– Но я же шеей… не двигаю… – задыхаясь, пробормотала Кира.
– Она у тебя в статическом напряжении. К которому ты не готова.
«Я ни к чему не готова! – Кире хотелось прокричать это во весь голос. – Я ваш спорт дурацкий ненавижу!»
Но ни во весь голос, ни вполовину она прокричать ничего не могла. Только жалкие хрипы вырывались у нее изо рта, когда она размахивала гантелями, тренируя трицепсы.
– Ну все, на сегодня достаточно, – наконец сжалилась Марина. – Потянемся немножко, и можешь идти.
Растягивать мышцы – по сравнению со всем остальным это еще куда ни шло. Хотя, стоя на прямых ногах, тянуться руками к полу все-таки больно. Но все остальные упражнения на растяжку – ничего, приемлемо. Уж всяко проще, чем пресс качать до звона в голове.
По опыту прежних занятий – она ходила в фитнес-клуб уже месяц – Кира знала, что в ближайшие два часа будет чувствовать себя более-менее жизнеспособной. Это потом все тело сделается чугунным, а ноги и руки неподъемными. Пока же этого не произошло, надо успеть добраться до Президент-отеля, плюхнуться на стул в конференц-зале, а потом уж можно будет только слушать, и боль в мышцах тем временем потихоньку пройдет.
В Президент-отеле третий день проходил международный семинар по энергетике, и все три дня Кира его посещала. Это оказалось гораздо интереснее, чем она ожидала, а главное, это было необходимо. Она с некоторым удивлением обнаружила, что именно об энергетике все деловые издания почему-то пишут вяло и поверхностно, а значит, ее «Экономические материалы» могут оказаться вне конкуренции, если начнут писать толково и глубоко. Только вот журналистов, на которых она могла бы понадеяться в этом смысле как на себя, у нее в редакции пока что не было. Потому Кира решила сама разобраться в вопросе. И сразу же оказалось, что возможностей для этого хоть отбавляй: то проводится семинар на уровне ликбеза, то, наоборот, мировой энергетический гуру читает лекции для специалистов, то для журналистов устраивается поездка на атомную станцию. Только успевай!
Она вышла из фитнес-клуба и направилась к своему дому. То, что занятия ненавистным спортом проходили по крайней мере на Малой Бронной, было очень удобно. Даже душ после тренировки Кира принимала дома и одевалась на работу не второпях.
Всего за два месяца новой работы жизнь ее переменилась совершенно. Вдруг как-то само собою оказалось, что она ведет ту жизнь деловой женщины, которая прежде казалась ей какой-то инопланетной. Даже ежедневник у нее появился, элегантная кожаная книжечка, удобно помещающаяся в сумку. Она специально завела именно такую, отмеченную добротной непринужденностью, когда поняла, что без ежедневника просто не запоминает все множество дел, из которых состоит теперь каждый ее рабочий день.
Пожалуй, стоило подумать и о том, чтобы научиться водить машину. Машины у нее, правда, не было, но раз жизнь переменилась так быстро и так разительно, то почему не предположить, что и машина появится в самом ближайшем будущем? Это было бы очень удобно: метро-то работает хорошо, а вот когда приходится пользоваться наземным транспортом, битком набитым, это отнимает слишком много времени и сил.
Еще удобнее была бы, конечно, персональная машина с шофером, но «Экономические материалы» являлись пока что неприбыльной затеей, поэтому Длугач не баловал материальными благами ни редакцию, ни главного редактора.
За два месяца Кира не видела его ни разу. Это могло показаться странным, но могло и не показаться. Зачем ему, собственно, ее видеть?
О том, что он одобрил концепцию, сообщила Кире его Инга Алексеевна.
Пожелание по оформлению редакции было передано дизайнеру, и дизайнер это пожелание выполнил.
Подбор сотрудников был отдан на полное Кирино усмотрение, и это оказалось не так трудно, как она предполагала, потому что гигантский штат предусмотрен не был, а набрать негигантский было ей вполне по силам.
Вообще, когда дошло до дела, то выяснилось, что газета, какой до сих пор не было, это пока не более чем честолюбивое намерение Длугача, а осуществится оно или нет – это уж как у Киры получится.
Так что не было у него производственной необходимости видеться с нею. А непроизводственной не было тем более. После несостоявшегося свидания, прорыдав полночи в подушку, Кира осознала это так ясно, что ей сразу стало легче.
Поэтому она шла сейчас через заводскую территорию к себе в цех белого со спокойной душой. А из-за чего беспокоиться? День начался как задумано, даже спорту отдана дань, не говоря о семинаре по энергетике.
«Все-таки какой-никакой вкус у меня есть», – подумала Кира, входя в редакцию.
Она думала так каждый раз, когда сюда входила. Стеклянные перегородки в сочетании с нарочно оставленными без обработки кирпичными стенами смотрелись замечательно. Ее кабинет был сделан в виде стакана, поставленного донышком вверх посередине зала.
Первый номер газеты, выпуск которого назначили на следующую неделю, был уже практически готов. И даже реклама, которую Кира поручила собирать Матильде, оказалась в этом первом номере очень приличной. Во всяком случае, без стирального порошка обошлись.
Матильда, которую Кира переманила к себе в новую газету, была ее главной находкой. Ее оборотистость и жесткость в необъяснимом сочетании с готовностью воспринимать жизнь такой, какая есть, давали блестящий результат во всем, и в сборе рекламы особенно. Она, кстати, и объяснила Кире, что рекламы таких вещей, как стиральный порошок или прокладки, в солидном издании, особенно деловом, не должно быть и близко, иначе на приличных рекламодателей можно потом не рассчитывать.
Кира прошла к себе в «стакан», уселась за стол, сделанный из прозрачного пластика. Жизнь в прозрачных стенах нисколько ее не угнетала. Одиночества в замкнутом пространстве ей хватает и дома, а здесь – что с того, что все на виду? Она не собирается у себя в кабинете целоваться. Собственно, и не только в кабинете.
Кира придвинула к себе распечатку второй и третьей полосы газетного номера и принялась читать статьи. Телефон зазвонил у нее на столе и одновременно – в сумке. Она ответила на звонок по рабочему телефону.
– Кира Леонидовна. – Голос у секретарши Длугача был механический, как у автоответчика. – Виктор Григорьевич летит сегодня в Белоруссию и просит вас его сопровождать. Он подпишет контракты по малой авиации, надо будет дать материал в первый номер газеты.
– Хорошо, – ответила Кира. Все-таки это безо– бразие, когда при обычном деловом сообщении сердце ухает в пятки! – Когда мы вылетаем?
– Через три часа вас заберет машина. Вам надо заехать домой? Поездка на один день, – предупредила Инга Алексеевна.
– В таком случае домой можно не заезжать, – подстраиваясь под ее бесстрастный тон, ответила Кира.
Известие о том, что она увидит Длугача, так взволновало ее, что даже есть расхотелось. Хотя есть ей теперь хотелось всегда: тысяча восемьсот калорий в день оказались просто-таки концлагерной нормой – морковка, травка, крошечный кусочек вареной говядины, овсянка на воде… Даже фрукты – не всякие и понемногу.
Она на минуту пожалела, что сидит в прозрачном «стакане»: показалось, что от волнения покраснели щеки, и не хотелось, чтобы кто-нибудь это заметил. Но, может, это и не так. И во всяком случае, сотрудники заняты делом, им не до цвета ее щек.
Кира быстро оглядела себя, хотя и так знала свою одежду до последней нитки, потому что подбирала ее теперь тщательно и придирчиво, покупая только в хороших магазинах. Да, придраться было не к чему, но ей вдруг показалось, что выглядит она как-то… Пресно, вот как. Очень как-то обыкновенно. Но что необыкновенного она может на себя надеть? Шляпу с перьями?
«Хватит об этом думать! – сердито одернула себя Кира. – Ты на работе, и поездка эта по работе, и он просто твой работодатель, и…»
Она тряхнула головой и снова принялась за статьи. В них не хватает фактуры, это сразу видно. Вот об этом и надо думать, только об этом!
Глава 15
Безусловно, ее работа содержала в себе множество открытий. Не только деловых, но, главное, внутренних.
Никогда еще Кире не приходилось в течение одного дня переходить в такие разные состояния, и переходы эти были не столько внешними, сколько вот именно внутренними.
Утром она пыхтела в фитнес-клубе и заедала пустой чай половинкой яблока, днем слушала дискуссию в Президент-отеле и вычитывала статьи в прозрачном своем кабинете, а теперь вот, вечером, стоит с бокалом вина под кабаньей головой, прикрепленной к стене, и за окнами не Москва, а какой-то темный лес, и через открытую балконную дверь доносится шум деревьев, настоящих и огромных, а не таких, которые растут на подстриженных городских газонах.
Фуршет был в общем-то уже окончен, все непринужденные разговоры проговорены, и Кира ожидала, когда Длугач распорядится ехать обратно в Минск, в аэропорт. Где находится здание, в котором подписывали контракт, а теперь отмечают это событие, Кира представляла не очень. За городом где-то – ехали сюда на машинах по длинной неосвещенной дороге.
Она вышла на балкон. Собственно, это и не балкон был, а веранда. Но бабушка всегда называла веранду балконом, и Кира тоже привыкла так ее называть.
Тихо здесь было так, что в ушах звенело. Она обернулась. Зал с охотничьими трофеями был ярко освещен, люди казались игрушками в волшебном фонарике. Или в волшебном фонарике не игрушки, а просто картинки?
Длугач стоял рядом с мужчиной в сером мешковатом костюме и слушал, что тот говорит ему. Вот он уж точно не казался ни картинкой, ни игрушкой: фигура у него была такая же, как лицо – сплошь состояла из прямых углов и рубленых линий.
Он пожал руку своему собеседнику, и тот отошел в сторону. Длугач посмотрел на Киру. Из темноты она видела его в освещенном зале отчетливо, будто на экране, а он ее, наверное, нет. Но посмотрел именно на нее, не просто вдаль куда-то. И пошел к ней, обходя людей и столики.
Кира прижалась спиной к перилам. Что-то в нем было пугающее. Чужое. Чуждое.
– Устала? – спросил он.
– Нет.
Она покачала головой. Ветер пробежал по волосам от этого движения, и стало зябко. Она поежилась. Длугач заметил это.
– Замерзла, – сказал он. – А я тебе хотел природу показать.
Во время переговоров он обращался к ней на «вы», а вернее, кажется, никак не обращался, просто представил ее всем, а потом она только слушала и задавала вопросы, которые нужны были ей для статьи. И вдруг он разговаривает с ней так как-то… близко и хочет показать природу – как он, интересно, собирается ее показывать?
– Я не замерзла, – сказала Кира. – А природа – она где?
– Да везде тут, – ответил он. – Дикая природа посреди Европы. На зубров можно охотиться. Не за углом, конечно, – добавил он, заметив, что Кира опасливо оглянулась на лес у себя за спиной. – Но в принципе близко. Так как, хочешь посмотреть?
Не очень-то ее интересовала природа или, боже упаси, зубры…
– Хочу, – сказала Кира.
– Пойдем.
– Куда? – не поняла она.
Не ответив, Длугач пошел к лесенке, которая вела с балкона вниз. Кире ничего другого не оставалось, как только пойти за ним. То есть что значит – ничего другого не оставалось? Можно было и не ходить. Но она пошла.
Они шли по дорожке куда-то в глубь леса; так Кире казалось. Но дорожка была все-таки асфальтированная, значит, вряд ли вела прямо в непролазную глушь, где водятся зубры.
Закончилась эта дорожка на круглой, ярко освещенной поляне. По краям поляны стояли какие-то бараки или, может, не бараки, а ангары. И еще стояли вертолеты.
– Ой! – воскликнула она, забыв о том, что в присутствии Длугача у нее темнеет в глазах и пропадает голос. – Мы на вертолете, что ли, полетим?
– Ну да, – сказал он. – А что, боишься?
Кира ни разу в жизни не летала на вертолете. Но ей и летать было не надо, чтобы понять, боится она или нет. Она боялась любой высоты, притом боялась ужасно! Она даже в самолете всегда садилась подальше от иллюминатора. Это были не фантомы воображения и даже не рациональный, а какой-то нутряной, физиологический страх, корни которого уходили, наверное, куда-то в глубь веков, когда предки Киры лазили по отвесным скалам в поисках пищи. То есть, может, не ее лично предки, а вообще – человеческие.
Впрочем, предки Длугача, похоже, лазили по скалам без страха. Иначе почему он ничего не боится?
Кто-то шагнул к нему из темноты и сказал:
– Все готово, Виктор Григорьевич.
– Спасибо, – ответил он и, повернувшись к Кире, сказал: – Садись.
– Куда? – пискнула она.
– В кабину. На пассажирское место.
У Киры ноги стали ватными; впервые в жизни она поняла, что эти слова не придуманная метафора.
«Значит, он умеет водить вертолет, – проговорила она про себя. – Мы с ним не Белка и Стрелка для экспериментов. Если бы он летел в первый раз, то не взял бы с собой пассажира. Ему бы просто не разрешили».
Однако, взглянув на Длугача, она усомнилась в том, что кто-то мог бы ему чего-то не разрешить.
Механик – наверное, механик, кому еще здесь быть? – открыл перед Кирой дверцу кабины. Она поднялась по низенькой лесенке, села в кресло. Длугач уселся с другой стороны, за штурвал.
– Куртку надень, – сказал он. – Там прохладно.
«Там» прозвучало для Киры так, словно он собирался доставить ее на тот свет. Она взяла с заднего сиденья и надела кожаную куртку. И спросила срывающимся голосом:
– А… нас искать не будут?
– Зачем? – удивился он.
– Ну… Мы же никого не предупредили, что уходим… улетаем.
– Я предупредил. И насчет тебя тоже.
Значит, ему и в голову не пришло, что Кира может отказаться лететь с ним непонятно куда. К каким-то зубрам. И это после того, как он не пришел на свидание. Кире стало так обидно, что она едва сдержала слезы. Вот так вот он к ней, значит, относится!..
Но ведь она и не отказалась. А значит, относится он к ней правильно.
Из-за обиды она пропустила момент, в который вертолет оторвался от земли. А когда взглянула в окно – вся кабина казалась ей каким-то сплошным панорамным окном, в которое она смотрела с леденящим страхом, – то увидела внизу огни и тьму, и колыханье вершин, и блеск узкой речки, и людей, стоящих у освещенного дома, будто у лесного костра…
– Мы не разобьемся? – спросила она.
– Нет, – ответил Длугач.
Она посмотрела на него искоса, осторожно. Увидела руки, лежащие на штурвале. Ничего прекраснее она в своей жизни не видела. Это было зрелище совершенной надежности. Перевела взгляд чуть повыше – его лицо, словно из камня вырубленное, потрясло ее красотою. Почему оно казалось ей чересчур простым, даже грубым? Разве может называться грубой скала в своей природной силе?
Кира как завороженная смотрела на его лицо и руки. Наверное, он почувствовал ее взгляд.
– Что ты? – спросил он. – Боишься?
– Нет.
Это была правда. Страх ее исчез, растворился, а то, что наполняло ее теперь всю, до самого горла, было не страхом, а трепетом. Она трепетала от его близости, как птица в силках.
– Ну и молодец.
Ей показалось, что он улыбнулся. Хотя она никогда ведь не видела его улыбки, значит, это могло быть просто игрой ее взбудораженного воображения.
Внизу простирался теперь сплошной лес. Потом появилось озеро, накренилось, блеснуло всей своей гладью и сразу же выправилось снова. Будто бросило на Киру быстрый взгляд и вздохнуло.
И бескрайний этот лес, и озеро с темным волшебным блеском, и его руки на штурвале – все это было одно. Жизнь это была, в таком сильном своем явлении, какого Кира никогда прежде не знала.
Они летели словно не над белорусским лесом, а в каком-то потустороннем пространстве над всей землей сразу. И голоса, которые непрерывно шелестели в кабине, потому что работала рация, казались потусторонними тоже. Из другого мира они доносились, не из этого.
А в этом мире Кире все время хотелось смотреть на Длугача, но это было неловко, и она заставляла себя отводить взгляд, чтобы взглянуть вниз, и даже от взгляда вниз сердце ее билось не так стремительно, как от взгляда на него. Там, внизу, были только деревья, а здесь были его руки с широкими ладонями, и угловатая скула, и губы…
Кира как раз смотрела на его губы, глаз отвести не могла, когда услышала, как в вертолете что-то фыркнуло. И сразу же он накренился, но сразу же и выпрямился. Потом фырканье раздалось снова, вертолет закачался, задергался надрывно – и устремился вниз.
То, что она при этом почувствовала, не поддавалось ни словесному описанию, ни даже умственному осознанию. Ужас этот находился вне слов и вне разума.
– Мы п-п-па-а-а…
Она хотела спросить: «Мы падаем?» – но дыхания не хватило.
– Нет. – Он тоже не сказал это, а выдохнул, сильно и резко. И добавил совершенно спокойным голосом: – Мы снижаемся. – И еще зачем-то добавил: – Ну-ка двигайся ко мне. За плечо мое возьмись.
Она не просто взялась за его плечо – зачем он велел это сделать? – но вцепилась в него так, что ему больно стало, может.
– П-пожалуйста… п-пожалуйста… – всхлипывала она.
Кира не понимала, легче ли ей от того, что она держится за плечо Длугача, но не отпустила бы его под дулом пистолета.
– Садимся, – сказал он, быстро и резко переключая какие-то рычаги.
Или рубильники, или как это называется? Кира не знала.
– Куда садимся?.. – чуть слышно прошептала она.
Он промолчал. Глаза его, и без того небольшие, сузились совсем уж до щелок, губы сжались так плотно, что побелели их уголки; это даже в полутьме было видно.
Гул вертолетного винта затих – сменился каким-то зловещим мертвенным свистом.
Рация заговорила быстро, лихорадочно. Кира слышала ее, но не могла теперь разобрать ни слова. Мигали огни на приборной доске, и каждый раз, когда какой-нибудь прибор вспыхивал красным, Кире казалось, что это сигнал последней, окончательной, неодолимой опасности.
«Это просто сигнал снижения. – Она наконец смогла проговорить это про себя отчетливо, раздельно. – Он сказал, что мы садимся. И приборы то же говорят. Мы не падаем. Не падаем!»