Шмайссер сразу же увидел меня и теперь, не спуская глаз, ожидал, когда я подойду. Его свита отошла на три шага.
– Привет, – сказала я, подойдя к нему почти вплотную.
– Угу, – ответил Шмайссер и пристально посмотрел на меня своим вампирским взглядом и потер правый глаз. – Тебе чего из-под меня надо? – сипловатым голосом спросил он.
– Майкл Яблоков называл мне вас… – удивившись вопросу, сразу ответила я, постаравшись высказаться погуманнее. Я еще не определила, как мне себя вести с этим колоритным кадром, и пыталась затянуть разговор.
– Угу, – повторил Шмайссер и быстро пробежал глазами вокруг, – значит, тебе надо?
Я кивнула и собралась еще что-то сказать, но он меня перебил.
– А у тебя бабки есть? – задал Шмайссер следующий вопрос.
Я еще раз молча кивнула, ничего не понимая в наших секретных переговорах.
– Гони двести, – коротко определил Шмайссер и скучно посмотрел поверх моей головы.
Я решилась уточнить:
– Двести – чего?
– Только рублей, натуру не беру, – отрезал Шмайссер.
Я опять кивнула, порылась в сумочке, нашла двести рублей и передала ему. Мне даже стало любопытно, на какой пикник я сдаю членские взносы. Шмайссер сразу схватил деньги, негодующе зашипел на меня, и купюры пропали у него в руках неизвестно куда.
– Что же ты себя ведешь, как лоховка? – недовольно пробурчал он, бегая своими воспаленными глазками по сторонам. – Подожди здесь.
Шмайссер отошел к девочке из своей свиты, а потом нырнул в одну из ближайших дверей. Я посмотрела ему вслед, перевела взгляд на девочку. Та смотрела на меня с непонятным жалобным выражением на лице. Я отвела глаза и задумалась. По крайней мере ясно, что на этот раз Лидия сказала правду: Шмайссер точно знаком с Майклом, и даже более того, имя Майкла послужило для меня неким паролем, убедившим Шмайссера в том, что я не из чужаков. Осталось только понять, что бы это значило. Успокаивало, кстати, что Шмайссер никоим образом не походил на угрожающее моему душевному покою сексуальное меньшинство.
Шмайссер вышел из-за двери через несколько минут, недовольно хмурясь и ворча. Подойдя ко мне, он, не глядя, тихо сказал:
– Зайдешь в левую кабинку – правая занята… На бачке…
Он тут же отошел к своей компании, а я направилась к двери. За этой дверью располагался самый обыкновенный туалет. Я так и замерла в его предбаннике. Затем, вспомнив слова Шмайссера, осторожно прошла внутрь. Кабинок в туалете было две, и правая на самом деле была занята. Из-за ее закрытой двери доносились охи, стоны и задыхающийся шепот. Слышно было что-то вроде «еще-еще». Я предпочла не задумываться о причинах этих звуков и прошла в левую. Закрыв за собою дверь на смешной крючочек, я огляделась.
Ничего необычного я не увидела. Бачок тоже был самой обычной и понятной конструкции. А вот на нем лежала какая-то скомканная блестящая бумажка. Я брезгливо поморщилась и взяла ее, уже догадываясь о том, что обнаружу. Это была плотная фольга, свернутая кулечком. Развернув ее, я едва не просыпала на пол махонькую горсточку белого порошка. Теперь я уже четко поняла две вещи. Шмайссер оказался вульгарным торговцем наркотиками, а я действительно лоховкой, как он и сказал. Вляпаться в такую мерзость и не заметить этого!
Я свернула фольгу, как было раньше, и бросила ее в сумку. Шмайссер был мне нужен не для этого, и я собралась с ним серьезно поговорить. Осмотрев кабинку еще раз, я вышла из нее, пальчиком откинув крючок. В правой кабинке все еще продолжались совершенно непонятные дела, и я опять не стала задумываться о них. Так проще жить.
Шмайссера перед дверями уже не было. Здесь крутилась только его девочка. Наконец-то я внимательно рассмотрела ее. Ей было лет двадцать, шатенка в коротенькой коричневой юбчонке и беленькой маечке с длинными рукавами. Из-под низковатого лба девушки смотрели блудливые глазки.
Она обшарила меня быстрым взглядом и отвернулась. Я подошла к ней и спросила про Шмайссера.
– А разве там что-то не так? – сразу же напряглась она.
– Все так, – досадуя на свой прокол с наркотиками, ответила я, – мне просто нужно с ним поговорить.
– Подождите, он наверх пошел, – ответила девушка, быстро теряя ко мне интерес.
Я отошла в сторонку, обдумывая полученную информацию. Оказывается, здесь еще есть какой-то «верх». Обширное заведение, однако.
Слушая музыку и посматривая на тусующуюся толпу, я незаметно для себя начала покачиваться в такт громыхающих мелодий. Опустила руку в сумку и нащупала уже полупустую пачку сигарет. Шмайссер все еще не появлялся, и я собралась ждать до победного конца, чтобы выяснить его возможные дела с Майклом. В крайнем случае можно попытаться и надавить: ведь на Майкла было совершено покушение и вряд ли Шмайссер захочет, чтобы его имя упоминалось рядом с этим делом.
Я достала сигарету и решила покурить, не уходя отсюда. Не оштрафуют же меня за это! Зал, казалось, погружался в более глубокий полумрак, чем тот, что был вначале, когда я пришла. Слова Шмайссеровой девочки о «верхе» не шли у меня из головы, и, чтобы не терять времени, зря ожидая на одном месте Шмайссера, я решила поискать вход на этот «верх». Она так просто сказала «пошел наверх», словно это было чем-то понятным всем, а не каким-то секретом. Я сделала простой вывод, что «наверх» и мне можно.
Я направилась в путешествие вдоль зала, держа курс вправо. Не знаю, почему выбрала именно это направление, наверное, потому, что мое дело было правым. А почти все вокруг – левыми. Пока я пробиралась, стараясь теснее прижиматься к зеркальной стене, из массы танцующих на меня несколько раз вываливались желающие близкого общения обоих полов. Я медленно шла вперед, вежливо отказывая всем приглашающим попрыгать, сообщая, что ищу своего мужа. Отставали сразу, хотя термин «муж» наверняка разные люди понимали тоже по-разному.
Я добралась до входа в клуб и повернула обратно.
Вернувшись к туалетам, в которых Шмайссер обделывал свои дела, я увидела, что он еще не появился. Но девочка в маечке – его приближенная – махнула рукой и целеустремленно пошла ко мне.
– Он вас ждет! – выпалила она и, стоя рядом со мной, задергалась в нетерпении, словно ей куда-то было очень надо. – Идем! – сказала она и взяла меня за руку.
– Кто меня ждет, куда идем? – спросила я, пытаясь поймать ее бегающий взгляд. Не нравилась мне она, и все тут.
– Ты же сама хотела со Шмайссером поговорить! – чуть ли не выкрикнула она и оглянулась на одну из дверей. – Он там!
Я молча смотрела на нее, пытаясь поймать какую-то мысль, насторожившую меня, но она не ловилась.
– Где он? – спросила я.
– Внизу, на лестнице, – прижавшись ко мне и подтянувшись на носках, сообщила девушка и почему-то добавила: – Давай сумку подержу!
– Не стоит, – ответила я, – где же эта лестница?
Девушка подвела меня к двери. Не к той, за которой я уже была, а к соседней, открыла ее – и я увидела темную лестницу. Вот ведь в чем секрет был, а я по залу бегала!
– Он вверху? – спросила я.
– Внизу, внизу, – нервно повторила девушка, и я пошла вниз. Она, мерзавка, тут же закрыла за мной дверь, и все вокруг стало темно.
Я струсила, подалась назад, потом почему-то передумала и, ворча: «То вверх, то вниз», держась за перила, стала медленно спускаться.
Не люблю темноты. Не люблю до такой степени, что сейчас я здорово ругала себя за то, что мне не сидится, не лежится и вообще…
Я услышала слева от себя чье-то тихое дыхание. Кто-то стоял на ступеньку ниже меня и старался быть незамеченным.
– Шмайссер! – позвала я. Мой голос прозвучал неуверенно, и от этого мне стало совсем нехорошо. Я застыла на месте и вдруг получила сильнейший удар в живот.
Я рефлекторно прикрылась руками и почувствовала, что не могу вдохнуть: дыханье перебилось. Ужас охватил меня, и все остальное потеряло всякое значение. Я захрипела. Меня ударили по голове, я подняла руки к ней… Боли я не чувствовала, мне главное было опять дышать… А не получалось. Ноги у меня подогнулись, и я упала на колени. Меня продолжали бить, но боль не имела никакого значения, словно я была обложена ватой, главным для меня было дышать. Я корчилась на ступеньках, думая только об одном этом. Перед глазами поплыли яркие пятна, и где-то вдали мерно застучали тяжелые барабаны… Но мне повезло, и я, не дослушав их, получила удар ногой по груди.
Что-то сработало, и мои легкие приняли спасительную порцию воздуха. Я услыхала собственный стон, поняла, что зачем-то цепко держусь за перила. Отпустив их, я скатилась по лестнице вниз. Очутившись на площадке, не встала и, руководствуясь не разумом, а инстинктом, продвинулась вперед и, нащупав первую ступеньку, покатилась ниже.
Вот теперь-то боль до меня дошла. Я застонала и, услышав сверху громкий топот, закричала изо всех сил.
Кричала я до тех пор, пока не включился мутный свет. Подняв голову, я на уровне лица различила большущий черный мужской ботинок и закрылась от него руками.
– Что-то не то, – сказал надо мной мужской голос.
* * *Я сидела, откинувшись, в мягком кресле с высокой спинкой и пыталась курить. Над ссадинами на лице работал молоденький симпатичный мальчик с золотой серьгой в ухе. Он был одет в блестящую шелковую рубашку черного цвета. От его быстрых прикосновений лицо сильно щипало.
Этот фельдшер-любитель был из команды Шмайссера, я узнала его с первого взгляда. Он и та девочка в белой майке составляли свиту моего доброго знакомого наркодилера.
Меня подобрал на лестнице сам Шмайссер, спустившийся, чтобы посмотреть на причину шума, как он объяснил. Меня провели в маленький кабинетик, служащий скорее всего элитным траходромом клуба – здесь было два кресла и четыре кушетки. Из другой мебели – только небольшой письменный стол и вешалка. Даже телефона не было. Зато имелась классная эмалированная раковина на стене… Если это не траходром, то смысл кабинетика для меня непонятен.
Мои потери после нападения в темноте неизвестного бандита оказались не слишком большими: ни переломов, ни страшных кровоподтеков на лице. Только несколько больших ссадин на лбу и левой щеке. Однако все тело ломило, лишний раз пошевелиться было больно. Хотелось раскричаться и разрыдаться от обиды и пережитого страха, но я сдерживалась. Имидж, чтоб его…
Шмайссер сидел справа от меня во втором кресле и рассказывал, как все произошло.
– На этой лестнице занимаются всем подряд. Я бы даже сказал – кто во что горазд, – он захихикал и, покашливая, прикурил длинную черную сигарету, – я и не обратил сначала внимания на вашу возню. Но, сама понимаешь: дело у меня серьезное, товар специфический, а людишки иной раз попадаются такие затейники, – он опять захихикал и помахал рукой, – купит какой-нибудь гнилой дури, дерьма чеченского. Или коки не фильтрованной пополам с кондишном. А потом у него чердак слетает напрочь, он и начинает изображать из себя Шварца. А шум здесь не нужен никому, он может нам боком выйти… Поэтому и приходится старому Шмайссеру еще и дружинником ишачить, порядок и тишину поддерживать… Тебе что там понадобилось, детка? – без перехода, резко спросил Шмайссер и даже подался вперед, чтобы получше рассмотреть выражение моего лица.
Я посмотрела искоса на его морду под банданой и, делая вид, что принимаю игру, ответила:
– Шла с тобой поговорить, Шмайссер.
Мой голос мне очень не понравился. Было впечатление, что язык отказывается служить и шевелится с большущей неохотой. Я замолчала и пошевелила им во рту уже нарочно. Вроде с ним все как всегда, откуда же у меня такие интонации?
– Смеяться после слова «лопата»? – неожиданно сказал Шмайссер и скривился.
Помолчав и пожевав губами, он уже спокойней продолжил:
– Я когда спускался, то сперва наступил на твою сумку. Тебя потом уже обнаружил. Откуда я знал: твоя она или не твоя. Короче, что ты журналистка, я уже знаю, Ольга Юрьевна. Так зачем ты пошла на лестницу, а?
Я посмотрела на него в упор.
– Зачем это кино? – спросила я, постаравшись произнести пожестче, но вышло еще шепелявей. – Вы же знаете, кто я. Сами заманили в эту ловушку, а теперь затеяли какие-то детские игры… Мы же взрослые люди, – зачем-то добавила я под конец банальные слова.
– Какая ловушка! Что ты гонишь, подруга! – не выдержал Шмайссер и дернулся в кресле. Мальчик с серьгой тут же оставил меня и, наклонясь к Шмайссеру, погладил его по плечу. Тот отстранился. – Куда я тебя заманил, в сортир, что ли?! А бабки я тоже сам себе заплатил? – лицо у Шмайссера покраснело; и без того красные глазки стали совсем влажными, он постоянно вытирал их тыльной стороной ладони. Глядеть ему в глаза я не могла: мои тоже начинали слезиться.
Я затянулась сигаретой, выпустила дым вверх и монотонно произнесла:
– Вы же сами позвали на эту лестницу, а теперь изображаете из себя клоуна. Зачем вам все это?
– У нее мозги отслоились, – неожиданно спокойным голосом сказал Шмайссер и отвел взгляд. Он задумался и, казалось, перестал обращать на меня внимание.
Мне не понравился такой переход, и я продолжила гнуть свою линию.
– Я, конечно, не специалист по прикладной логике, – немного напыщенно сказала я, но это должно было выразить степень моего негодования. Негодовать же всерьез у меня не было уже сил. – Но если ко мне подходят и говорят, что меня ждут, я делаю выводы и иду туда, где меня ждут. Что же тут неясного? Так я и появилась на этой лестнице. И не надо больше спрашивать, зачем я туда пошла. Не смешно.
Шмайссер молча посмотрел на меня и обратился к моему медбрату:
– Ты ее понимаешь, Цыпа? Я – нет.
– Кто вам сказал, что надо идти на лестницу? – проявил вдруг сообразительность Цыпа, снова протягивая ко мне свою ватку. Пока я не услышала, что этот мальчик «Цыпа», он мне даже немножко нравился, а сейчас я вздохнула и посмотрела на Шмайссера.
– Ваша девочка и сказала мне, что вы ждете меня на лестнице. Внизу.
– Коляска? – удивился Шмайссер.
– Откуда я знаю?! Коляска, колбаска… – оказывается, я была еще в состоянии покрикивать! – Та девушка, которая стояла рядом с вами, когда я подошла…
Шмайссер с Цыпой переглянулись.
– Ну-ка давай, тащи ее сюда, – скомандовал Шмайссер, – ничего не говори, просто хватай и волоки.
Цыпа, не произнеся ни слова, вышел из кабинетика, плотно прикрыв за собою дверь.
Шмайссер хмыкнул:
– Что, просто так сама подошла и сказала?
Я покачала головой:
– Нет, я спросила ее, где вы, сказала, что хочу поговорить. Потом она и подошла…
Ждали мы недолго. Вскоре открылась дверь и залетела «Коляска», радостно блестя своими блудливыми глазенками. Увидев меня, она тут же захлопнула вечно приоткрытый рот и опустила голову. Сзади ее в спину легонько подтолкнул Цыпа, она прошла еще на шаг вперед.
– Звал? – обратилась Коляска к Шмайссеру.
– Зачем ты ее послала вниз? – его голос прозвучал очень буднично и лениво.
– Кого послала? – непонимающе вытаращилась Коляска.
Шмайссер внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.
– Ладно, я это просто так. Ты когда долги отдавать начнешь? Или опять мне ждать до морковкиного заговенья?
– Нет-нет, я сейчас, – Коляска, вздрагивая, повернулась к Шмайссеру спиной и приподняла свою юбчонку. Через несколько секунд она протянула ему несколько бумажек.
– Я вот, часть отдам прямо сейчас, – с нетерпеливой дрожью, возбужденно сказала она, – и чек мне, если можно…
Шмайссер сгреб деньги и пересчитал их.
– Триста рубликов? Откуда это у тебя, дочка? Полчаса назад ты божилась и хныкала, что у тебя ни копья, а теперь – вот что!..
– Подругу встретила, она мне долг вернула, – быстро ответила Коляска и честно посмотрела в глаза Шмайссеру. Даже сумела при этом почти ни разу не моргнуть.
– Слышь, Цыпа, – обратил Шмайссер к своему помощнику, – Коляска-то, оказывается, деньги в кредит раздает. Может, ты еще и счетчик включаешь? Шмайссер резко перешел на крик: – Откуда у тебя, мокрощелка драная, триста рублей взялось?! Ты кому в уши свистишь, крыса?!
Коляска испуганно отшатнулась к двери, но там стоял Цыпа. Он толкнул ее обратно, и Коляска упала на пол, громко стукнувшись коленками. Шмайссер схватил ее за волосы и намотал их на кулак.
– Так откуда денежки? – уже тихо спросил он, пристально глядя на девушку.
Она молчала, не отводя расширенных глаз от его лица.
– Подходит ломка, да? – Шмайссер страшно усмехнулся и пообещал: – Запру в подвале и забуду. Впрочем, ты и к утру уже расколешься, кто и зачем тебе дал бабки!
Коляска молчала.
– В подвал ее! – приказал Шмайссер, отшвыривая девушку от себя к Цыпе. Цыпа подхватил ее за руку, вывернул ее назад и потащил вон.
– Не надо! – крикнула Коляска, цепляясь пальцами свободной руки за дверной косяк. – Не на-адо-о!..
Шмайссер махнул рукой, и Цыпа остановился за дверью, продолжая удерживать Коляску.
– Только быстро давай колись – и без выкрутасов! – покачал пальцем Шмайссер. – Кто дал бабки?
– Не знаю, как звать, он редко здесь бывает, – быстрой скороговоркой ответила Коляска, не переставая цепляться за косяк, – высокий такой… Заикается, майка у него еще синяя, написано «йес» на ней…
– А! Видел такого. Рожай, рожай, – поторопил Шмайссер, – чего он хотел от тебя?
– Сказать… этой, что ты ее ждешь… – Коляска начала всхлипывать, кривя губы и шмыгая носом.
Шмайссер махнул рукой:
– На хер ее отсюда – и чтоб я ее не видел больше!
Цыпа, резко дернув девушку за волосы, потащил ее дальше. Шмайссер встал и закрыл за ними дверь, чтобы не было слышно криков.
Глава 8
Я закончила рассказывать подробности этого дела, и Шмайссер закурил вторую сигарету. Он сорвал бандану, почесал макушку лысого черепа согнутым указательным пальцем.
– Я сперва подумал, что ты ментовая или репортаж жаждешь тиснуть про наши злачные места. А здесь такая вот херня… – он потер себе шею и покрутил головой.