильдяи! Я сегодня куда-нибудь долечу?! Ночь на носу! Какого черта вы копаетесь?! Или надо вам тоже хвосты поотрывать?!
— Разрешите доложить! Вылет через пятнадцать минут!
— Ну вот это уже лучше, — сказал маршал, остывая. — И что у него стряслось, у вашего хвостатого лейтенанта?
— Ходил на разведку, попал под огонь зенитной артиллерии. Самолет был сильно поврежден, но лейтенант Тяглов выполнил задание, вернулся в полк и успешно сел. Это опытный и надежный пилот. Хвост у лейтенанта… у самолета!.. отвалился сразу после приземления.
— Он лететь-то сможет? — усомнился маршал.
— Сможет, сможет! — заверили его. — Второй вылет за день, все нормально.
— Без хвоста?
— Самолет тоже починим! — пообещал замполит. — А для вас сейчас отмоют машину Матвиенко…
Комполка прикрыл глаза.
— А у этого что отвалилось? — спросил маршал с неподдельным интересом. — Ну смелее, смелее. В конце концов, у меня сегодня отвалился мотор, и сам я свалился к вам. А у вас, гляжу, весело!
С Матвиенко было как раз невесело, у него отвалилась голова, разбитая прямым попаданием; машину довел и посадил штурман. «У-2» остался чудесным образом невредим, пару дырочек в борту можно не считать. Штурмана вынули из самолета руками за шкирку: психанул, бедняга. Сейчас он рыдал в санчасти и божился, что больше днем никуда не полетит. Тем не менее задача выполнена, экипаж привез данные, без которых вышестоящему штабу — хоть зарежься. Чуть позже данные уточнил Тяглов — и потерял на посадке хвост: у него оказались перебиты три из четырех лонжеронов. Ходить днем «за линию» на «У-2» смерти подобно. Но если очень надо… Замполит не нашел правильных слов, чтобы описать все это, и теперь потерянно молчал.
— Молодые, — вдруг сказал Жуков, пристально разглядывая офицеров. — Молодые вы совсем, аж завидно. Вот и валяете дурака. Понимаю. Ладно, воюйте, не буду мешать. И где этот ваш Сяпа, Жопа, как его там… Надо на него посмотреть.
* * *Лейтенанта Тяпу успели обрядить в новенький комбинезон, отмыть, начистить ему что положено, слегка пропесочить ради профилактики — чтобы даже и не думал, зараза, чтобы и в мыслях не было, — и выставить эту страшную боевую единицу, эту крылатую погибель, этот ночной кошмар, воздушного «тигра» и так далее, перед штабным блиндажом, как на парад. Смотрите, любуйтесь, вот он, наш красавец! Тяпа сверкал и похрустывал; пара неглубоких царапин на кукольной мордашке только усиливала впечатление совершенной несерьезности — ну мальчик и мальчик.
«На это чудо надо сбоку бантик — и девушкам дарить», — сказал механик дядя Боря Шмаровоз, проходя мимо. Тяпа довольно хмыкнул. Почему бы и нет? Можно и без бантика.
Шутки шутками, а он и был — ночной кошмар, пипец крылатый, смертоносный и орденоносный, маленький только. Тяпу держал за человека даже особист капитан Ворон. А уж Ворон, извините, существо принципиально бездушное и всеми нелюбимое до такой степени, что в полку завелась традиция подбрасывать ему к землянке дохлую ворону — пускай не расслабляется, тварь, на боевом посту. Ночные бомбардировщики частенько «бросают диверсантов», и пока не будет подтверждения, что выброска прошла удачно, особист из тебя душу вынимает, а ты мечтаешь его пристрелить. Когда особист впервые подкатил к лейтенанту Тяглову с вопросом: уверен ли, мил человек, что не завез людей к немцам, а покажи-ка мне по карте, где ты их бросал, а понимаешь ли, чем это пахнет, — Тяпа принялся капитана утешать. Вы, мол, не переживайте так, все будет хорошо. Ворон потерял дар речи и больше к лейтенанту не цеплялся попусту никогда.
Тяпа вообще был добрый, всех жалел и никому зла не желал. А фашистов давил пачками — ради пользы дела, чтобы война поскорее кончилась. При этом у Тяпы имелся опыт хладнокровного убийства в упор, лицом к лицу: он тогда летал штурманом, его сбили над передовой, кувыркнулся раненый через борт, и пока добежала наша пехота, свалил из автомата штук пять немцев. Не мог уйти от самолета: в передней кабине лежал труп командира. И гранату держал про запас, на крайний случай, это было правило в полку: на вылет клади в карман лимонку…
Невысокий, Жукову по плечо, лейтенант вытянулся перед маршалом и застенчиво улыбнулся.
— Воин пред лицом начальства должен иметь вид лихой и слегка придурковатый, — буркнул Жуков. — Откуда я тебя знаю, воин?
— А я вас уже возил, товарищ маршал!
— Добро. — Жуков раскрыл планшет, Тяпа тут же раскрыл свой. — Маршрут до штаба фронта покажи мне. Так… Так… Верно. Ориентиры знаешь?
— Так точно, все на память, я вас и без карты могу…
— Какие вы тут шустрые, а у самих хвосты отваливаются, — сказал Жуков. — С которым мы сюда упали, тоже был поначалу шустрый, пока мотор не застучал… Слушай, лейтенант. Как взлетим, идем пониже, как можно ниже. И главное, за линию фронта не завези меня. Не дай бог нам через линию перемахнуть — ты понимаешь?
— Понимаю. — Тяпа часто закивал.
— Понимаешь — это хорошо… Быстро довезешь? Надо засветло успеть.
— От ветра зависит, если не переменится — в час уложимся, товарищ маршал. Еще час светлого времени в запасе будет.
— Ну вот и я так прикинул.
— Я могу побыстрее, но у вас сегодня один мотор уже стуканул…
Жуков хмыкнул, обозначив почти свойскую усмешку. Этот маленький ему нравился.
— Рассчитываю на тебя. А чего ты вдруг — Тяпа, лейтенант?
Тяпа замялся, опустил глаза и принялся ковырять сапогом землю.
— Ты им не позволяй себя обзывать собачьей кличкой, понял? — Жуков оглянулся: неподалеку маячил замполит полка. — Недостойно офицера.
И тут же непоследовательно спросил:
— А где твой Клёпа?
— За ремнем для вас побежал, вы же в кителе, — простодушно объяснил Тяпа.
— Я в плаще, — сварливо заметил Жуков.
— А под плащом китель, а ремня нет!
— Теперь понимаю, отчего ты Тяпа, — сказал Жуков.
Тяпа по-собачьи склонил голову набок и уставился на маршала преданными глазами.
— Ага, вот поэтому. Отставить ремень.
— Не имею права, товарищ маршал, — твердо заявил Тяпа.
Жуков, не глядя, поманил к себе замполита.
— Машина готова, товарищ маршал, — доложил тот. — Ждем приказа.
— Добро. Скажите лейтенанту, что мне ремень не нужен. А то лейтенант сегодня без хвоста и поэтому туго соображает.
— Не имеем права, товарищ маршал!
— Почему? — терпеливо спросил Жуков.
Он много летал на «У-2» и прекрасно знал «почему». Будучи не в духе, Жуков мог прикрикнуть на летунов, и дело с концом. А иногда вдруг увлекался — и начинал ругаться с пилотами, оставаясь как бы на равных с ними. Он следил за реакцией: боятся его — или боятся за него?
Он терпеть не мог, когда перечили, легко приходил в ярость, знал это за собой и не считал зазорным: в конце концов, где бы Жуков ни оказался, именно ему отвечать за всех. Здесь и сейчас он держит в руках судьбу этого упрямого майора и этого забавного лейтенанта. Только цена любой его ошибки куда выше, чем их гибель: не будет выполнена задача, на шаг дальше окажется победа, а любой такой шаг — десятки тысяч смертей. И все они на твоей совести. Приказ за приказом Жуков требовал отставить практику лобовых атак и заваливания немцев трупами, и заметно преуспел, но приказы лягут в архив, а трупов навалено до небес — и за каждый с тебя спросят, потому что ты был старшим начальником… Значит, имеешь право рычать на людей, и пускай тебя боятся.
Но ведь и эти парни недаром едят свой хлеб по пятой военной норме; они отчаянно дерутся на самолетиках из фанеры и тряпочек. И юный маленький лейтенант с нелепым прозвищем — опытный пилот-«ночник». Вернулся из опасного дневного полета, а попроси ты его немедленно отправиться к черту на рога — крикнет: «От винта!» с веселой готовностью. Да, имеет наглость требовать от маршала, чтобы тот надел поясной ремень. И прицепит к ремню дурацкую веревку, будто маршал ему вроде мешка картошки. Ну вот такой он непосредственный, Тяпа. И он тебя не боится.
Этот если маршала угробит, а сам уцелеет, то немедленно застрелится не с перепугу, а со стыда. Хороший мальчишка…
— Пассажир должен быть пристегнут страховочным фалом!
— Это я — пассажир?! — возмутился Жуков.
Маршал поддернул рукав плаща и бросил взгляд на запястье: несмотря на досадную задержку, он пока что всюду успевал с запасом, неплохой выдался день. Можно было тут пообедать или хотя бы чаю напиться, а он занимается черт-те чем, препираясь с мальчишками, и ему вдруг хорошо. И мальчишки будут гордиться, что возражали ему. Пускай учатся отстаивать свое мнение, пускай… И он совсем не сердится на них. Похоже, он немного отдохнул душой в этом полку. Пора двигаться дальше.
— А вдруг Тяглов перевернется, товарищ маршал?!
— Зачем?! — натурально опешил Жуков.
Ему как-то раньше не приходило в голову, что «У-2» может на всем ходу взять да перевернуться в воздухе.
— Я не нарочно, — пообещал Тяпа.
— Но вдруг надо будет! — подсказал замполит.
Тут очень вовремя прибежал еще один маленький лейтенант и вытянулся в струнку. В левой руке у него был летный шлем, в правой — широкий кожаный ремень.
— А вот и Клёпа! — обрадовался маршал.
У Клёпы сделалось такое выражение лица, будто его уже расстреляли. Вчера или даже позавчера.
* * *Осенний вечер был пасмурный и серый, ждали дождя, а он все не шел, просто воздух намок почти до капелек. Зато вот-вот — и либо польет, либо облачность совсем низко опустится, либо наконец стемнеет, главное, уже никто никуда не полетит, кроме ночных бомбардировщиков. Замечательно. Нам только этого и надо.
…Тяпа зевнул и про себя выругался.
Тяпа мог «отвезти» маршала не только без карты, а хоть с завязанными глазами. Переученный штурман — лучший пилот для «У-2», а у Тяпы было еще прозвище «дважды пилот Советского Союза». Сначала он получил аэроклубовские «корочки», потом его загнали на штурманские курсы, и полтора года он честно отлетал в задней кабине. За это время Тяпа развил в себе редкую въедливость при изучении местности: зубрил и долбил, вбирал карту в память так глубоко, что к моменту выхода на новый участок она была ему фактически не нужна. А потом в кромешной тьме выводил самолет на цель, исходя всего лишь из трех известных: скорость, время, поправка на ветер. Так умели все штурманы-«ночники», только и разница, что одни получше, другие похуже. Это была их работа, это была их жизнь.
Дальше с родным полком стряслась беда: некому разбить стратегически важную переправу, бомбить надо среди бела дня, потому что к переправе немец прет со страшной силой, а в наличии только «ночники»: вперед, ребята, пан или пропал, иначе всем хана будет! За тот день полк уполовинился, а переправа так и стояла. Тогда командир сказал: «Выносите знамя на старт, и мы с замполитом летим первые…» Всех, кто выжил, наградили щедро, только командир с замполитом как-то малость разлюбили это дело — летать. Но подумать о них плохо никому и в голову не пришло бы.
Тяпу с Клёпой та беда не тронула. Они были уже мастерами ориентировки, хитрецами и ловкачами, способными закинуть бомбу в дымовую трубу, но над той распроклятой переправой это мало стоило — больше значила простая удача. Любой боевой вылет на «У-2» в дневное время — поединок не только с врагом, но и с судьбой еще. Вон как Тяпа сегодня без хвоста остался, а отвались тот хвост на минуту раньше?.. Всем хорош «рус фанер», если уметь им пользоваться, только слишком много желающих засадить в него пулю, а то и снаряд. И убились бы парни над переправой запросто. Только не было их в полку, они вернулись на сутки позже — сбежали из госпиталя, один с заживающим пулевым, другой с осколочным. И Тяпа стал пилотом, что называется, явочным порядком, два дня и три ночи потренировавшись, а Клёпа сел к нему штурманом. Получился отличный экипаж, и нащелкал он с той поры боевых вылетов без счета. Много. Тяпа, правда, не считал, не имел такой привычки, а Клёпе было просто все равно — он не умел играть на баяне, вот что его волновало по-настоящему. Играть Клёпу учил старлей Матвиенко, которому нынче вынесло голову из кабины, совсем не повредив самолет. На этом самолете теперь едет по небу Тяпа — без верного Клёпы и даже без баяна, зато с целым маршалом, пристегнутым за пояс страховочным фалом.
Кстати, в прошлый раз маршал на Тяпу гавкнул и поехал без страховки. Тяпа дал себе зарок: если снова подвернется важная птица, фиг она у него непристегнутая взлетит. У комэска-два секретный пакет выпал из задней кабины, пока самолет удирал от собственных зениток, становясь то и дело вверх копытами. И пакет не нашли, и только чудом комполка защитил комэска-два от капитана Ворона: операция началась, устарели документы. А если у тебя генерал вывалится? У генералов срока годности нет.
…Тяпа снова зевнул и опять выругался про себя.
Вылет не боевой, в служебной книжке лейтенанта Тяглова он будет отмечен как спецзадание, но ты все равно крути башкой, следи за воздухом. И поменьше думай, какой у тебя важный пассажир. Ты сам важный пассажир.
Вообще, лейтенанту Тяглову после отвала хвоста надо было не пассажиров по небу катать, а сказать, что с него хватит подвигов на сегодня, принять сто граммов или все двести и ложиться баиньки. Клёпа настоятельно советовал именно это и сделать. Им нынче крупно повезло, а удача — штука с ограниченным запасом прочности. Старый механик дядя Боря Шмаровоз, когда увидал искалеченный самолет, одно только и сказал: «Чтоб я так жил, сынок, как ты долетел!»
И замполит, пожалуй, сглупил, когда спросил: «Руки-ноги не дрожат? А то в штаб фронта смотаешься?», а Тяпа вдвойне сглупил, когда утер расцарапанную физиономию и ответил: «Да хоть сейчас!» Но ведь и замполита надо понять, он дядька мировой и просил тебя по-человечески не ради прихоти. Ему требовался надежный пилот, который сто пудов не заблудит без штурмана, а вдобавок уже возил Жукова и не забоялся — это, знаете, тоже имеет значение. Некоторые как увидят Жукова, сразу до ближайшей воронки бегут. А Тяпа чувствовал себя распрекрасно, и смотаться до штаба фронта ему было за отдых по сравнению с дневной разведкой. А если кому придет в голову еще разок отправить Тяпу к черту в зубы — извините, нету лейтенанта Тяглова, убыл на спецзадание. Себя Тяпа не очень жалел, больше за Клёпу волновался: это ведь прямо у штурмана за спиной отвалился хвост, довольно с него сильных впечатлений. Пускай остается в полку, берет баян и разучивает «Амурские волны». А Тяпа слетает недалеко, потом скажет комэску, что выдохся: Жукова возить — это вам не хухры-мухры. Комэск — мужик отличный, все поймет, тогда они Матвиенку помянут, и больше их никуда не пошлют.
То есть со своей точки зрения Тяпа удачу больше не испытывал, а напротив, давал ей роздых на ближайший отрезок времени.
Тяпа всегда действовал очень расчетливо и глядел далеко вперед, принимая во внимание помимо метеоусловий, аэродинамики и баллистики еще психологию, физиологию и даже иногда зоологию — это когда надо было подбросить дохлую ворону капитану Ворону. Не родись Тяпа одаренным тактиком, он бы давно угробился: немцы-то спят и видят, как бы его ухлопать. Но Тяпа — голова. Во всяком случае, он так о себе думал, и все остальные так думали, иногда даже замполит и комполка. Иного мнения придерживался один только капитан Ворон; благодаря чтению доносов он знал о Тяпе куда больше других и подозревал, что маленький лейтенант просто дьявольски отважный и везучий сукин сын, образцовый комсомолец из книжек про гражданскую войну, но рано или поздно допрыгается. У Ворона свой парень погиб в сорок первом под Москвой, на истребителе, ну в точности такой же парень, и когда суровый капитан видел Тяпу поблизости, ему хотелось то обнять его, то пристрелить — одним словом не выразишь. Скорее все-таки обнять. А еще скорее — нещадно выпороть до поросячьего визга. Чтобы прекратил искушать судьбу.
Тяпа был и правда умница, но совсем еще мальчишка и простоват, временами чересчур, он ради пользы дела мог такое отчебучить, что все за головы хватались, — потому и Тяпа. И ведь молчали, как партизаны, чтобы Тяпу не наказали. Бомбить на «У-2» «соткой» с пикирования, рискуя поймать бомбу на шасси; атаковать с включенными фарами, «потому что было плохо видно, а немцы не сразу расчухают»; ходить в лобовую на бронепоезд и долбить «эрэсами» в морду — список тайных подвигов, а попросту воздушных хулиганских выходок маленького лейтенанта набирался велик и ужасен.