— Но ты же сам это прекрасно знаешь, Алекс. Я не спорю, ты создал эту фирму, идея была гениальной. Затем ты нашел несколько контрактов. Но всерьез раскрутил фирму я! Я вывел ее на международный рынок. Я обеспечил ее серьезными клиентами. Я разумно диверсифицировал наше производство!
— Я всегда признавал твои заслуги, Луи! Потому и сделал тебя акционером.
— Нашел о чем говорить! Десять процентов! Разве это цифра! — сердито бросил Луи.
— Тебе мало? А ты знаешь, сколько это будет, если мы продадим нашу фирму?
Луи положил ладони на стол и наклонился к Александру.
— Нашу фирму рано продавать, Алекс! — с упором произнес он делано спокойным голосом и рубанул рукой воздух. — У нас еще черт знает сколько неиспользованных возможностей. Перед нами целина! Новые рынки! Мы можем продать ее лет через пять, и уверяю тебя, она будет стоить совсем других денег!
— Я устал бежать, Луи. Я хочу остановиться.
Компаньон затряс в воздухе кулаками и заорал:
— Но ты уже остановился! Это я ворочаю всеми делами, пока ты валяешь дурака и занимаешься любовью!
— Я тебе не позволю! — вспылил Александр.
Луи направился к двери, потом резко обернулся и, вытянув указательный палец в сторону Александра, пообещал:
— Я тебе не позволю продать ее! Ты еще у меня поплачешь, обещаю!
Александру не понравился огонек, вспыхнувший в глазах компаньона. Угрожающий огонек. Он ощутил вдруг ледяное дуновение страха. И от этого страха Габриэль проснулся.
Проснулся и с тревогой обвел глазами комнату. Он лежал на кровати в комнате для гостей в особняке Деберов.
* * *Что означал этот странный сон? В полном недоумении Габриэль снова припомнил всю сцену, но не нашел в ней никакого смысла. При этом все было таким реальным. Может быть, сознание Александра проникло в его сознание? Да нет, что за глупое предположение? За последние два дня он наслушался разного, и теперь ему снятся глупые сны.
Габриэль отправился в ванную, пустил воду посильнее и хорошенько умылся, стараясь не смотреть на себя в зеркало.
День четвертый
21
Странный сон не выходил у Габриэля из головы. И как ему себя вести? Забыть и сосредоточиться на своем? Или войти глубже в проблемы жизни человека, в которого на время переселилась его душа? Имеет ли он на это право? Габриэль отбросил вопросы: дело не в праве, а во времени. Его слишком мало. Он не может его терять и заниматься проблемами, которые его не касаются.
Габриэль принял не решение — данность. Но с такой же настоятельной очевидностью возникла другая данность: он не мог просто так отмахнуться от Александра. Необъяснимый интерес к собственному убийце неотступно преследовал Габриэля. А вот помогать Кларе у него пока не было никакой возможности. И чем бесполезно ходить по кругу, стоило внимательнее присмотреться к сложной жизни того, в чьем теле он оказался.
Габриэль двинулся по квартире, решив навестить кабинет. Проходя мимо комнаты Элоди, остановился. Подтолкнуло то же неодолимое любопытство. Дочь Александра была на занятиях, и Габриэль заглянул в комнату. Мрачная обстановка. Стены серые, мебель и покрывало на кровати — черные. Несколько ярких пятен все же оживляли серую мрачность — воспоминания о веселом детстве маленькой девочки. Девочки, ставшей подростком — фанаткой групп Eskemo и Jena Lee, чьими афишами и постерами были оклеены стены. Главное место на столе занимал компьютер, лежали книжки и диски. Элоди еще не вышла из подросткового возраста, и комната рассказывала о том, как ей боязно входить в мир взрослых. На столике у изголовья внимание Габриэля привлекла семейная фотография, снятая явно несколько лет назад. Они стояли все втроем: Элоди и Дженна сияли улыбками, лицо Александра скрывала тень от шляпы.
Да, Габриэль не был Александром, но почему-то его жизнь была ему небезразлична.
В кабинете Александра он заглянул во все ящики, но нашел только рабочие папки, касающиеся дел фирмы. Он быстренько перелистал их, чтобы понять, какого рода деятельности отдавал свое время человек, приютивший сейчас его душу.
Сел перед компьютером, включил его — система потребовала пароль. Он попробовал год рождения Александра, фамилию, имя, имя любовницы. Без толку. Тогда он решил ввести имя дочери. Отцы часто пользуются именами и датами рождения детей в качестве паролей. После многочисленных комбинаций он все-таки набрел на нужное сочетание: Эло1996.
В почте обнаружилась активная переписка с Луи Дереном и Виктором Жерменом: цифры, отчеты, обсуждение рабочих и коммерческих стратегий, организационные вопросы.
Последние письма Александра и Луи свидетельствовали о конфликте. За три дня до аварии Луи прислал письмо с настойчивой просьбой:
«Алекс, я прошу тебя пересмотреть твою позицию. Ты поступаешь как эгоист. Мы должны вернуться к нашему разговору».
И сразу в голове Габриэля всплыл сон. Или он был реальностью?
Габриэль заглянул и в переписку с Алисией. Его покоробило мальчишество Александра, его легкомыслие, подчас похабщина. Еще он заметил, что в последние недели его двойник стал немного отдаляться от любовницы. Она его за это упрекала, требовала большей близости.
Габриэль вышел из почты и стал просматривать файлы. Среди деловых документов набрел на один с обозначением «персо». Заколебался, чувствуя вину и неловкость, но необходимость — жестокий диктатор, и он его открыл. В конце концов полученная информация может помочь ему лучше ориентироваться в той жизни, которая волей-неволей стала теперь его! Щекотливость нелепа в подобных обстоятельствах. Этот человек украл у него жизнь, а он стесняется заглянуть ему в душу.
Внимание Габриэля привлекла папка с названием: «Настроения». Прочитав первые несколько строк, он понял, что имеет дело с дневником, который Александр начал вести сразу же после рождения Элоди. Он прочитал первые несколько страниц. Радость стать отцом, влюбленность в жену тронули сердце Габриэля. Почему, он и сам не знал. Возможно, потому, что человек, к которому он относился исключительно негативно, проявил светлые стороны своей натуры. Габриэль продолжил читать, понимая, что любовь Александра к Дженне была столь же безоглядна, как и его к Кларе, и, наверное, он был бы так же счастлив стать отцом, если бы жизнь осчастливила его таким подарком.
Глубоко взволнованный, он прочитал и последнюю страницу, написанную накануне катастрофы.
Я замарал свою жизнь. По глупости позволил грязи проникнуть на ее страницы. Смотрю теперь на уродливые пятна и не могу их стереть.
Я жив, но я уже не победитель, я обесточен, я солдат без армии, который бредет, понурив голову, чтобы не видеть потерь и разрушений, понесенных в войне без противника. Я был солдатом и врагом в одном лице. Все эти годы я старался одолеть призраков, называя их успехом и удачей, веря в радость тщеславия, пытаясь наслаждаться бестолковой бессмыслицей. Что мне принесли безвкусные победы? Добычу, которая годится лишь для жадного варвара, обуреваемого жаждой роскоши и бесстыдства.
В свою взрослую жизнь я входил с идеалами, не слишком отчетливыми, но сотканными из благородных чувств. Мне хотелось прожить особенную жизнь, не похожую на ту, которая окружала меня, пока я рос. Я был уверен, что любовь будет смыслом моей жизни, ее началом и концом. Жить, чтобы любить, любить, чтобы жить, — так я тогда себе говорил. Что это было — наивность? Или величие души?
Я разбрасывал свои мечты по всем дорогам, какие попадались мне и по которым я легкомысленно бежал, думая, что расстаюсь с прошлым. Сегодня я понял, что расстался с самим собой. Растратил свои ценности, утратил смысл, ради которого пустился в путь, удовольствия перепутал со счастьем, претензии и амбиции — с гордостью. Я отдалился от жены, от дочери, говоря, что хочу поберечь их. Нет! Я отдалился от них, потому что они остались воплощением моей веры, моих идеалов, которые стали чужими для человека, которым я стал.
Я бы хотел вернуться в прошлое, вновь обрести любовь Дженны, ту нерассуждающую любовь, которая давала нам силы представлять себе жизнь как нескончаемое движение вперед. Иной раз из глубины души — или сердца? — я чувствую, поднимаются тени прошлых чувств. Теперь они мои палачи. Я позволяю им мучить меня до невыносимости, стараясь вспомнить себя, каким я был. Так тень говорит о солнце, боль сожалений свидетельствует о поруганной чистоте.
Но и в объятиях Алисии я бывал счастлив. Мимолетным счастьем, но когда оно вдруг охватывало меня, я вдруг поддавался иллюзии, что возможно опять начать все сначала, пройти еще одну дорогу, не забыв про опыт ошибок. Но я знаю, что это всего лишь иллюзия. Я не люблю Алисию так, как любил Дженну. Я люблюее молодость. Люблю ее за любовь ко мне. Ее молодость помогает мне верить, что я не постарел. Сегодня только Алисия смотрит на меня влюбленным, восхищенным взглядом, полным обещаний и будущего.
Можно ли отредактировать собственную жизнь, поработав над ней, как над рукописью романа? Разорвать странички с неудачной историей и написать другие, не сомневаясь, что теперь умеешь управляться с подводными рифами?
В минуты полного владения собой я не сомневаюсь в ответе. Но я позволяю хмелю взять надо мной верх, и опьянение называю ясновидением.
Все прежнее еще возможно. Но хватит ли у меня сил вернуть его? Осилю ли я принятые решения? Иногда я верю, что осилю, но потом легкомыслие, обида или моя непроходимая глупость вновь толкают меня в объятия Алисии.
Сегодня вечером я непременно поговорю с Дженной. Признаюсь ей в своих ошибках, скажу, как сожалею о них и как хочу начать все сызнова. И если она еще готова меня выслушать, если согласна поддержать меня, мне удастся осуществить задуманное.
Габриэль закрыл компьютер. Зеркало напротив него показало человека, с которым он только что познакомился. Ему показалось, что он видит на его лице след душевных мучений: затаенная неуверенность в глазах говорила о его неуверенности в мире. В них были печаль и тайная стыдливость. Морщинки вокруг глаз, морщины на лбу. Теперь он ясно читал в лице этого человека тревоги, страхи, тоску. А поначалу он показался ему бездумным тупым алкоголиком, варваром, животным.
Теперь Габриэль испытывал сочувствие к Александру, и его удивляло, что он его испытывает. Почему он его испытывает? Потому что живет в его шкуре?
— Ну и как? Искал в кабинете воспоминания? — Дженна стояла в дверях, держась рукой за косяк.
— Да. Но ничего не нашел.
— Я сварила кофе, — сказала она, приглашая его следовать за собой.
В кухне он не сразу решился. Эта история его не касается! И все-таки любопытство взяло верх.
— Что произошло вечером перед аварией?
— То есть?
— Что произошло между нами?
— Ничего особенного. Поссорились.
— Да, но… Из-за чего?
— Ты же знаешь, мы постоянно ссоримся. Из-за всего. Но в этот вечер ты превзошел сам себя.
— Объяснись…
— С самого начала повел себя странно… Сказал, что сожалеешь о своих поступках, что хочешь все исправить, вернуть прошлое, — перечисляла Дженна меланхолично.
— Но это же… хорошо. Разве нет?
— Хорошо, если бы ты ограничился этой своей декларацией. Мне трудно было тебе поверить, но говорил ты искренне. В конце концов ты меня растрогал. Ты вдруг стал таким, каким я тебя знала, — увлеченным, полным надежд, веры в будущее. Я почувствовала себя счастливой, но это был миг, короткий миг. Я готова была простить тебя, забыть свои страдания, ночи, когда я ждала тебя и плакала… Но ты тут же открыл мне истинную причину твоего раскаяния. Можно себе представить, как горько мне стало после такой ослепительной, неслыханной надежды.
— Истинную цель?
— Да. Ты просто решил мной манипулировать. Как только я проявила слабость, ты объявил, что хочешь уехать куда-нибудь, хочешь дать нам новый шанс.
— И что же?
— Что для этого мы должны продать нашу фирму. И у тебя даже есть покупатель.
— И что тебе показалось подозрительным?
— Несколько недель назад ты мне уже говорил об этом своем намерении, и я тогда не согласилась. Не потому, что была так уж против… Скорее хотела тебе досадить. А ты за моей спиной продолжал вести переговоры. Но без меня тебе нашей фирмы не продать, у тебя же всего двадцать пять процентов акций, потому что я финансировала фирму, когда она делала первые шаги. Но твоему покупателю нужен контрольный пакет, и значит, я должна уступить свои. Вот ты и решил мной манипулировать. Но я держу тебя этими акциями. Не хочу, чтобы ты ушел от меня. Это мой единственный козырь. И я тебе это сказала.
Дженна опустила глаза, стыдясь, что обнаружила, как сильно она его любит. Габриэля растрогало ее чувство. Ему хотелось обнять ее, успокоить, утешить по-дружески, но она истолковала бы его порыв иначе. Он не имел права вмешиваться в сплетение сложных чувств, где он не отвечал ни за уток, ни за основу.
— Я думаю… что был совершенно искренен, — выговорил он наконец, желая утешить Дженну.
Она посмотрела на него с удивлением.
— К тебе возвращается память?
— Нет, я так чувствую.
Габриэль мог бы сказать ей о дневнике, найденном в кабинете ее мужа, о трогательной странице, которой он доверил свое желание вернуться к жене, но почувствовал, что не вправе это делать. И еще почувствовал опасность для себя: семейные дела Александра могли отвлечь его от выполнения собственных обязательств.
— Так, значит, у тебя семьдесят пять процентов акций? — спросил он.
Она грустно улыбнулась:
— Деловой человек не дремлет.
Он взмахнул рукой, отметая ее сомнения и подозрения.
— Я просто пытаюсь быть в курсе ситуации.
— Нет, шестьдесят пять.
Габриэль почувствовал, что по спине у него пробежали мурашки.
— А десять процентов принадлежат… Луи.
— Ты вспомнил, да?
— Нет, сделал логическое заключение.
Габриэль больше не сомневался: сон был посланием. Но от кого? И что он ему сообщал?
* * *Дженна исподтишка посматривала на мужа, пока тот пил кофе.
Габриэль куда острее, чем Дженна, страдал от необычной ситуации: сначала он был обманщиком, чувствовавшим себя в полном праве распоряжаться Александром, который отнял у него жизнь, но теперь, в эпицентре сложных интимных отношений, им владело чувство вины перед доверчивой, болезненно чувствительной публикой, которую он морочил.
Дженна ждала от мужа взгляда, улыбки, нежного прикосновения, и Габриэль вполне мог бы на что-то подобное расщедриться…
Раздался телефонный звонок, Габриэль сидел, не двигаясь.
— Твой мобильный, — сказала Дженна.
Он порылся в кармане и нажал на клавишу.
— Пьер-Андре Марки. Нам нужно встретиться. — Голос адвоката был твердым, уверенным.
— Когда?
— Во второй половине дня у меня в кабинете.
— Хорошо.
Он повесил трубку, Дженна начала убирать со стола.
— Твоя любовница? — спросила она, маскируя агрессию иронией.
— Нет, мой адвокат.
— У тебя с ним встреча?
— Да, сегодня во второй половине дня. И еще я хотел бы зайти на работу.
— Чтобы?
— Не знаю… Чтобы увидеть.
— Увидеть ее?
— Послушай, давай закроем эту тему. Я потерял память и потерял все чувства к ней, ты это уже знаешь.
Дженна серьезно смотрела на мужа.
— А ты знаешь, что не лежи молодой человек в коме без надежды на восстановление и не будь его невеста в таком отчаянии, я бы благословила эту аварию.
Габриэль опустил голову, не зная, что отвечать.
— А ты о нем думаешь? — спросила она.
Габриэль представил самого себя, лежащего в боксе, с аппаратом, поддерживающим в нем жизнь.
— Да. Постоянно.
— Он работал в консалтинговой фирме. Жених и невеста были очень красивой парой.
Прошедшее время. Все им сказанное об их с Кларой любви, о постигшей их трагедии — теперь только в прошедшем времени. Габриэля пронзила острая боль. Любовь, минуты волшебного счастья и безвозвратный ужас свершившегося — все вместила в себя короткая эпитафия.
— Как ты поедешь? — спросила Дженна. — Права у тебя отобрали. Если хочешь, я тебя отвезу.
— Нет, спасибо. Я возьму такси.
— Да, конечно. Позвони, если что-то понадобится.
Габриэль пошел принимать душ. Долго стоял под водой, ему казалось, что струи, текущие по теперешнему его лицу и телу, уносят смятение чувств. А когда решил намылиться, то почувствовал брезгливость — ему не хотелось касаться чужого тела, чужой кожи. Это вернуло его к реальности. Он взял рукавичку и намылился.
В комнате открыл платяной шкаф, наугад взял рубашку, брюки, пиджак и быстро оделся.
* * *Такси остановилось у дома адвоката. Габриэль заглянул в бумажник Александра и обнаружил, что уехал без денег. Шофер недоверчиво взглянул на него.
— Можно расплатиться и карточкой, — сообщил он.
Габриэль машинально протянул пластиковый прямоугольник.
— Не уверен, что вспомню код, — пробормотал он.
Шофер протянул ему машинку. Как только Габриэль взял ее в руки, четыре цифры замерцали у него в мозгу. Он набрал их, нажал на клавишу, и, к его удивлению, оплата была благополучно принята.
Откуда он мог знать секретный код Александра? Неужели у него появился доступ к его памяти?
* * *— Вы в самом деле ничего не помните? — спросил адвокат, пронзая Габриэля недоверчивым взглядом.
Высокий, сухой, с аскетичным лицом, темными глазами под густыми бровями, морщинами на лбу — адвокат выглядел суровым и недобрым. Редкие седые волосы зачесаны наверх. Элегантность костюма граничила с претенциозностью, свидетельствуя о тоске по ушедшей молодой красоте.