– А, да. Вон, сорви ветку, видишь куст с красноватыми листьями? И клади листья, если сворачиваешь куда-то, чтобы потом запомнить. И если возвращаться придется, ну и когда ребят ко мне приведешь. А то вы меня не найдете.
– А ты не боишься одна оставаться?
– Ты уже спрашивал. Даже если боюсь, дальше что?
– Не знаю… – Кирилл потоптался и снова сел рядом. – А кто этот парень?
– Да что ты так разволновался?
– Интересно…
– Ну да, понятно… Твой ровесник, а встречается со взрослой женщиной … Как он может у нее жить? У него же родители есть, и он пока несовершеннолетний. Статья такая уголовная есть, мы проходили по праву, сто тридцать четвертая, кажется.
– А как же они…
– Любовь! – вздохнула Ника. – У нее любовь, кажется.
– А у него?
– А он еще и к девчонкам подбивается.
– К тебе? – живо спросил Кирилл.
– Ко мне в том числе. Вы же полигамны. И обидно вам, почему в некоторых странах мужчине можно иметь четыре жены, а некоторых – нельзя.
– Мне не обидно, – сказал Кирилл.
– Потому что ты еще маленький! Вот подрастешь, тоже обидишься.
– То есть что, у моего отца было бы еще три жены?
– Всего до четырех, по финансам. Кто сколько прокормит. Их же кормить надо, жен! Они бы все жили вместе с вами. И ты бы себе присматривал не одну девушку… – Ника увидела, как румянец стал медленно разливаться по щекам Кирилла, – а еще двух или троих. Тем более, я думаю, что ты так и делаешь.
– Нет! – твердо сказал Кирилл. – Нет. – Он помедлил, потом неловко потянулся к Никиной щеке, ткнулся в нее носом и замер, как будто прислушиваясь к чему-то.
Ника тоже замерла, не отстраняясь, ничего не говоря. Кирилл чуть подождал, потом резко встал, отряхнул бриджи, расправил плечи и сказал:
– Ну что, я пошел?
– Иди.
Ника снова откинулась к скале, глядя, как Кирилл на длинных тонковатых ногах быстро пошел вниз по тропинке, стараясь выглядеть взрослым и уверенным. Очень этому мешали желтые носки с котятами по бокам, которые Кирюша надел в поход. Неужели на такие огромные ноги – размер, наверно, сорок пятый – делают носки с котятами? Как раз для таких вот Кирюшек, наверно… Модные юноши, наоборот, носки сейчас не носят. Но в поход пришлось надеть – можно натереть ноги. Иногда самые на вид неприспособленные к жизни мальчики оказываются удивительно практичными.
Кажется, Кирилл пытался ее сейчас поцеловать, просто растерялся. Однажды к ней ее уже подступался с поцелуями один мальчик. Это было в пятом классе, на спортивных сборах. Она в первый раз поехала на сборы и там семиклассник, имеющий славу ловеласа, взялся за ней увиваться. Хорошо, что он ей совсем не нравился, потому что он любил привлечь девочку, при всех пройтись с ней в обнимку, целоваться напоказ, а потом нарочито не обращать на нее внимание. Одна девочка после такого даже ушла из их спортшколы, от обиды и стыда. И к Нике он подбивался, подбивался, но все зря. Однажды зашел вразвалочку в их раздевалку, с ходу подошел к ней и поцеловал. Ника с отвращением оттолкнула его, от него пахло табаком, колбасой, еще чем-то тухлым и неприятным. С тех пор она очень боялась – когда придется целоваться по-настоящему, что она будет делать, если от мальчика, который ей понравится, будет так же пахнуть.
От Кирилла сейчас никак не пахло, и она не успела разобраться, нравится он ей или нет. Сначала показалось – да, вот оно. И она так радовалась, что пошла именно с ним в этот поход. Но сейчас она уже сомневалась в себе. А главное, ей было не до амуров, она переживала – что делать с ногой?
Вот удивительно. Она, ловкая, никогда не падающая, имеющая прозвище «ласточка» в горнолыжной школе – не только по фамилии, но и за то, что она на склоне стремительна и легка и летает, а не просто съезжает с горы, она спрыгнула с полутораметровой высоты и сломала ногу. То, что кость сломана, у Ники сомнений почти не было. Если она двигала ногой, то боль усиливалась, щиколотка распухала на глазах, дотронуться до ноги было невозможно. Остается надеяться, что Кирилл найдет дорогу. А иначе… Все равно ее кто-нибудь заберет. Когда-нибудь в лагере хватятся, Олег вызовет МЧС, будут летать на вертолетах – если есть свободный вертолет, здесь пока все еще не налажено, очень запущено, даже электричество не везде проведено, и связь сотовая плохая.
Что бы сейчас сказала мама, что бы ей посоветовала? Почему ей приходит в голову эта мысль? Мама ее бросила. Ничего бы мама не сказала. Зачем она вообще о ней думает? Матери все равно, как она живет. Сломана ли у нее нога, начала ли она в пятнадцать лет встречаться с мальчиками, курит ли она, пьет, как многие в ее школе.
Когда-то Никина школа была одной из лучших в районе, все стремились туда попасть, и мама как раз радовалась, что ее приняли – они не совсем рядом со школой живут. В младших классах все прибавлялось и прибавлялось по букве, – первый «Г», первый «Д», уже и первый «И» – все рвались в эту школу… Но когда школьные учреждения стали укрупнять и из хорошей крепкой школы вдруг образовался огромнейший, расползшийся по всему району учебный центр, объединивший восемнадцать садиков и четыре школы, то атмосфера в их школе сильно изменилась, а точнее, школа стала другой. Перемешали классы, резко упала успеваемость, пришло много новых учеников и учителей, невозможно стало уследить за элементарной дисциплиной, мат стал нормой, так же как и сигареты, и легкие наркотики, и домашнее порно, которое снимают их ученики и выкладывают в школьную беседу «Подслушано: мой лицей»… Школу объявляют по гимназией, то лицеем, то учебным центром – по каким-то формальным признакам. А по ее коридорам тем временем гордо дефилируют «порнозвезды» и «порнопродюсеры» – самые знаменитые, самые скандальные, самые взрослые и успешные… «У тебя сколько просмотров? – Восемьсот! – Отстой! А у меня – одиннадцать тысяч!» Одиннадцать тысяч раз школьники посмотрели, как хрупкая Лиза из девятого класса беззастенчиво отдается невзрачному, прыщавому, с угрями по всему невыросшему телу Вованчику Ихминееву, непонятной национальности, но очень резвому, наглому и вполне умелому подростку.
Ее отец попытался сказать что-то на собрании, но его тут же осадили:
– Своим ребенком занимайтесь! Про других пусть их родители думают!
– Правда, Антон Сергеевич, – поддержала Элеонора Григорьевна, классная руководительница, оправляя на полной груди ярко-малиновую обтягивающую кофточку, – у Ники тоже проблемы есть.
– Какие? – устало спросил Антон, жалея, что ввязался в неприятный разговор.
– Во-первых, она часто опаздывает, дисциплина у нее на нуле. Приходит к третьему, а то и к пятому уроку.
– У нее тренировки утром.
– В девять утра? – усмехнулась классная.
– В семь тридцать, – терпеливо объяснил Антон. – Олимпийский резерв.
В классе кто-то из родителей хмыкнул.
– Ну вот я и говорю! – кивнула Элеонора Григорьевна. – Пропускает столько из-за тренировок! Олимпийский резерв… Мы уважаем спортсменов, конечно, наша директор Луиза Ивановна всегда так говорит…
– Но они такие же, как все! – улыбнулась маленькая женщина в очках с фиолетовым отблеском на стеклах. – Спрос с них должен быть такой же. Чем они лучше?
– Ничем! – поддержала ее еще чья-то мама. – У нас все равны! Демократия!
– Равенство вообще-то закончилось вместе с социализмом… – пожал плечами Антон.
– Вот! А я думаю – откуда это у Ласточкиной? – ухмыльнулась классная.
– Яблоко от яблони… – блеснула очками маленькая родительница.
– Дисциплина… да… Ну, а во‑вторых… – Классная облизала губы и чуть помедлила, пристально глядя на Антона. – У вас же не все в порядке в семье, так? Почему ваша жена не приходит на собрания вот уже два года?
– Вы что, с ума сошли? Я вам про школьную порнографию говорю, которую они снимают и смотрят на переменах, а вы мне про опоздания и…
– Собой займись! У себя в огороде ковыряйся! – громко посоветовала ему крупная женщина с очень небольшой головой, крашенной в разноцветные перья – желтые, оранжевые, черные, белые, председатель родительского комитета. – Орет, пришел… Как с учителем разговаривает… Планку задрала твоя Ника, вот под нее все учителя задания дают. Вы определитесь: или у вас спорт, или вы учитесь. А то везде хотите успеть… А так не бывает! Об этом лучше поговорим, это всем интересно, а какое-то там порно-шморно… Я вообще про это знать не хочу! Дети балуются кто как может, что мне до этого дерьма, если это правда, конечно… Они ж дети еще!
– Нинель Вениаминовна, Нинель Вениаминовна… – заторопилась классная. – Давайте не будем ссориться… В каждой семье проблем хватает, дети все хорошие, класс очень недружный стал, но дети по отдельности все хорошие!
– Ага, особенно те, кто напились на дискотеке под Новый год и в блевотине своей на первом этаже валялись, – сказал Антон, убирая в портфель планшет, куда он собирался записывать важную информацию.
– Как же так можно о детях говорить! – покачала головой чья-то мама с налысо выбритыми висками и большими командирскими часами на запястье, Антон потом пытался описать Нике ее, она догадалась, что это скорей всего Пашина мать.
– Откуда знаешь-то? – Нинель Вениаминовна называла Антона на «ты», возможно, потому, что их дети учились вместе с первого класса.
– Да я сам видел, – пожал плечами Антон. – Приходил за Никой, встречал после дискотеки.
– А меньше пасти надо детей! Больше самостоятельности им давать! – сказала все та же мамаша с бритыми висками. – Мы, что, сами в юности по кустам не бегали, не прятались от родителей? – Она засмеялась, оборачиваясь, чтобы посмотреть, поддерживают ли ее другие. Кто-то из родителей кивнул, кто-то опустил голову – какой смысл связываться? – Свобода! Свобода им нужна! Пусть себя ищут!
– Видел, так забудь, – посоветовала ему Нинель Вениаминовна. – Что грязь тащить из дома? Школа – дом родной! Ротик на замочек и…
– Выбросить! – подхватила мама, ратующая за свободу для подростков.
– Не-ет! – засмеялась Нинель Вениаминовна. – Ничего подобного! – Она выразительно показала, как надо Антону запереть рот и куда именно спрятать.
Классная хохотала до слез вместе со многими родителями, Нинель Вениаминовна, поощренная их реакцией, сделала дубль «два» – заперла свой собственный рот на замочек, приподнялась, оттопырила огромный зад, туго обтянутый плотными светло-серыми штанами и, хлопнув себя большой рукой, еще раз показала потайное место, куда можно спрятать ключик, вдруг еще пригодится? Рот отпереть, чтобы гавкнуть…
Антон тогда пришел с собрания разъяренный, сказал Нике, чтобы она искала себе другую школу, а он пойдет договариваться о переводе.
Ника посмотрела в «Подслушано» двух других образовательных центров ее района – там то же самое, тот же мат, те же шутки, неприличные фотографии. И сказала отцу, что смысла переходить нет.
– Здесь, по крайней мере, папа, мне понятное зло. Я знаю, с кем лучше не садиться за одну парту, с кем в туалет вместе не заходить, с кем не надо ездить на экскурсии…
Антон схватился за голову.
– И ты так живешь? Давно? Ты мне ничего не говорила.
– А смысл, пап?
– И что, ты хочешь сказать – везде так? И нет других школ?
– У нас в районе, наверно, нет. Перемешали же всех. Раньше понятно было, куда не надо идти, если не хочешь напороться, а сейчас все вместе. Может быть, где-то есть в Центральном округе школы… Не знаю. А там, кстати, мажоры озверевшие, наверно. На желтых «Бентли».
– Так, и что будем делать? – беспомощно развел руками Антон. – Мне вот посоветовала твоя классная руководительница тебя на домашнее обучение перевести, если нам что-то активно не нравится в школе…
– Лялька-то? Сама она пусть на домашнее обучение перейдет, – засмеялась невесело Ника. – Учит дома наших мальчиков безопасному сексу.
– Ника! Ника, ты что говоришь…
– Пап… – Ника подошла к отцу и обняла его. – Ты в другое время рос, понимаешь? Мир изменился. Ты, наверно, не успел этого понять. Я – нормальная, приличная, ты все правильно делаешь, молодец, – Ника поправила отцу очки, – прилежно воспитываешь меня. Не беспокойся обо мне, ладно? В другую школу я не пойду, здесь я приспособилась. Из учителей у меня только две сволочи… Нет, три, наверно. Ну, третья так… Если напрямую не столкнуться, ничего, жить можно. Остальные – совершенно нормальные люди, даже есть отличные, я их люблю. Разве это не повод оставаться в этой школе?
– Дочка… – Антон, ошарашенный, крутил головой. – Когда ты такой стала? Как это случилось? Ты такая взрослая… Почему – сволочи?
– Сформулируй точно вопрос, – сказала Ника, отсаживаясь от отца, села напротив и подперлась кулаками. – Слушаю тебя, буду отвечать по одному.
– Я… Мы… У меня друзья со школы… до сих пор…
– И у меня в классе есть подружка, Таня, ты знаешь, мы с ней тоже, наверно, всю жизнь будем дружить. И еще пара приятельниц, у которых я могу узнать уроки. Дальше.
– Да нет, Ника… Ну как так?.. Что случилось со школой?.. Эти все родители… Так же не было…
– Классная такая. Рыба тухнет с головы. Как она себя ведет, как позволяет мальчикам себя вести, так всё в классе и есть теперь у нас.
– Ну а кто все эти люди, которые смеялись, когда эта бабища встала, задницей мне прямо в лицо, ужас…
– Пнул бы ее, – отмахнулась Ника. – Ей, наверно, не привыкать.
– Ужас, ужас… Нет, ну что это?..
– Пап. – Ника положила руку на ладонь отца. – Успокойся, пожалуйста. Можешь гранату в них бросить. Вам выдают гранаты на работе?
– Ника! Не смешно.
– Тогда скажи спасибо, что пока мы с оружием в школу не ходим и хотя бы курить запретили на территории школы. А раньше слева училки стояли дымили, справа их юные любовники…
Антон, не веря своим ушам, все качал головой.
– Ну как же так, Ника, почему, когда?.. Я ничего этого не знал. Ты не рассказываешь ничего…
– Я другое тебе рассказываю, пап. Позитивное. Разве нет? Про своих друзей… Комиксы всякие… Кто что смешное сказал…
– Комиксы… Какие комиксы, когда у вас такой ужас в школе…
– Это не в школе, пап. Жизнь другая, понимаешь? Не такая, как ты мне рассказывал и… – Ника хотела сказать «и мама», но осеклась. – Ну, в общем, как мне обычно говорили. Все поменялось. Вы же не хотели больше строить коммунизм или что вы и ваши родители там строили? Хотели борьбы за выживание, неравенства, чтобы была возможность стать миллиардером, хотя бы теоретически, чтобы можно было все что угодно говорить. Вот, например, задницу показывать на собрании. Снимать порноролики, просматривать их на переменах. Первый раз, когда сняли, у нас уроков не было. Все сидели, смотрели эти ролики. Потом уже спокойней стали относиться.
– И ты смотрела? – как можно нейтральнее спросил Антон.
– Я видела у Таньки в телефоне, что там и к чему, кто с кем. Нет, я не стала смотреть.
– Почему? – тихо спросил Антон.
– Почему? – изумилась Ника. – Ты меня не хвалишь, а спрашиваешь – «Почему?»
Антон кивнул.
– Хочу тебя понять, Ника.
– Испугалась, – пожала плечами девочка. – Да, испугалась! Что ты так недоверчиво смотришь? Трудно объяснить тебе.
– Ладно. – Антон обнял дочь. – Прости меня, я как-то… пропустил это все.
– Пап, все нормально, не преувеличивай.
Ника передвинулась в тень, которая сместилась чуть вправо. Что вдруг она об этом вспомнила? Просто подумала, как иногда не хватает мамы. Лучше правду себе сказать, тогда сразу успокаиваешься.
Антон раньше никогда не ходил в школу, даже на первое сентября. Вечно занятая Анна все-таки находила время, чтобы сходить на собрание или забежать в школу, принести справку, договориться о том, что Ника опять едет на сборы. Поскольку Ника отлично училась – не только для спортсменки, а на уровне школы, у нее проблем не было.
Когда у них был старый класс и другая классная, атмосфера в классе была нормальной. Но после перемешивания параллелей и особенно с приходом Элеоноры Григорьевны все изменилось. Но это пришлось как раз на самый трудный год в их семье. Пока они с отцом пытались как-то начать жить по-другому, в их классе и происходили главные перемены, причем не к лучшему. Центр класса переместился, вокруг новой молодой классной активно завертелись мальчики – и их собственные записные ловеласы, и вновь пришедшие.
Шесть-семь мальчиков постоянно находились около молодой учительницы, проводя с ней все перемены, прогуливая другие уроки, запираясь с ней в классе. Элеонора Григорьевна покупала еду, салаты, нарезку, заваривала мальчикам кофе, они вместе смотрели американские боевики, музыкальные ролики. Жила Элеонора Григорьевна в съемной комнате, с соседкой, поэтому в школе задерживалась допоздна – домой ей не к чему и не к кому было стремиться, мальчики часто оставались с ней тоже до позднего вечера. На уроках они стали называть ее на «ты», между собой звали «Лялька», а Лялька, хоть напоказ и сердилась, не могла скрыть своих симпатий. Наряжалась, сильно душилась, распускала волосы, все перекладывая и перекладывая их руками на уроке – то за ухо, то назад, то вперед, то на лоб. Ника иногда сидела и считала – сколько раз классная потрогает свои волосы и переложит их с места на место. Тридцать семь, сто шестнадцать… Уроки у нее были скучные, по физике Ника числилась в базовой группе, где обучение было не профильным, поверхностным, и учительница так и относилась к их группе. Пришли, поковыряли задачку, да и ладно. Сама она физику, может, и любила, но не так сильно, как мальчиков.
Поскольку в их классе все это происходило постепенно, то как-то все незаметно и привыкли. Ну так, значит так. Бывает по-разному. Бывает еще хуже. Лялька, по крайней мере, не издевается, как некоторые. Кто-то унижает изощренно, тонко, кто-то грубо и глупо, но все равно ведь – не ответишь. Пока учитель не сделает что-то, во что должна вмешаться прокуратура, администрация школы до последнего будет его защищать. Корпоративная этика, наш всегда прав, потому что он наш. Так было в их школе уже не раз. Ударила учительница третьеклассница – уговорили родителей по-тихому перейти в другой класс. Ударила та же учительница девочку – уговорили по-тихому перейти в соседнюю школу. Не остановила другая учительница детей, когда они впятером избивали девочку, стояла невдалеке, переписывалась с кем-то по телефону, только кричала: «Ну хватит там орать, что вы разорались так? Голова лопнет от вас!» – настойчиво порекомендовали уйти из школы тем родителям, которые все видели, остановили детей и решили потом основательно жаловаться на эту учительницу, а девочка та учится до сих пор в их школе – и ничего. Вот теперь в школьных порнороликах снимается… Звезда…