Улеб то хватался за свой меч, требуя, чтобы старший брат взял с собой в дозор, то как зачарованный смотрел по сторонам, забывая о могущих появиться внезапно степняках.
На ночных стоянках неприятно было слышать дальние голоса волков, крики степных животных. Для степняка в лесу нет примет, он не может ходить лесом, это лесные жители движутся реками, а всадник с лошадью в лодку не поместится. Продраться через заросли трудно, да и без коня хазарин беспомощен. Зато русичам плохо в степи, балки кажутся одинаковыми, трава пахнет непривычно, глазу не за что зацепиться. Плохо и то, что костры по ночам видно далеко, они привлекают и ночных хищников, и степняков. Князь Святослав на ночь выставлял дополнительные дозоры, заставлял слушать и слушать. Днем те, кто всю ночь смотрел в темноту степи и слушал, без сил валились на дно ладей и спали, чтобы в сумерках снова заступить на свой нелегкий пост. Это принесло результаты, несколько раз замечали конные отряды кочевников, но те ни разу не рискнули напасть. Немного пощипали только на порогах, но так бывало всегда. Русичи в ответ на наскок разметали отряд по степи, собрали стрелы и двинулись дальше.
И все равно князь Святослав скрипел зубами:
— Доколе будем дрожать всю дорогу?!
Ольга возражала:
— Так было от века, степь принадлежит им, они здесь хозяева. С хазарами да печенегами не поспоришь….
— Почему?! По всему берегу Днепра русские кости раскиданы, по всему пути могилы предков, сама земля кровью русской столько раз полита! И сами не живут, и нам не дают. Надо бить Хазарию!
Княгиня снова качала головой, молод еще князь, не знает силы каганата, все ему кажется, что можно так легко с проклятыми расправиться. Князь возражал: нелегко, но можно, и время пришло. Качал головой и воевода Свенельд, мол, неразумен пока князь, не бывал бит в боях, хазары сидят за степью, по Дону к их Итилю не подойдешь, там крепость Саркел, или Белая Вежа, как ее славяне зовут, греки строили, на совесть поставлена. С моря тоже не пройти, Сурожское море заперто крепостями Корчева и Тмутаракани…. Хитрые хазары со всех сторон защитились. Те, кто ходил через их земли с князем Игорем на Бердаа, рассказывали, что шли под присмотром степняков, все время на виду, незамеченным не проскочишь. А хазары сильны, у них войско, как у арабов, обучено и храбростью отличается. Святослав фыркал, слушая такие речи, дергал плечом, но возражать старшим не смел. Однажды, оставшись наедине с братом, Улеб спросил:
— Неужто хазар не боишься?
Князь Святослав насмешливо поглядел на брата:
— Боюсь? Чего их бояться? Надо просто все обдумать, и хазар бить можно, только не с налета, а разумно.
Не понял Улеб ничего в этих словах, кроме того, что Святослав в своих силах уверен. Брат не боится никого, он удачлив в бою, храбр и быстр. Вот бы и ему, Улебу, так, но младшего князя больше интересуют не битвы, а мирная жизнь. Разные они, точно и не одним отцом рожденные. И то верно, Святослав в свою мать удался, а Улеб в свою. Княгиня Ольга, родись мужчиной, тоже была бы крепким воином.
Глава 48
Сначала все казалось удачным, печенеги особо не надоедали, ветер на море был попутный, и пышное посольство княгини Ольги прибыло в бухту Золотой Рог благополучно. Всю дорогу туда княгиня рассказывала младшему сыну о своей первой поездке в Царьград, о красоте города, об утонченности императорского двора, о богатстве Большого дворца…. Ей вторил Григорий, соскучившийся по своему родному Константинополю сверх меры, даже подумывал, не остаться ли? Его вполне пора заменить кем-нибудь другим.
Морские волны издали как небольшие бугры и неотличимы одна от другой. Если не смотреть вдаль и не видеть тугое вздувшееся от ветра ветрило, покажется, что ладья стоит на месте, просто к ней подходит очередной такой бугорок, поднимает на своем горбу судно и опускает вниз. Кормчий, заметив, что княжич подолгу смотрит в воду у края борта, посоветовал этого не делать, будет мутить. Улеб сначала не поверил, но скоро понял, что бывалый кормчий прав, лучше смотреть на воду, бурлящую у носа ладьи или позади нее. Ни степь, ни море князю не понравились, ни там, ни здесь не на чем глазу остановиться. Пока дошли до Босфора, он даже устал от однообразия воды и неба.
Улеб смотрел на вырастающие из морских волн стены Царьграда и думал о том, почему мать вдруг собралась туда плыть и почему так насмешливо смотрел на него брат. Ветерок трепал светлые кудри молодого князя, его щеки разрумянились, глаза горели. Ольга невольно залюбовалась сыном — красив! Улеб похож на Игоря, хотя Ольга и не видела мужа молодым, но понимала, что такой же румянец должен был играть на щеках князя. Ей казалось, что Константин обязательно должен согласиться. Русь стала сильной, с ней вынуждены считаться все соседи, Киев довольно богат, не так, как Царьград, конечно, но все же, а Улеб хорош собой. Говорят, дочь императора некрасива, слишком высока и сутула, но она дочь императора. Ольга обиженно поджала губы, вспомнив смех сына, Святослав прав, Улеб не мог ни с кем слюбиться, но не потому, что слаб, а потому, что молод! Княгиня тут же вспомнила, что сам Святослав был таким же, когда спал с Малушей. Старшего бы тоже женить, да он ни о ком и слышать не хочет. Ольга подозревала, что встречается с проклятой ключницей, но, оказалось, нет, просто слишком бредит дружиной, там нет места постоянным привязанностям. Княгиня смотрела на текущую вдоль борта воду и думала о том, что надо подыскать невесту и старшему. Не у греков, нет, Святослав на византийке не женится, но вокруг много друзей и среди славян. Олег же привозил Игорю жену из болгар, да и степнячка у того была.
Княгиня мотнула головой, отгоняя такие мысли, об этом потом, сейчас главное — Улеб. Для себя она давно решила, что не станет свататься официально прямо на приеме, поговорит с Константином и его женой Еленой тайно. Если согласятся, тогда и сватовство будет, а нет, так нет. Хотя, как это нет?! Внучка Романа Лакапина вышла замуж за болгарского царя Петра, а чем Русь хуже Болгарии?!
Звезды с неба подмигивали, точно знали что-то, чего не знали люди. Кормчий у ветрила показывал воеводе рукой на цепочку облаков по краю водной глади, княгиня прислушалась, говорили о завтрашнем ветре. И как они узнают, откуда завтра будет ветер? Кормчий приказал чуть повернуть ветрило, чтоб ладья шла быстрее, а воевода осторожничал, мол, лучше не торопиться. Старый мореход качал головой, что-то ему не нравилось в нарастающем ветре, стремился поскорее укрыться в бухте Царьграда.
Когда воевода вернулся к княгине, Ольга спросила, о чем говорили. Воевода объяснил и про завтрашний ветер, и про звезды. Это они подсказали кормчему направление ветра. Если звезды Млечного Пути словно бегут, завтра подует с той стороны, с какой лучи у звезд длиннее.
Опытный кормчий оказался прав, к утру поднялся ветер, который быстро пригнал их ладьи к Босфору. Хорошо, что остальные успели подтянуться за княжеской, потому как ветер пригнал и дождливые облака. Дождь был теплый, но сильный, его струи хлестали по обшивке ладей, по палубе, по шкурам, натянутым над местом, где сидела княгиня. Ольга вспоминала свое первое плавание в Царьград. Когда ладьи вошли в узкий пролив между двумя морями, стало не по себе. Казалось, плывут по реке с очень крутыми и высокими берегами, по сторонам нависали грозные скалы. Тогда молодая княгиня услышала, как один купец сказал другому, мол, не приведи оказаться в этом месте в грозу или бурю! Сейчас к струям дождя уже примешивались струи, стекавшие с обрывов Босфора, это добавляло беспокойства. Потому и торопились лодейщики поскорее пройти длинный узкий пролив.
Вдруг справа открылась узкая бухта, она уходила вглубь, теряясь в стене воды, падающей с неба. Славич кивнул Улебу:
— Суд, его греки еще Золотым Рогом зовут.
За бухтой над берегом нависали мощные крепостные стены Царьграда, словно предостерегая всех желающих от попытки нападения на город. Улеб что-то спросил, Ольга не расслышала, Славич чуть громче ответил:
— Нет, князь Олег прошел с ладьями по правому берегу вокруг цепи, которой Суд загораживают, а потом уже высадился к городу. Не гляди, княжич, что стены крепкие, русичи воевали город, и не раз.
Хмыкнув, Славич с удовольствием добавил:
— Боятся греки русов, боя-а-атся….
Ладьи обогнули цареградские стены, и перед ними раскинулось синее-синее море. Точно дожидаясь этой минуты, вдруг прекратился дождь, и на воде засверкали солнечные зайчики. Все замерли, ослепленные такой красотой. Но любоваться было некогда, пора двигаться дальше. Ладьи шли вдоль берега довольно долго, Улеб снова что-то спросил у Славича, тот ответил:
— Греки нас селят на подворье Святого Маманта, а оно за городом. Специально сделали так, чтоб берегом плыть.
И впрямь, они медленно плыли на виду у Царьграда под неусыпным доглядом греческих хеландий, подошедших к их ладьям еще до Босфора. Ольга улыбнулась, сопровождают, но не из вежливости, а из страха. Славич прав, боятся. Пусть боятся, значит, будут покладистей. Княгиня вздохнула, ей нужно, чтобы греки были покладистей.
— Боятся греки русов, боя-а-атся….
Ладьи обогнули цареградские стены, и перед ними раскинулось синее-синее море. Точно дожидаясь этой минуты, вдруг прекратился дождь, и на воде засверкали солнечные зайчики. Все замерли, ослепленные такой красотой. Но любоваться было некогда, пора двигаться дальше. Ладьи шли вдоль берега довольно долго, Улеб снова что-то спросил у Славича, тот ответил:
— Греки нас селят на подворье Святого Маманта, а оно за городом. Специально сделали так, чтоб берегом плыть.
И впрямь, они медленно плыли на виду у Царьграда под неусыпным доглядом греческих хеландий, подошедших к их ладьям еще до Босфора. Ольга улыбнулась, сопровождают, но не из вежливости, а из страха. Славич прав, боятся. Пусть боятся, значит, будут покладистей. Княгиня вздохнула, ей нужно, чтобы греки были покладистей.
Когда наконец пристали к берегу, оказалось, что выйти из ладей нельзя, сначала всех должны переписать императорские чиновники, а те не торопились. Близился вечер, русских ладей было много, и чиновники, видно, решили подождать до завтра. Славич предложил отправить на берег кого-нибудь, чтобы сообщить о прибытии княгини, пусть поторопятся, но Ольга его остановила. В прошлый раз она приезжала молодой и мало обращала внимания на сложности, больше любовалась красивым морем, прекрасным городом, все казалось сказочным. Сейчас в Царьград приплыла правительница огромной страны, ей не к лицу суетиться.
— Подождем до завтра. Вели бросить якоря в виду Царьграда и поднять стяги. Пусть видят нас.
Но к их ладьям уже спешили несколько мелких лодок, это были русские купцы, прибывшие в Царьград раньше и захотевшие увидеть своих. Лодки тут же окружили хеландии, один из купцов что-то прокричал чиновнику по-гречески, тот сначала возражал, потом, видно, согласился. Когда лодки пристали к ее ладье, княгиня узнала киевского купца Судислава, тот часто привозил ей из Царьграда всякие диковинки. Купец обрадованно здоровался:
— Здрава будь, княгиня.
— И ты будь здоров, Судислав. Поднимись ко мне, поговорим.
Греки проследили, как прибывшие поднялись на ладьи, но даже после этого не отошли, так и стояли до утра недалеко.
Купцы рассказывали, как дела в Царьграде, жаловались, что не дают выгодно торговать, все норовят скупить себе чиновники, а потом уж сами продают русское добро втридорога. И покупать им позволяют тоже мало что, предлагают старое, порченое. Княгиня задумалась. С ней прибыли русские купцы, привезли много товара, негоже, если их станут обижать рядом с княгиней. Ольга подозвала к себе Славича.
— Скупи весь товар, что привезли купцы, пусть сразу идут на торг, чтоб покупать.
У Славича глаза распахнулись от недоумения.
— Княгиня, убытки понесешь немалые. К чему тебе это?
Ольга задумчиво смотрела на стены Царьграда, нависающие над водой, на светящиеся в темноте огоньки в домах, едва проступающие на фоне темного неба силуэты кипарисов.
— Не хочу, чтобы при мне обижали моих купцов. А с императором про торг поговорю, мы и в другой город товары возить можем. Князь Игорь дорогу к арабам распечатал.
Славич хотел сказать, что хазары так ту дорогу запечатали, что хуже, чем до него было, закрыто. Но не стал выговаривать княгине про мужа, и так тяжелая память. Только мысленно прикинул, насколько полегчает ее казна от такого торга. Купцы, конечно, рады будут.
Утром княгиню разбудил непривычный шум.
У причалов Царьграда стояло множество кораблей со всего света, меж ними и протиснуться трудно. Разноцветные паруса поникли без ветра, отовсюду слышался разноголосый гомон, гортанная речь смешивалась с певучей. Кричал, зазывая покупателей, продавец рыбы, его товар шел прямо с лодчонки, дальше скупщики продадут ее на улицах гораздо дороже. Княгиня с интересом смотрела на полосатые халаты арабских купцов, на их навороченные чалмы, на толкущихся и галдящих людей. В Киеве тоже было много купцов со всего света, но такого количества Ольга не видела. Правы купцы, Царьград и впрямь центр торговли, не зря сюда стремятся. За много лет княгиня успела подзабыть немолчный гомон Суда, его многоликость и многоголосие.
Наконец на княжескую ладью прибыли чиновники и принялись важно переписывать всех прибывших. Княгиня сделала знак Славичу, чтоб пока молчал, хотела сначала сама посмотреть, как обходятся с русскими цареградские мужи. Посмотрела и не выдержала, ушла в свой шатер, поставленный на ладье, велела позвать к себе чиновника. Было слышно, как тот долго препирался со Славичем, Ольга хорошо понимала греческий, недаром много говорила на нем с Григорием. Самого священника она поместила на дальнюю ладью, чтобы не мешал пока, и сейчас порадовалась этому. Григорий наверняка бы давно не выдержал и стал говорить чиновнику о том, кто сидит под шатром.
Чиновник шагнул в шатер, чуть согнувшись, с весьма недовольным видом. Княгиня сидела, спокойно глядя на него, не сделав ни приглашающего жеста, ни единого движения. Снаружи ярко светило солнце, под пологом было много темнее, вошедший не сразу разглядел Ольгу и какое-то время стоял, озираясь. Первым, что выхватили его глаза, были связки мехов, которые княгиня специально велела положить на видное место. Оторвать глаза от такой роскоши чиновник был не в силах, даже потом, разговаривая с Ольгой, он все время косил на скору.
Славич напомнил чиновнику, что держать ладьи княгини Руси наравне с судами простых купцов негостеприимно, вряд ли император Константин это одобрит. Чиновнику мало что говорило имя княгини далекой страны, и он не торопился исправлять свою оплошность. Тогда Ольга начала говорить сама. Она посетовала, что в свой предыдущий приезд была встречена много лучше, император Роман Лакапин оказывал ей всякое внимание. Упоминание опального правителя почти рассмешило чиновника.
— Роман Лакапин давным-давно не император, русская архонтесса слишком редко бывает в Константинополе…
Ольга кивнула:
— Да, у меня довольно дел в моей стране. Она много больше Византии, поэтому требует заботы. А про императора Романа я знаю, слышала про Принцевы острова. Я приплыла к императору Константину, мы встречались, но тогда он был еще юношей, хотя уже женат.
Чиновник забыл про меха, по тону, которым говорила архонтесса, было ясно, что она достаточно хорошо знакома и с императорской семьей, и с делами самой Византии. Служитель стал намного более покладистым, он быстро переписал всех оставшихся и поспешил на берег. Княгиня подозревала, что не столько чтобы заняться другими судами, сколько чтобы доложить, кто именно прибыл. В Царьграде успели забыть грозные суда русов под стенами города во времена князя Олега, а про князя Игоря помнили только, что сожгли его флот у Иерона. Про то, что императору пришлось откупаться во время второго похода, мало кто знал, ни к чему такое знание в Царьграде. Но посещение чиновника сдвинуло дело с мертвой точки.
За Ольгой прислали большие носилки, в них вполне могли поместиться двое, но Улеб наотрез отказался и отправился к городу вместе с воеводой пешим, хотя снова начал лить теплый, но частый дождь. До подворья Святого Маманта он добрался совершенно промокшим, но быстро обсох у огня. Княгиня хорошо помнила, что лето в Царьграде теплое, потому не переживала за сына.
Так началось их пребывание в Царьграде.
Царьград очаровал Улеба, никогда не видевшего такого количества домов. Особенно поразило его то, что дома сплошь каменные. Киев, Новгород, Чернигов да и другие города Руси деревянные. На Руси много дерева и мало камня. Потому горят легко, потому и не стоят вечно. Ольга возражала — дерево, оно живое, оно дышит, камень тяжело отопить зимой, хотя он и крепче. Славич усмехался другому — в Царьграде совсем не все дома каменные, это только раскрас такой, внутри дерево и не лучшее, не дуб, как на Руси, а только доски, к тому же пилой пиленные, а не топором рубленные. А сверху налепили алебастр красивыми изгибами, точно из камня выточено. Стукни по такому, и отвалится. Княжич с сомнением качал головой, но однажды увидел, как отвалившийся кусок штукатурки обнажил действительно деревянные внутренности, покрытые сизой плесенью, и брезгливо поморщился. И впрямь в Царьграде все богато только снаружи, а копни вглубь, вот такая же плесень? Тогда прав брат, сама империя сгнила внутри под красивой наружностью.
От таких крамольных мыслей Улебу стало не по себе, и он перестал ходить с купцами по городу, кроме самого центра, где отвалившуюся штукатурку тут же возвращали на место.
Княгиню интересовали другие дела, она ходила на рынок, смотрела, сравнивала цены с киевскими, примечала, что и почем продают, что берут охотней. Ну, скору и воск понятно, своего зверья нет, и воск для свечей, которых жгут много, тоже нужен. Но, оказалось, ромеи охотно берут русский хлеб, у них свой мельче зерном, да и колосом короче. Ольга загляделась на льющуюся реку зерен, надо это обдумать, русичи все чаще садятся на местах постоянно, реже переходят с одного на другое. Места еще много, но уже мало кто под каждое поле выжигает новый лес, больше готовят рядом два-три поля и сеют по очереди. Пока одно дает зерно, два других отдыхают, потом наступает очередь следующего, а предыдущее идет под пар набираться силушки, какую люди своими посевами вытянули. Купцы дивились — женщина, а мыслит, как хороший глава рода, все про прибыток и выгоду разумеет.