Самым главным, что почувствовал отец Василий за время этого небольшого путешествия, было то, что существует еще одна сторона мира. Был жестокий мир вокруг, где приходилось бороться с невежеством, пороками и грехом, в том числе со злом, в его откровенно неприкрытом виде. Был внутренний мир его самого, его семьи. Только теперь отец Василий понял, что существует не два мира. Точнее, не понял, а именно прочувствовал, как чувствуют вкус нового, например впервые попробованный фрукт или вкус родниковой воды. Почему он всегда делил окружающий мир на свой и не свой? Мир-то был один, но огромный и прекрасный. Это было новое в его мироощущении, что отец Василий, а точнее, Миша Шатунов приобрел за последние годы. Сейчас он был благодарен Матюшину до такой степени, будто тот показал ему нечто невероятное.
В тайге было здорово, потому что это навеяло воспоминания о детстве, школьных походах, пионерлагере. Сколько всего знал и умел старый охотник, оставалось только удивляться! Оказывается, что вокруг столько не просто съедобного, но и питательного, полезного. Потому опытный человек вполне может пойти в тайгу вообще без припасов и прокормиться даже без ружья. А с каким удобством Матюшин устраивал их ночевки под открытым небом!..
– Я вот что думаю, батюшка, – завел очередной разговор старый охотник. – Как наш мир мудро устроен. Ведь взаимопонимание, оно сразу заложено в нас. И не только в человеке. Если разобраться, то всякая тварь в природе живет в обществе, а не сама по себе. Все живут стаями, в коллективе, потому что вместе легче выжить, прокормиться, детишек малых сберечь. Вот ведь как мудро! А внутри в каждой стае у всех свои взаимоотношения, взаимопонимание. И вожаками становятся в любом случае те, кто обладает нужными качествами. Кто в звериной стае вожак? Самый сильный. А почему? Потому что сила в этой стае больше всего ценится. Вожак и других молодых самцов в узде держит, и самки от него детей нарожают с хорошей наследственностью. Опять на охоте он первый. А у нас вожаком бывает не сильный, а умный.
– Или хитрый, – вставил отец Василий.
– Пусть хитрый, – согласился Матюшин. – Без хитрости нельзя, потому как людей вокруг себя сплотить – это особый талант нужно иметь. Но с людьми-то понятно. А вот в природе почему так все устроено? Я всю жизнь в природе провел, заметил, что у животных тоже ум есть, только свой. Они ведь многое понимают, любопытные очень. Я расскажу тебе, как одно время на Дальнем Востоке с геологами в партии ходил. Идем мы, стало быть, ручьем по маршруту. Геологи свои дела делают, а я им быт устраиваю, с образцами помогаю. На второй день назад в основной лагерь возвращаемся, глядь, а по нашим следам – тигриные. Он ведь за нами несколько часов по тайге шел. А зачем, спрашивается? Интересны мы ему, любопытно ему, зачем это человек в такие дебри зашел, куда он отродясь не ходит. Чего человеку в этих местах понадобилось? Опять же запахи наши ему странными кажутся и интересными. Он же кошка, хоть и большая, а кошки все нюхать любят. Они ведь мир через запахи воспринимают. Геологи, особенно те, кто неопытные, понятное дело, боятся, что тигр может в любой момент из чащи броситься. А то был случай, когда тигр за нами тоже полдня по тайге шел, а потом на соседней сопке на солнышке улегся и глядит на нас. Молодой парнишка тогда со мной был, неопытный. Испугался и наотрез отказался в лагерь возвращаться.
– А были все же случаи, когда тигры нападали на людей? – спросил отец Василий.
– Вот тоже момент интересный, – ответил Матюшин. – Хищник на человека не нападает, как будто ему свыше предписано, что человек – не добыча.
– Как не нападает? – удивился священник. – А сколько случаев в мире бывает?
– Это про одни и те же случаи все время пишут. У зверей людоедство встречается гораздо реже, чем у самого человека. Хищник нападает, когда его разозлишь. Он человека боится и со страху нападает. А бывает, что воспринимает человека как хищника и тогда защищает свои охотничьи угодья. Бывает, что детенышей своих защищает. А так, чтобы напасть и съесть, такое очень редко бывает. Ведь все случаи-то какие? Напал тигр, медведь или какой другой хищник. Человек или сам приходит подранный, или его находят таким, но ведь не съеденным же! А если хищник напал и отпустил, значит, отпугнуть хотел, прогнать. Вот как.
– Ты, Матюшин, говорил, что в природе все животные – создания социальные, живут стаями и другими обществами, не знаю, как там они у них учеными названы. А хочешь, я тебя удивлю? – предложил отец Василий, улыбнувшись.
– Это чем же?
– А тем, что ты всю жизнь среди природы, а не знаешь, какое животное живет само по себе и без всякого общества.
– Это ты, батюшка, прости меня, загнул. Какое же такое животное без общества живет?
– Паук, Матюшин. Всего лишь паук. Я недавно в Интернете вычитал. У них, к примеру, даже отсутствуют органы и способности к передаче информации. Принимать поступающую информацию могут, а передавать нет. У пауков часто бывает, что самец за всю жизнь ни разу с самкой не спаривался.
– Вон оно как! – удивился охотник. – Это, значит, зря я жизнь прожил? Ну и ну! Про пауков, честно скажу, не знаю, не слышал. Только сомнения меня берут. Как же они в таком случае свой род продолжают? Только если повезет случайно самку встретить, или они их на ощупь ищут? Что-то ты, батюшка, загнул. Во всей природе, что у нас, что в пустыне, что в Америке, самка о себе знать дает в нужный период. Подзывают они самцов, но все по-разному. Кто запахом, цветом, а кто звуками.
– Насчет самок я не уверен, – согласился отец Василий со смехом. – Там в этой статье не уточняли. Может, в период размножения самки как-то и дают о себе знать. Хитер ты, Матюшин, уел меня с пауками!
После третьей ночевки охотник решил, что пора и домой возвращаться. Путь для этого он выбрал трудный, но зато последний день их путешествия он легко прошел бы его на плоту, которым охотник хотел сплавиться до Лены. Если уж ощутить природу во всей красе, то как не пройти и по таежным рекам?
Однако не успели отец Василий с Матюшиным далеко уйти после последней ночевки и завтрака, как охотник вдруг стал хмуриться и крутить носом.
– Ты что, пожар учуял? – поинтересовался священник.
– Нет, пожаров в этих местах не бывает, слишком влажная здесь тайга.
– Слушай, а теперь и я чувствую. Воняет чем-то. Может, медведь сдох?
– Это не медведь, – ответил охотник, лицо которого стало напряженным. – Это запах человеческого разложения.
– Кто же… – начал было отец Василий и опомнился.
Беда могла случиться и с охотником. Мог потерпеть крушение, к примеру, вертолет. Хотя звуки крушения вертолета, как и звуки его мотора, они давно бы уже услышали.
– Пошли, – наставительно сказал Матюшин, как будто продолжал учить своего спутника законам таежной жизни. – Надо смотреть. Если беда, то сообщать надо, а тело похоронить. Плохо, если хищник попортит.
Стараясь не отклоняться от направления, Матюшин выбирал путь к источнику запаха. Приходилось сильно петлять, а местами просто пускать в ход топор, чтобы пробиться через зеленую стену зарослей. Отец Василий удивился, что с приближением к месту он не чувствует усиления запаха. Скорее всего, это чисто психологический эффект. Для большинства людей запах разлагающегося человеческого тела является стойким запахом, от которого трудно избавиться. Даже когда покидаешь это место, то запах ощущается как бы в памяти, и человек считает, что продолжает его ощущать.
– Мокрая зола, – пробормотал Матюшин.
– Что? – не понял отец Василий, продираясь через густой кустарник, раздвигая руками тонкие ветви деревьев и ныряя под толстые.
– Костер там разводили, – пояснил охотник, – мокрой золой пахнет. Сутки или двое как разводили.
Наконец впереди показалась неприметная низина, в которой журчал ручеек. Часть низины была устлана мелким щебнем, поэтому растительность внизу была не такой густой. Темное пятно – остатки большого костра, множество наломанных березовых ветвей и лапника, остатки сушняка, который жгли в костре. Вот и вся картина пребывания здесь человека.
Шурша ногами по мелким камням, охотник сбежал в низину первым. Судя по тому, что он не осторожничал, людей поблизости не было. Отец Василий спустился следом и сразу почувствовал запах крови, горелого мяса и трупный запах. Он не смотрел в ту сторону, где Матюшин отбрасывал наваленные кучей ветки, он сразу вдруг все понял. Слышал он уже о таком, когда служил в спецназе внутренних войск, хотя самому таких следов видеть не приходилось.
– Ай-ай-ай, – покачал головой охотник, – как же это могло произойти? Даже подумать страшно. В голову всякие ужасы из книжек лезут.
– Это на самом деле, Матюшин, – ответил ему отец Василий, подходя и становясь за спиной. – То, на что ты подумал, было здесь на самом деле.
Шурша ногами по мелким камням, охотник сбежал в низину первым. Судя по тому, что он не осторожничал, людей поблизости не было. Отец Василий спустился следом и сразу почувствовал запах крови, горелого мяса и трупный запах. Он не смотрел в ту сторону, где Матюшин отбрасывал наваленные кучей ветки, он сразу вдруг все понял. Слышал он уже о таком, когда служил в спецназе внутренних войск, хотя самому таких следов видеть не приходилось.
– Ай-ай-ай, – покачал головой охотник, – как же это могло произойти? Даже подумать страшно. В голову всякие ужасы из книжек лезут.
– Это на самом деле, Матюшин, – ответил ему отец Василий, подходя и становясь за спиной. – То, на что ты подумал, было здесь на самом деле.
– Что же это за люди такие? – не верил своим глазам старый охотник.
– Это уголовники, Матюшин, – ответил священник, хмуро глядя на человеческие останки, которые тот раскопал среди сучьев. – Которые сбежали из колонии. А этот называется «консервы». Они специально подговаривают бежать с собой кого-нибудь из молодых и упитанных, когда знают, что идти придется очень долго в безлюдных местах. Потом его убивают и несколько дней питаются его мясом.
– Это же людоедство!
– Именно, – холодно ответил священник, – именно людоедство. Вот тут у них и кончились припасы. Здесь они его убили, а тут жарили на костре мясо. Теперь они ушли дальше, а часть прокопченного мяса взяли с собой. Видишь, вон и ботинки зэковские разбитые валяются. Кто-то свои бросил, а его, которые покрепче, надел. И одежду всю забрали. По ночам здесь очень холодно. А майка и трусы казенные, все это мне хорошо знакомо.
– Ты, батюшка, видать, когда-то к этим делам отношение имел?
– Имел, Матюшин. Я в спецназе служил и этой братии повидал.
– Теперь понятно, почему у тебя чернота с души так долго не сходит, – грустно ответил охотник.
– Ты лучше подумай, куда эти хищники могут дальше пойти. Они, говоришь, еще вчера здесь были, судя по следам костра?
– Вчера утром как раз и снялись, – подтвердил Матюшин. – Только нет у них тут дороги. Знали, что ищут, вот в самые дебри и подались. Им нужно на юго-запад было идти, а они по этой низинке на север подались. – Неожиданно охотник как-то странно поежился. – А ведь они скоро поймут, что пути у них там нет, и вернутся, этой же дорогой вернутся. Или им назад на восток подаваться.
Отец Василий вдруг понял, что старик просто испугался встречи с этим зверьем в человеческом облике. Вот так, подумал священник, бесстрашный охотник, который не боится неделями в одиночку бродить по тайге и знает, что ждать и как себя вести при встрече с любым хищником, а вот с этими дикарями встречаться испугался, потому что это нелюди. Простых злодеев Матюшин не побоялся бы, потому что поведение любого, даже самого плохого человека руководствуется человеческой логикой, а вот у этих чем оно руководствуется?
Отец Василий читал молитвы за упокоение души погибшего парня-уголовника, искренне просил Господа за тех, кто это совершил. Прошло очень много лет, прежде чем батюшка научился относиться к людям, совершавшим зло, как к людям, достойным жалости. Они не только не ведают, что творят, они не ведают и того, что их ожидает. Они при жизни ввергают себя в геенну огненную. Это души, нуждающиеся в спасении. Злом зла не искоренить, а любовь всесильна. Доказательство этого – путь Иисуса, принявшего из любви ко всем людям на себя их грехи, претерпевшего ради них страдания и мученическую смерть на кресте.
– Шестеро их здесь было, – наконец сказал Матюшин, который закончил ходить по площадке около костра и окрестным кустам.
– По следам определил?
– Каждый человек, да и зверь, всегда оставляет следы, и не оставлять он их не может, потому как живой организм, – философски заметил охотник. – Каждое живое существо гадит, а человек делает это преимущественно по утрам.
– Ясно, – усмехнулся отец Василий, – по продуктам жизнедеятельности определил. А я думал, что ты, как истинный следопыт, следы ног читаешь.
– И по следам ног тоже, но по дерьму надежнее. Что делать-то будем, батюшка?
Отец Василий не успел ответить, как невдалеке ударили сначала две автоматные очереди. Затем эхом по тайге раздалась такая стрельба, будто целый взвод отбивал в окопах мощную атаку противника. Матюшин от неожиданности даже присел на месте и непроизвольно втянул голову в плечи. Священник сразу же закрутил головой, пытаясь определить направление того места, где началась перестрелка.
– Вот и все, Матюшин! – крикнул он охотнику. – Далеко не ушли. Настигли их. Конец злодеяниям. Кого живыми возьмут, те уже никогда белого света не увидят. Это уже пахнет пожизненным заключением.
– Значит, правда, что сейчас не расстреливают, а куда-то ссылают навечно?
– Правда, Матюшин. Теперь высшая мера наказания – вечная изоляция от общества.
– Вот это правильно, – удовлетворенно согласился охотник. – Негоже одному человеку отбирать жизнь у другого, нету такого права ни у кого. Я вот все время думал, кто они такие – те, кто расстреливает по приговору. Это же как надо сердцем зачерстветь, чтобы на расстрелы каждый день ходить, как на работу?..
– Не все так просто, Матюшин, – ответил священник, прислушиваясь к недалекой стрельбе. Но договорить он не успел.
Автоматные очереди почти мгновенно прекратились, как будто кто-то отдал соответствующую команду. Что это могло означать? Что преследующие перебили всех уголовников? Наверняка. Значит, сейчас надо идти туда, чтобы сообщить командиру о своей страшной находке. Если не сообщить, то ведь седьмого будут продолжать искать. Сколько еще дней или недель будут без толку гонять по тайге солдат? А если все не так, вдруг подумал отец Василий. А если это уголовники встретили в лесу охотников, скажем, человек пять? Вот и решили позабавиться и изрешетили свидетелей из автоматов, из баловства. Нет, отмахнулся священник, не может такого быть. Он ведь четко слышал, что, несмотря на эхо, на искажение звука, стрельба велась с разных направлений. Если невдалеке стреляют в твою сторону – это один звук, а если в противоположную от тебя, то – другой. Опытный человек это сразу определит. Нет, там была не просто стрельба, а перестрелка, причем очень ожесточенная, когда патронов не считают, а лупят, пытаясь подавить плотностью огня, залить свинцом обороняющихся или наступающих. Но этот вывод сразу тянул за собой и другой, очевидный. Уголовники были вооружены, причем автоматами. Возможно, что все шестеро. Даже наверняка все шестеро.
– Быстро, Матюшин! – крикнул отец Василий и бросился по низине в ту сторону, откуда только что слышалась стрельба. – Побежали туда!
Охотник вздохнул и неохотно побежал следом за священником. Меньше всего Матюшину хотелось сейчас оказаться рядом с этими нелюдями, пусть и связанными или даже мертвыми. Он обратил внимание, как отец Василий сорвал с плеча свое охотничье ружье и привычно держал его в руках во время бега. Как в кино, которое любит смотреть внук Матюшина, боевики называются. Чего хотел отец Василий, когда стал так спешить, охотник не понял, но раз священник так считает, то, наверное, так и нужно.
Через несколько минут Матюшин догнал отца Василия, немного оттеснил его плечом и побежал первым, выбирая путь более удобный, чем тот, который выбирал священник. Бегал охотник еще очень неплохо, несмотря на свои… «А сколько же ему лет? – вдруг подумал отец Василий. – Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят? Щуплый, морщинистый, загорелый, быстрый в движениях и медлительный в разговоре. Пожалуй, и шестьдесят можно ему дать, если учесть, что кожа ветрами и морозами у него так продубилась. А можно и восемьдесят, если учесть, что он все время в движении, все время на воздухе. М-да!»
Отец Василий специально старался не думать о том, что он сейчас увидит или узнает. Он старательно думал о Матюшине, отгоняя все другие мысли, и не сразу понял, что вокруг происходит что-то неправильное. Оказалось, что старый охотник бежит не как обычно – бесшумно скользя, как тень среди зарослей, а громко топая и шурша ветками и кустами на всю округу.
«А ведь он молодец, это я уже теряю хватку, – подумал отец Василий. – Там же вооруженные военные, которые только что вступили в бой с вооруженными бандитами. Если мы будем таиться и прятаться, то нас могут принять за других бандитов и встретить автоматными очередями, прежде чем разберутся. Они ведь должны издалека знать, что к ним кто-то бежит, не таясь. Тогда они нас остановят словами, пусть и с угрозой оружия, но не пулями».
– Эгей! – громко закричал отец Василий. – Эге-гей!
Остановили их через три минуты. Как отец Василий и ожидал, дорогу им преградили трое в бронежилетах и армейских касках в зеленых защитных чехлах. Один был постарше, но знаков различия под «броником» отец Василий не разглядел. Наверняка офицер.