– А это не я, – робко вставил я. – Это заказчик.
– С заказчиком я решу, – он снял телефонную трубку. – Петр Семенович! Дорогой! У меня тут твои проектировщики. Умоляю! Выкинь ты этот балет на льду. На кой черт он тебе сдался? Ах, любишь? Вот и хорошо! Смотри по телевизору. Если построишь хороший поселок, я сам помогу тебе пробить Дворец спорта. А пока выкинь.
Дворец спорта выкинули, программу перепечатали, и я отправился с ней в Киев. Сроки дали мизерные, так что опять началась потогонная работа. Новые дома запроектировали секционными и галерейными. После первой же беседы с Петром Семеновичем от галерейных домов пришлось отказаться. Аргумент был один:
– У меня всего один милиционер.
– А при чем тут милиция?
– К сожалению, при всем. Завтра один жилец поставит на галерею бочку, послезавтра другой поставит ящики, а потом начнется ссора и драка.
Проект сделали, утвердили, и уже через полгода пошли рабочие чертежи первой очереди. Объем вышел большой (около тысячи чертежей в семи экземплярах). Тут и котельные, и очистные сооружения. Пришлось сесть с двумя сотрудниками на час и обучить их своей подписи. Теперь мы подписывали за главного архитектора проекта втроем. После этого я трижды ездил в Крым, трижды меняли начальника строительства. Каждый новый начальник устраивал мне прием, но стройка так и не начиналась.
В рабочих буднях я забыл о диссертации, но обо мне, оказывается, помнили. Я получил пакет из ВАКа с приглашением на экспертную комиссию и с копией анонимной рецензии. Теперь я понял, что такое черный рецензент. Ему не нравилось все, но при этом он ничего не обосновывал. Председателем экспертной комиссии был Предтеченский, а его соратник и аспирант делал диссертацию на ту же тему. Я побеседовал с приехавшим из Москвы профессором Михаилом Сергеевичем Туполевым и рассказал ему обо всем.
– Ради Бога не волнуйтесь. Предтеченский – милейший человек, я ему расскажу о вашей работе и он сделает все, чтобы не было никаких проблем.
Когда я приехал в Москву, я решил не звонить, а прямо пойти в Московский архитектурный, к Туполеву. Он выглядел несколько растерянным.
– А у вас, собственно, когда экспертная комиссия?
– Завтра. Вы же записали, Михаил Сергеевич.
– Ах, да, да. Я беседовал с Предтеченским. Он милейший человек, он сказал, что все будет в порядке.
Несколько успокоенный, хотя и с некоторыми сомнениями, я отправился на комиссию ВАКа. Вел ее, естественно, Предтеченский. Меня попросили ответить на замечания рецензента. Я начал излагать свои соображения в достаточно вежливой форме, несмотря на абсурдность обвинений. И тут председатель меня прервал:
– Вы, очевидно, нас не поняли. Нас не интересуют ваши оправдания. Я хочу объяснить и вам, и членам комиссии. У нас уже есть два метода инсоляционных расчетов, и третий метод нам не нужен.
– Да, но у меня разработана новая общая методика оценки условий инсоляции и расчета солнцезащитных устройств, чего нет ни в одной из работ на эту тему.
– А нам не нужны ни новые методы, ни новые методики. Выйдите, пожалуйста, из зала. Если у нас возникнут вопросы, мы вас позовем.
Когда я через 20 минут заглянул в зал, там было пусто. У них был предусмотрен запасной выход, чтобы избежать эксцессов. Соискатель, проходивший до меня, потащил меня на третий этаж к секретарю.
– Не шумите, – сказали нам, – поезжайте домой и ждите вызов на президиум ВАКа.
– Во-первых, я парторг института, во-вторых, у меня оформлен выезд на работу в одну из слаборазвитых стран, – кипятился мой коллега. – Сейчас я поеду в Министерство иностранных дел. Гарантирую вам большие неприятности, если мой выезд будет сорван.
Я не был парторгом, я даже не был коммунистом, у меня не было вызова ни в одну из африканских стран, и поэтому я отправился в Киев. Встречаться еще раз с Туполевым и беседовать с ним о «милейшем человеке» мне тоже не хотелось.
В Киеве мне не пришлось долго горевать. Меня ждала телеграмма из Восхода: «Есть вопросы по проекту. Просим срочно командировать автора. Начальник ПМК Рындин». ПМК – это подвижная механизированная колонна. Опять новый начальник, опять вопросы, и никто ничего не строит. Однако в командировку меня все-таки выперли, так как объект курировался ЦК. В Симферополе меня ждала машина, и мы поехали в Восход. Когда мы въехали в поселок, я был поражен. Стройка кипела вовсю. Дома под снос были ликвидированы, проложена дорога, вдоль которой стояли штабеля блоков и панелей, на отдельной площадке стояли вагончики-трейлеры для строителей и, наконец, первый четырехэтажник был смонтирован. Торчали три башенных крана. Грязь вокруг была непроходимая. Я с ужасом взирал на весь этот бедлам – неужели это я вызвал из-под земли все эти силы? Ко мне подошел молодой человек с большими залысинами и широкой улыбкой. Он был в резиновых сапогах, но в белой сорочке и с галстуком. Представился:
– Я – Рындин Иван Иванович. Это я вас вызвал. Советую в контору не ходить, там все равно никого нет. Предлагаю пойти со мной в вагончик и там спокойно побеседовать. Там я вам дам сапоги, потому что в этих туфельках вы и двух шагов не пройдете.
– Как вам все это удалось сделать за столь короткое время? – спросил я, когда мы вошли в вагончик. – Ведь всего пару месяцев назад ничего не было.
– Это длинный рассказ. Во-первых, давай на ты, а во-вторых, для начала я предлагаю заняться ангелами, если ты не возражаешь.
Я ожидал всего, только не религиозной тематики. Я сказал, что в вопросах богословия я не большой специалист. Оказалось, что «заниматься ангелами» – это означает пить коньяк. Дело в том, что до этого Иван Иванович строил коньячный завод, и с тех пор ему поставляли оттуда коньяк, но так как с тарой были проблемы, ему наливали его в некондиционные бутыли от итальянского вермута, на этикетках которых были изображены ангелы. После первой рюмки он мне начал излагать историю строительства.
– Сначала был оргнабор. Среди набранных кадров были и бывшие уголовники, и проститутки, и прочие деклассированные элементы. Были и нормальные ребята, которые рвались в Крым на солнышко. Но вот с милицией плохо. Поэтому каждый вечер мы с прорабом Цыбиным надеваем повязки дружинников и ходим от центра к вагончикам и обратно. Слава Богу, что у нас обоих первый разряд по боксу. Возле штабного вагончика стоит бочка с водой. Если кто-то перепьет и чересчур раздухарится, мы его окунаем в бочку. Это на третий день начало действовать. Сейчас желающих искупаться почти нет. Потом на этих деятелей сильно действует личный пример. Каждое утро, независимо от погоды, мы с Цыбиным выходим в плавках, идем под холодный душ и делаем зарядку. На это зрелище сбегается вся колонна. И обязательная форма. Мы в штабной вагончик идем только в белых рубашках и галстуках. Так что можешь нам составить завтра компанию под холодным душем. – Я принял это предложение без восторга.
– А как же тебе удалось с этой шантрапой так двинуть стройку?
– Очень просто. Первыми пришли «Колхиды» с панелями и автокраны, чтобы их разгружать. Я запретил их ставить в штабеля, а заставил сбросить на те места, где должна была пройти дорога.
– Так ты же на этом потерял много панелей. Я видел – многие уже треснули.
– То же самое сказал мне управляющий и пригрозил отдать под суд. Я сказал, что строить без дороги все равно не смогу, помянул ленинский лозунг, что культура страны начинается с дорог. В это время вмешался Переверзев и сказал, что сам отдаст управляющего под суд, так как тот полгода ни хрена не делает. «Хозяина» боятся, так как он депутат Верховного Совета СССР, и дело замяли. Но после этого я смог и краны поставить, и монтаж нормально вести. А то, что десяток нормально работают, а остальные сачкуют, так это на любой стройке так.
После этого я предложил прерваться, чтобы разобраться с чертежами и с вопросами.
Когда мы закончили, он мне сказал:
– Сегодня я тебе не советую идти к «хозяину». У него вечерняя селекторная планерка, а потом ты ничего с ним не решишь на ночь глядя. Спать будем в моем вагончике, правда, он не отапливается.
– Что же ты ничего не мог придумать с отоплением?
– Да нет, у нас все вагончики отапливаются. Но тут такая история поизошла. Как я тебе говорил, контингент у нас морально неустойчивый. И вот позавчера приехал шофер на «Колхиде» и привез крупные блоки из Альминского карьера. Пока разгрузили, то да се, уже темно. Я и говорю ему: «Оставайся, у нас переночуешь, в третьем вагончике место есть». Это мы тут вдвоем с Цыбиным жируем, а у них по 16 человек в вагончике. Он почувствовал волю, достал бутылку водки, познакомился с одной такелажницей, выпил с ней и отправился к ней в вагончик заниматься любовными делами. Да видать, парень немного перебрал. Только бабы рассказывают, что подруга его взмолилась: «Хватит уже, завтра рано на работу. Сколько можно?» И тут, как он уверяет, с верхней полки поступило настойчивое предложение подняться наверх и предаться новым ласкам. В это время с соседней койки вскакивает спавшая девица и заявляет: «Как это к тебе? Я уже давно дожидаюсь». Наш герой не был готов к такой популярности. Он хватает брюки и с криком «Помогите! Насилуют!» голый несется по поселку. На следующий день «хозяин» мне устроил скандал: «Понавезли, понимаешь, блядей. Вы мне всю молодежь перепортите». Пришлось вагончик расформировать, а так как свободных не было, мы с Цыбиным переехали в нетопленый.
Тут пришел Цыбин, и мы ужинали уже втроем. Так началось наше содружество со строителями, которое длилось много лет.
СИМФЕРОПОЛЬ – ГОРОД ЮЖНЫЙ
Через два дня, когда я покидал «Восход», Рындин выдал мне двух «ангелов» сухим пайком на дорогу, а колхозники снабдили фруктами. Меня посадили в очередную «Колхиду», и я на ней доехал до круглой площади на въезде в Симферополь. Поскольку проводы были бурными, я ехал в отличном настроении. Время было позднее, и в троллейбусе, в который я пересел, был только молодой водитель да две девицы – кондуктор и ее подруга. Я поинтересовался, почему они такие мрачные, на что они мне ответили:
– Хорошо вам рассуждать, а нам трезвым каково?
– Ну, это дело поправимо, – сказал я, достав одного «ангела» и яблоки. Девушки не заставили себя долго ждать. Водитель с завистью поглядывал в салон.
– А вам куда ехать? – спросила одна из них.
– В гостиницу «Украина».
– Так мы же туда не едем, – забеспокоилась она. – Вот конечная остановка.
– Ничего, – сказал не теряющий надежды водитель. – Я переставлю дуги и подвезем к самому входу. – Он так и сделал. Когда мы подъехали, он сказал. – Есть два варианта. Первый – ты забираешь девушек в номер, а я быстренько отгоню троллейбус и приеду к вам.
– Отпадает, – парировал я, – вас в гостиницу не пустят.
– Вариант второй. Мы вместе отгоняем троллейбус, здесь недалеко, и едем к Оле.
– Нет уж, ребята, увольте. Вот вам бутылка с «ангелами» и яблоки, догуливайте уже без меня.
– Как знаешь, а то бы погуляли. Но знай, будешь еще в Симферополе, спроси Сергея-водилу, отвезу на троллейбусе в любую точку, могу в Алушту, могу в Ялту.
Когда они уехали, меня не оставили без внимания другие девушки. Дело в том, что в Крым на лето съезжалось много дам, легкомыслие которых носит профессиональный характер. После окончания сезона не все могли вернуться восвояси, в Севастополь их не пускали, и многие оседали в Симферополе, а их штаб-квартира была в садике возле гостиницы «Украина». Открутившись от лестных предложений, я отправился на покой.
Более опытные командированные знали другой путь к наслаждениям. Недалеко от гостиницы находилось текстильное предприятие, на котором работали одни женщины. Их мастер Татьяна была человеком душевным и считала, что активный образ жизни ее подопечных способствует повышению производительности труда. После устройства в гостинице опытные командированные звонили ей. Разговор был коротким:
– Здравствуйте, Татьяна. Мы только что приехали из Киева. Вам привет от Толи.
– Какого еще Толи?
– Толи-электрика.
– Ах, этого! А сколько вас?
– Трое.
– Значит. так. Подходите сюда к шести часам. Купите выпивку и закуску. Солений не надо. Это у нас есть.
Татьяна брала трех свободных девушек, к одной из которых отправлялись любвеобильные проектанты. Иногда сама шефиня не брезговала такими развлечениями.
…Стройка быстро подвигалась. Мои поездки в Крым стали регулярными. Иногда приходилось летать каждую неделю. Воспоминания о Симферополе у меня были связаны не только с романтическими историями. У меня на полке стоит небольшая книга с очень трогательной дарственной надписью. Это книга Валентина Ивановича Сахарова «В застенках Маутхаузена». Я познакомился с ним в Симферополе и даже останавливался у него. Он был одним из руководителей сопротивления в лагере смерти Маутхаузен. Мы поминали с ним его погибших друзей, и он начинал тихим голосом рассказывать об этом лагере смерти и героических днях начала мая 1945-го. Он входил в интернациональный комитет по подготовке к восстанию. В конце апреля им стало известно о приказе Гиммлера, переданном Цирайсу – коменданту лагеря о ликвидации всех заключенных в штольнях Гузена. 2 мая они подготовили бунт и предъявили ультиматум коменданту лагеря. 5 мая начали восстание, которое спасло от смерти десятки тысяч заключенных. Рассказывал он это тихим, чуть дрожащим голосом, и трудно было поверить, что напротив меня сидит такая героическая личность. Сейчас он был директором проектного института и славился своим либеральным отношением к подчиненным.
В те времена в Симферополе было только две гостиницы: «Украина» и «Южная». Мест, естественно, никогда не было. Для того чтобы поселиться в «Украине», нужно было привезти «Киевский» торт и передать дежурному администратору, якобы, от знакомых. Обе дежурных администраторши были довольно интересными дамами. Однажды мне удалось уговорить одну из них попозировать, и я нарисовал ее портрет. После этого мои гостиничные дела немного упростились.
Вечера, не занятые свиданиями, я посвящал симферопольской библиотеке. Там я познакомился с Верой Ивановной – интересной и образованной дамой, окончившей архивный институт и увлекавшейся историей Крыма. Однажды она мне сказала:
– Я тебе приготовила потрясающий подарок.
– Право, не стоило. Большое спасибо. Но где же он?
– Если у тебя вечер свободен, ты его получишь прямо сегодня. Мы пойдем в гости к художнику Мозалевскому, представителю русского декаданса.
– Прости, это к какому же Мозалевскому? Уж не к тому ли, который иллюстрировал «Мир искусства» и «Апполон»?
– Молодец! Это именно он. Он жив и находится в Симферополе.
Мы отправились на улицу Гагарина, где на первом этаже в маленькой квартире жил со своей супругой великолепный график, соратник Бенуа, Лансере, Добужинского, Сомова – Иван Иванович Мозалевский. Мы захватили с собой торт и бутылку вина.
Приняли нас хозяева очень радушно, напоили чаем и стали рассказывать свою историю. Иван Иванович входил в когорту сильнейших петербургских графиков. Во время революционной смуты он добрался до Киева, где жили его родственники. В Киеве его устроили графиком в денежный комитет. Отсидев в трех денежных комитетах быстро меняющихся правительств, в том числе и батьки Махно, и нарисовав различные купюры, которые существовали буквально месяцы, он ушел в бега, так как эта профессия стала очень опасной. Уже при советской власти ему удалось выехать в Париж.
В Париже он думал развернуться в полную силу. Он показывал свои графические работы в издательствах, в галереях, моршанам. Однако все они оставались равнодушными к его филигранной графике. Это было время больших революций в искусстве. На смену постимпрессионистам уже приходили абстракционисты, сюрреалисты, ташисты и т. д. Он был в отчаянии. Ему посоветовали изменить стиль на более модный, а заодно поменять и имя.
Он снял маленькую мастерскую в Латинском квартале и превратился во французского абстракциониста Жана Алле. Его работы начали выставлять и покупать – он стал модным живописцем и достаточно обеспеченным человеком. Его супруга была дизайнером и делала уникальные куклы. И тут началась вторая мировая война, пришли немцы. Гауляйтер русского сектора Сургучев, о котором он говорил доброжелательно, не выдал его, хотя знал, что у него оставалось советское гражданство.
После войны у него резко упало зрение, работать он уже не мог, и его тянуло на родину. Он обратился в Советское посольство, и ему с женой разрешили вернуться, обещали помочь с жильем. Однако их не пустили ни в Ленинград, ни в Москву, ни в Киев. Им выделили маленькую квартирку в Симферополе. На рабочем столе лежали доски, с которых в свое время печатались его гравюры, на стенах висели куклы, изготовленные его супругой. Иван Иванович был уже абсолютно слепым. Он говорил, глядя прямо перед собой:
– Мне бы, конечно, хотелось перебраться в Санкт-Петербург, издать свои графические работы. Чиновники со мной не хотят иметь дело. Да это и понятно – откуда они могут знать мою дореволюционную графику, но вот искусствоведы…
– Вы бы обратились к Игорю Эммануиловичу Грабарю. Недавно вышла многотомная «История русского искусства», в которой он является руководителем авторского коллектива.
– Вот о нем я как раз и хотел вам рассказать. Я написал ему письмо, где обрисовал свое положение, и обратился с некоторыми просьбами. Недавно я получил ответ. Я вам его покажу. Можете его не читать, только посмотрите на конверт и прочтите первую фразу.
Я взял конверт. На нем, как обычно, значился адрес: г. Симферополь, ул. Гагарина №… кв… Ивану Ивановичу Мозалевскому. Письмо начиналось так: «Уважаемый товарищ Мозалевский, к сожалению не знаю ни вашего имени, ни отчества».
– Мне было очень обидно, – продолжал Иван Иванович. – Дело в том, что он не только знал мои работы, но и лично был со мной знаком по Питеру, по «Миру искусства». У него сейчас все чины: и доктор, и профессор, и директор Института истории искусств, и ректор Художественного института. Чего же он такой перепуганный?
На прощание Иван Иванович подарил мне маленькую гравюру: «Ворота Сен-Поль. Париж», которая и сейчас висит у меня в Филадельфии.
Когда я вернулся из Симферополя в Киев, меня ждало очередное письмо – вызов на президиум ВАКа. Пришлось опять ехать в Москву. На президиуме мой вопрос докладывал «милейший человек». Со страданием на лице он сообщил, что, к сожалению, экспертная комиссия не смогла одобрить моей работы. Я отбивался, как мог, но меня почти никто не слушал. Затем ко мне подошел профессор Минц и сказал: