– Что она сказала? Я старалась говорить тихо, чтобы мама не услышала, как мы говорим о ней.
Не в силах унять дрожь, побледневшая Розалин никак не могла прийти в себя после случившегося. Ее шатало, и все же она упорно шагала в кухню, не выпуская из рук большой поднос.
– Ну же? – не отставала я от Розалин.
– Что «ну же»?
– Что у вас там был за шум? – спросил Артур.
– Что она сказала? – спросила я.
Округлившимися ярко-зелеными глазами, в которых полыхал огонь, Розалин посмотрела на Артура, потом на меня. Зрачки у нее стали совсем крошечными.
– Упал поднос, – ответила она Артуру и обернулась ко мне: – Ничего.
– Зачем вы лжете?
Розалин изменилась в лице. Оно вдруг стало таким злым, что мне сразу же захотелось взять свои слова обратно; виновато мое воображение, это я виновата, требовала внимания… не знаю. Я совсем запуталась.
– Простите, – запинаясь, произнесла я. – У меня само выскочило. Просто мне показалось, что она что-то сказала. Это все.
– Она сказала «спасибо», и я сказала «пожалуйста». Но я помнила движение маминых губ.
– Она сказала «извини», – проговорила я, даже не успев подумать о том, чтобы промолчать. Розалин замерла. Артур оторвался от газеты.
– Она была виновата? В чем? – спрашивала и спрашивала я, переводя взгляд с Артура на Розалин и с Розалин на Артура. – Почему она извинялась?
– Не знаю, – тихо произнесла Розалин.
– Артур, вы должны знать. – Я не сводила с него взгляда. – Это имеет для вас смысл? Почему мама извинялась?
– Полагаю, она считает, что стала для нас обузой, – вмешалась Розалин. – Но это неправда. Мне совсем нетрудно готовить для нее. Никакого беспокойства.
– А! Артур едва удерживался, чтобы не сбежать из кухни, и как только он ушел, все стало как всегда.
Я решила, что осмотрю гараж, когда Розалин не будет дома, но, чтобы она ушла, надо было сделать вид, будто мне этого совсем не хочется. В таких случаях она, как правило, забывала о своей подозрительности.
– Можно мне помочь вам и отнести что-нибудь в бунгало?
– Нет, – раздраженно буркнула Розалин, все еще злясь на меня.
– Все равно спасибо, Тамара, – немного погодя проговорила она, и я очень удивилась.
Розалин положила на стол свежеиспеченный черный хлеб, яблочный пирог, горшочек с чем-то мясным и несколько мисок фирмы «Таппервер»[51]. Этого хватило бы на неделю.
– Кто там живет?
Ответа не последовало.
– Ну же, Розалин. Я понятия не имею, что с вами было прежде, но ведь я не из гестапо. Мне шестнадцать лет, и я любопытствую, потому что мне совершенно нечем занять себя. Возможно, там живет кто-то, с кем я могла бы поговорить, не доведя его до смерти.
– Моя мать, – в конце концов произнесла Розалин.
Я ждала продолжения. Моя мать сказала, чтобы я не лезла в чужие дела. Моя мать сказала, чтобы я всегда носила нарядные платья. Моя мать сказала, чтобы я никому не открывала тайну ее яблочного пирога. Моя мать сказала, что секс – это плохо. Но ничего такого не последовало. Мать Розалин. Ее мать живет напротив, через дорогу.
– Почему вы не рассказываете о ней?
Розалин смутилась:
– Она… она старая.
– Старики умные. Можно мне навестить ее?
– Нет, Тамара, нет. Пока нет, – проговорила она, несколько смягчившись. – Она болеет. Не может ходить. И не жалует незнакомых людей. Они пугают ее.
– Поэтому вы все время бегаете туда-сюда? Вам постоянно приходится обо всех заботиться, бедняжка.
Розалин была тронута:
– У нее больше никого нет. Кроме меня, за ней некому приглядеть.
– Вы уверены, что вам не нужна моя помощь? Я не буду с ней заговаривать, не буду шуметь и беспокоить ее.
– Нет, Тамара, но все равно спасибо. Спасибо, что предложила свою помощь.
– А почему она не живет поближе к вам, чтобы легче было за ней ухаживать?
– Нет. Она всегда там жила.
Тем временем Розалин положила в кастрюльку цыпленка и полила его томатным соусом. Пока я наблюдала за Розалин, у меня было время подумать.
– Значит, в том доме вы выросли?
– Да, – ответила она, переставляя еду на поднос. – В том доме я выросла.
– Недалеко же вы уехали. Вы стали жить здесь, когда поженились с Артуром?
– Правильно, Тамара. И хватит вопросов. Знаешь, что любопытство сгубило кошку?
И она коротко улыбнулась, направляясь к двери.
– Скука убила чертову кошку, – крикнула я, когда она закрывала за собой дверь.
Потом я побежала в гостиную, что делала каждое утро, и стала смотреть, как она переходит дорогу, словно была параноидной хомячихой, мечтающей о появлении ястреба, который утащил бы ее подальше.
Когда Розалин уронила полотенце, я стала ждать, что она остановится и поднимет его. Ничего подобного. Она даже не заметила пропажи. Тогда я быстренько выскочила из дома и побежала по садовой тропинке к воротам, где, изображая послушную девочку, остановилась в ожидании, что, спохватившись, Розалин примчится обратно.
Набравшись храбрости, я ступила за ворота. Сделав один шаг, я сделала второй, третий, не сомневаясь, что Розалин заметит отсутствие кухонного полотенца. Боевая готовность. Где-то здесь яблочный пирог с пылу с жару. Бунгало представляло собой скучное здание из красного кирпича и с двумя окнами, занавешенными белым тюлем, похожими на два глаза с глаукомой и разделенными зеленой, цвета соплей, дверью. Окна казались темными и, хотя на самом деле такими не были, но, как цветные, отражали внешний свет, не выдавая никаких признаков жизни внутри дома. Посреди дороги я наклонилась и подняла клетчатое полотенце, совершенно не подвергая себя опасности, так как на дороге почти никогда – почти никогда, совсем мертвый – не проезжали машины. Никакого труда мне не стоило одолеть садовое заграждение, я всего лишь подняла ногу и переступила через него, до того оно было низким. Я считала этот путь самым безопасным, и мне не составило труда перелезть через пятьдесят лет гнившие ворота. Медленно продвигаясь вперед, я не сводила взгляда с окошка справа. Потом прижалась лицом к стеклу и постаралась разглядеть то, что происходило за жуткой тюлевой занавеской. Оказавшись опутанной множеством тайн, я сама не знала, что собираюсь увидеть. Самую тайную тайну, секту сумасшедших, трупы, коммуну хиппи, нечто невероятно сексуальное с множеством ключей в пепельнице… Не знаю. Что-то, что-то, но не электрический обогреватель на месте камина в окружении коричневых плиток и изразцовой каминной полки, зеленого ковра и старых кресел с деревянными подлокотниками и зелеными бархатными мятыми подушками. Если честно, комната показалась мне печальной. Она немножко напоминала приемную зубного врача, и мне стало не по себе. Розалин ничего не скрывала. Нет, не совсем так: она скрывала самый ужасный дизайнерский провал столетия.
Вместо того чтобы позвонить в дверь, я пошла вдоль стены, завернула за угол и сразу же увидела сад и большой гараж, в точности такой же, как за нашим домом. В окне что-то мелькнуло. Сначала мне показалось, будто это вспышка фотоаппарата, но потом я поняла, что нечто, на мгновение ослепившее меня, – отраженный солнечный свет. Я подошла поближе, изнемогая от желания увидеть то, что пряталось за углом.
Вдруг передо мной появилась Розалин, и я даже подпрыгнула от неожиданности, а мой громкий крик отозвался эхом в узком проходе. Секунда – и я рассмеялась.
Испуганная Розалин сделала мне знак, чтобы я замолчала.
– Простите, – улыбнулась я. – Надеюсь, я не очень напугала вашу маму. Вы обронили полотенце на дороге, и я принесла его. Что это за свет?
– Какой свет?
Она отступила вправо и тем самым защитила меня от яркого света, но и заслонила то, что привлекло мое внимание.
– Спасибо.
Я потерла глаза.
– Тебе лучше вернуться домой, – прошептала Розалин.
– Ну почему? Разве мне нельзя даже поздороваться? Все это немного напоминает «Скуби-Ду»[52]. Ну, знаете, сериал о чудовищах.
– Нет здесь никаких чудовищ. Мама не очень любит, когда приходят незнакомые люди. Если она будет чувствовать себя получше, мы как-нибудь пригласим ее на обед.
– Отлично. Еще одна старуха в моем списке знакомых людей.
Я уже собралась еще раз попытать счастья, видя, что Розалин совсем размякла, но тут с дороги послышался шум мотора, и я, надеясь на свидание с Маркусом, махнула Розалин рукой и помчалась прочь.
Увы, это был не Маркус, однако пять секунд надежды стали самым прекрасным, что случилось со мной за целый день. И все же это оказался он. Он стоял на крыльце, когда я перебегала через дорогу, и приглаживал волосы, глядясь в дверное стекло.
– Над ухом волосинка выбилась из прически, – окликнула я его, остановившись у ворот.
Улыбаясь, Маркус обернулся ко мне:
– Гудвин. Приятно тебя видеть.
– Ты приехал за книгой?
Он засмеялся:
– Ну да, за книгой, конечно. Никак не мог забыть о… проклятой книге.
– Знаешь, с книгой небольшая проблема.
– Ты приехал за книгой?
Он засмеялся:
– Ну да, за книгой, конечно. Никак не мог забыть о… проклятой книге.
– Знаешь, с книгой небольшая проблема.
– Что с тобой?
– Да нет, я говорю о книге, о той самой книге, которую я взяла.
– Ты ее потеряла?
– Нет, не потеряла…
– Не верю. Ты знаешь, какое наказание предусмотрено за потерю книги из передвижной библиотеки?
– Провести с тобой целый день?
– Нет, Гудвин. Если ты совершила преступление, то будешь отлучена от библиотеки на некоторое время. Я аннулирую твою карточку.
– Нет, только не это.
– Да. Давай сюда твою карточку. – Он встал рядом со мной и принялся щупать и тискать меня. – Где она? Где она?
Его руки были везде, наконец добрались до карманов на джинсах и стали спускаться вниз.
– Отказываюсь ее возвращать, – засмеялась я. – Если серьезно, Маркус, то я не потеряла ее, но и ты ее не получишь.
– Полагаю, тебе неизвестны правила передвижной библиотеки. Ты берешь книгу, читаешь ее, пусть даже танцуешь с ней, если тебе так больше нравится, а потом возвращаешь ее симпатичному библиотекарю.
– Да нет, послушай меня. Ее открыли, и оказалось, что это совсем не книга, а дневник. Все страницы были пустыми.
Совсем пустые. Совсем мертвый.
– И на них кто-то стал писать.
– Ну… кто-то. Случайно, не ты?
– Точно не я. Понятия не имею, кто бы это мог быть. – Я засмеялась, но мне было не до смеха. – Всего на нескольких первых страницах. Я могла бы вырвать их и отдать тебе книгу, но…
– Лучше скажи, что ты ее потеряла. Так будет проще.
– Погоди минутку.
Я бросилась в дом, промчалась вверх по лестнице, отдернула половицу и вытащила дневник. Потом, прижав его к груди, побежала обратно.
– Ты не будешь его читать, но вот тебе доказательство, что я его не потеряла. Я заплачу? сделаю как скажешь… Но не отдам его тебе.
Маркус понял, что я говорю серьезно.
– Нет-нет, ничего страшного. Одна книга не делает погоду. Можно мне прочитать? Там есть что-нибудь обо мне?
Я засмеялась и отодвинулась подальше, чтобы он не отобрал у меня дневник. Однако он был сильнее и выше, так что дневник оказался у него в руках. И я испугалась. Маркус открыл первую страницу, и я стала ждать, когда он прочитает ее и получит подтверждение о самоубийстве папы.
– Я не должна была говорить Уэсли о папе, – прочитал Маркус. – Кто такой этот Уэсли? – спросил он, оборачиваясь ко мне.
– Понятия не имею. – Больше не смеясь, я попыталась вернуть себе дневник. – Маркус, отдай дневник.
Он протянул его мне:
– Извини, я не должен был читать, но ты неправильно поставила дату. Пятое – завтра.
В ответ я лишь покачала головой. По крайней мере, я убедилась в реальности дневниковых записей. Дневник на самом деле существовал.
– Извини, я не должен был читать.
– Нет, ничего. Это не я писала.
– Тогда, верно, кто-то из Килсани?
Пожав плечами, я закрыла дневник. Мне очень хотелось прочитать, что там написано.
– Да, кстати, я нашла сестру Игнатиус!
– Надеюсь, живую?
– Она живет по другую сторону сада. Я покажу.
– Нет, Гудвин, я тебе не доверяю. В последний раз ты направила меня в разрушенный замок.
– Я сама провожу тебя. Пойдем в библиобус,
Книжник. Пробежав по тропинке, я прыгнула в автобус. Маркус со смехом последовал за мной. Когда мы остановились возле жилища монахинь, я нажала на клаксон.
– Тамара, так нельзя. Это же монастырь.
– На самом деле это не совсем монастырь, – проговорила я и еще раз нажала на клаксон.
На пороге появилась рассерженная женщина в черной юбке, черном джемпере и белой блузке, с золотым крестом и в белом монашеском покрывале. Она выглядела старше, чем сестра Игнатиус. Не дожидаясь расспросов, я выскочила из автобуса.
– Из-за чего весь этот шум?
– Мы приехали к сестре Игнатиус. Она хотела взять у нас книжку.
– Сейчас время молитвы, и ее нельзя беспокоить.
– А, да, конечно. Подождите, пожалуйста. – Я побежала в автобус, обогнув его сзади. – Вы не могли бы передать это ей? Скажите, от Тамары. Специальная доставка. На прошлой неделе она сделала заказ.
– Обязательно передам.
Монахиня взяла книгу и тотчас исчезла за дверью.
– Тамара, – строго произнес Маркус, – какую книгу ты ей дала?
– «Соблазненная турецким миллиардером» – лучшая книга издательского дома «Миллс и Бун».
– Тамара! Из-за твоих проделок меня уволят.
– Похоже, тебе не все равно! Едем, Книжник! Увези меня отсюда!
Мы поехали в город и даже остановились в людном месте. Но на самом деле мы отправились в Марокко, и он поцеловал меня у подножия пирамиды в Гизе.
– Итак, чем ты занималась последние несколько дней? – излучая счастье, спросила Розалин, накладывая мне на тарелку три тысячи калорий. Дневник не ошибся насчет пастушьего пирога.
Она перехватила меня, едва я вошла в дом. Правда, у меня все же было достаточно времени, чтобы спрятать дневник в своей комнате и вернуться вниз. Мне не хотелось говорить, что я провела день с Маркусом, ведь она могла бы и запретить нам встречаться. Однако она не могла быть против моего общения с монахиней, или могла?
– Довольно много времени я провела с сестрой Игнатиус.
Розалин уронила большие ложки в миску, потом на удивление неловким движением вновь вынула их из воды.
– С сестрой Игнатиус? – переспросила она.
– Да.
– Но… когда вы познакомились?
– Несколько дней назад. А как чувствует себя сегодня ваша мама? Она когда-нибудь придет к нам на обед?
– Ты не говорила о том, что познакомилась с сестрой Игнатиус.
Не говоря ни слова, я сидела и смотрела на нее. Ее реакция была в точности такой, как я написала в дневнике. Надо ли мне извиниться? Надо остановить этот разговор? Я не знала, что делать и как распорядиться информацией, которую получила. И какой в ней смысл?
Тогда я сказала:
– Я не говорила, как не говорила о том, что у меня во вторник началась менструация, но она же началась.
Артур вздохнул, у Розалин затвердело лицо.
– Говоришь, ты познакомилась с ней несколько дней назад? Ты уверена?
– Конечно же уверена.
– Может быть, это произошло сегодня?
– Нет.
– Она знает, где ты живешь?
– Да, знает. Она знает, что я живу тут.
– Понятно, – почти беззвучно произнесла Розалин. – Но… она приходила сегодня утром. И не задала о тебе ни одного вопроса.
– Правда? А вы что сказали ей обо мне?
Иногда, меняя тон, меняешь смысл произнесенных слов, и мне об этом было известно. Как правило, в письменных посланиях люди не улавливают нужный «тон» или, улавливая некий «тон», совершенно неправильно понимают смысл невинных фраз. Бесчисленное количество раз я ссорилась с Зои из-за того, как воспринимать послание из пяти слов. Однако моя последняя фраза имела особый смысл, и я намеренно подчеркнула ее своим тоном. Розалин поняла. Ума ей не занимать, и она сразу сообразила, что я могла слышать их разговор с сестрой Игнатиус. Правда, пока они беседовали, из душа доносился шум льющейся воды, но теперь это ничего не меняло.
– Вы против моей дружбы с ней? Думаете, она может плохо на меня повлиять? Я попаду в какую-нибудь сумасшедшую секту и буду одеваться только в черное? О нет, ради Бога! Она же монахиня.
Со смехом я посмотрела на Артура, который не сводил взгляда с Розалин.
– О чем вы говорили?
Я услышала испуг в ее голосе.
– Разве имеет значение, о чем мы говорили?
– Я хотела сказать, ты еще маленькая девочка. О чем тебе разговаривать с монахиней?
Розалин улыбнулась, стараясь скрыть испуг.
В этот момент я собиралась заговорить о замке, о пожаре и о том, что замок был обитаем гораздо позже, чем я думала прежде. Вспомнив о дневнике, я собиралась задать Розалин вопрос: кто умер и вообще кто был там? Жаль, я не сказала ей о том, что узнала о замке. А может быть, мне и не надо было об этом упоминать? Долго-долго Розалин смотрела на меня, и я стала думать об ответе на ее вопрос. Чтобы у меня было время поразмышлять, я подцепила на вилку немного фарша.
– Понимаете… мы о многом говорили…
– О чем именно?
– Розалин, – тихо произнес Артур.
Она повернула голову и посмотрела на него, как олениха, которая услышала вдалеке щелчок спускового крючка.
– Твой обед остынет.
И он поглядел на ее тарелку, которая все еще оставалась нетронутой.
– Ах… Да. – Розалин взяла вилку, наткнула на нее кусок морковки, но не донесла его до рта. – Продолжай, детка. Ты что-то хотела сказать.
– Розалин, – вздохнула я.
– Дай ей поесть, – тихо попросил Артур.
Я поглядела на Артура, желая его поблагодарить, но он не поднял головы, продолжая с закрытым ртом пережевывать пищу. Наступила напряженная тишина, которая прерывалась лишь естественными звуками поедания разных блюд и звоном тарелок.
– Прошу прощения. Мне надо в ванную комнату, – в конце концов сказала я, не в силах больше выносить тишину.