– А дурачок Сашка вокруг него скачет, – презрительно сказала Нина. – Выслужиться хочет! Анна Львовна его в грош не ставила, ни к каким серьезным темам не подпускала! Подумаешь, заместитель по научной части! Она мне обещала, что…
– Что обещала? – спросила Настя, навострив уши.
– Да какая теперь разница! – Нина махнула рукой. – Он работу Пивчика из современного искусства вверх ногами присобачил, когда выставку готовили! Вот клянусь тебе! Заместитель по научной части!
– Может, Дмитрия Павловича попросить? – вздохнув, сказала Настя и взялась за ватман. – Он же все может, у него в Москве связи большие…
– О чем попросить?..
– Ну, чтобы Боголюбова этого убрали.
– А кого назначили?
– Тебя, – выпалила Настя, решив играть всерьез. – Или вон Иванушкина. Мы все-таки его лучше знаем. И он управляемый, дурашка!.. Справимся как-нибудь.
– Если бы Дима мог, он бы ни за что этого назначения не допустил, – печально сказала Нина. – Его ведь не спрашивали! А теперь уже поздно.
– Нинуль, никогда не поздно! И мы же не за себя, мы за дело болеем. Развалится здесь все без Анны Львовны.
– Анна Львовна умерла, и ее больше никогда не будет, – вздохнула Нина, и Настя перепугалась, что она заплачет.
Настя терпеть не могла слез, утешать не умела, чужие страдания считала проявлением слабости и сама никогда не страдала.
– Можно коллективное письмо написать, – быстро предложила она, чтобы отвлечь Нину. – Работники музея против нового директора!. Слушай, а он вчера на поминках так и не появился, да?
– Еще не хватало, – пробормотала Нина и все-таки всхлипнула. – Какие поминки!.. Его и с кладбища нужно было выгнать, не хотелось только при Анне Львовне скандал затевать.
– Странно, что она умерла. Вроде нормально себя чувствовала.
– Ничего не нормально!.. Она каждый день Сперанскому говорила, что у нее сердце не выдержит. И не выдержало!
– Слушай, а может, Сперанский напишет!
– Кому он напишет?
Настя подумала немного.
– Президенту, – выпалила она и округлила глаза. – А что? Сейчас такое время, все пишут президенту!..
– Вот зачем он в тот зал пошел, где все случилось? – И Нина с ненавистью посмотрела в сторону высоких двустворчатых дверей. – Что ему там понадобилось, а? Этот зал вообще надо закрыть на время!
Словно отвечая на это, из «того» зала показался Саша Иванушкин и тихонько, одну за другой, прикрыл обе двери.
Девушки посмотрели друг на друга, и Настя пожала плечами. Нина поднялась, осторожно подошла и приложила ухо к щели двери.
Боголюбов по ту сторону изучал портреты в овальных рамах.
– Может, вам рассказать, чьи это работы? Верхний ряд Неврев, Каменев, затем Корзухин…
Андрей Ильич перебил Сашу:
– Это давняя экспозиция? Или новая?
– Нет, нет, давняя, Андрей Ильич! Тут не все художники наши земляки, конечно, но большинство. Да я могу вам рассказать…
– Здесь ничего не трогали и не меняли?
Александр Иванушкин посмотрел на стену с интересом, как будто проверяя, меняли или нет, и пожал плечами. Он вообще любил пожимать плечами, Боголюбов это заметил.
– Не трогали и не меняли. Анна Львовна тут сама экспозицию составляла, и это было очень давно, насколько я знаю. Еще до меня. А что у вас на шее, Андрей Ильич? Ободрались?..
На шее у него была царапина такого размера, что пришлось раскопать в вещах водолазку, чтобы не сойти за повешенного, который в последнюю секунду сорвался. Боголюбов повел шеей, провел пальцем под воротником, отступил на шаг и еще посмотрел.
Скорее всего, здесь действительно ничего не трогали и не меняли.
…Она стояла вот тут, где сейчас стою я. Возле стены с портретами лениво и неохотно собиралась тянувшаяся с лестницы группа, которой надоело слушать нудную Асю, смотревшую в пол. Впрочем, когда появилась Анна Львовна со свитой, Ася взволновалась так, что у нее нос покраснел. Чего она испугалась? Старого начальства, которое должно было показывать музей новому? Или чего-то еще? Как узнать?..
…Она стояла вот здесь, а мы все были чуть впереди. Нина, Иванушкин и Саутин слева. Я прямо перед ней. Прямо перед ней… Она что-то увидела. Или кого-то!.. Сказала: «Не может быть» – и умерла.
…Слабое сердце, удар – все это возможно. Но накануне в дом старого директора забрался вор. Или не вор, а неизвестно кто, и собака не лаяла. А в день похорон меня чуть не убили в этом прекрасном, ухоженном, дивном провинциальном музее. Как связаны смерть Анны Львовны и все эти события? И вообще, связаны они или нет?..
– Что вы там хотите разглядеть, Андрей Ильич?
– У кого есть ключи от служебного входа?
– В каком смысле?!
Боголюбов вздохнул.
– В прямом. У кого ключи?
Саша пожал плечами.
– У всех. А как же иначе? У нас штат крохотный, вдруг кто заболеет или в отпуске? У меня есть ключ, у Нины, у Аси Хромовой. Даже у Василия есть на всякий случай!
– Кто такой Василий?
– Сторож наш! Он же истопник. Вы его еще не видели, он в прошлую пятницу запил… некстати.
– Он алкоголик? И у него есть ключи от музея?!
– Андрей Ильич, поймите правильно! Он хоть и пьющий, но честнейший человек, правда! Кристальный! И у него обязательно должны быть ключи, потому что сигнализация иногда сама по себе срабатывает, а старый директор про нее вообще забывал! Группа приезжает, и как быть, если у сторожа ключей нет?..
– Не знаю, – буркнул Боголюбов. – Я только знаю, что здесь у вас ценностей на многие миллионы.
– Так у нас охранная сигнализация новейшая!
– Кто имеет право снимать музей с новейшей сигнализации? Только не надо уточнять, в каком смысле!
Саша, как раз собиравшийся уточнить, моргнул.
– Да мы все имеем, Андрей Ильич, – ответил он виновато. – У кого ключи, тот и с сигнализации снимает. Нет, бабушки-смотрительницы права не имеют, конечно, а мы…
– Кто вчера снимал?
Боголюбов был уверен, что сейчас Иванушкин дрогнет и выдаст себя – если знает, конечно!.. – и он поймет, врет Саша или нет. Андрей был уверен, что врет Саша плохо, неумело.
– Вчера похороны были, – сказал Иванушкин. – Здесь не было никого. Никто не снимал.
Боголюбов точно знал, что снимали, да еще как!..
– А почему вы спрашиваете? Похороны, да еще и понедельник, никого здесь не могло быть!
– Это очень просто проверить, – сказал Боголюбов. – Позвонить в охрану, и они скажут.
– Можно и позвонить, – легко согласился Саша, – только не было в музее никого. Все пошли на кладбище, а потом на поминки.
Боголюбов еще посмотрел на стену с портретами, широкими шагами направился к высоким дверям и распахнул их. Нина с той стороны отпрыгнула и чуть не упала.
– Вы вчера не снимали музей с охраны? – вежливо спросил Боголюбов.
Нина с ненавистью смотрела на него.
– Я вчера похоронила любимого учителя и близкого человека, – выпалила она ему в лицо. – И если бы вы не прикатили, она была бы жива и здорова!
– Нина!.. – одернул ее Саша.
– А ты выслуживайся, выслуживайся! Может, к майским праздникам премию выпишут за лизоблюдство!.. И ты еще пару полотен вверх ногами повесишь!
Она повернулась и побежала по белому залу с колоннами. При виде колонн Боголюбова затошнило.
Он поднялся на второй этаж и уставился в окно на клумбу, похожую на бело-голубое облако.
– Извините ее, Андрей Ильич. На самом деле никто не думает, что вы виноваты…
– В каком смысле? – уточнил Боголюбов. – На самом деле все думают, что как раз я виноват! Где картина, которую преподнес Анне Львовне писатель?
– Я не знаю, – ответил Саша с изумлением. – Должно быть, у нее дома.
– Я хочу взглянуть на портрет.
– Зачем?!
Боголюбов усмехнулся.
– Из эстетического интереса, Саша! Это можно устроить?
– Не знаю, Андрей Ильич. Анна Львовна жила одна, пока сын не приедет, к ней в дом заходить нельзя, наверное…
– У вас есть ключи? Или у кого они есть? У всех, как водится?..
– У меня нет, – твердо сказал Саша. – Может быть, у Нины или у Алексея Степановича! А у меня нет.
– Кто такой Алексей Степанович?
– Сперанский, писатель!
– Да, да, – согласился Боголюбов, глядя в окно. – Знаменитый, я вспомнил.
Длинная черная тень прочертила клумбу с первоцветами, мрачная фигура выступила на свет. Боголюбов сорвался с места и побежал по лестнице вниз, чуть не падая на ковровой дорожке.
– Андрей Ильич, вы куда?!
Боголюбов выскочил на площадь перед музеем, зажмурился от солнца и вбежал в распахнутые чугунные ворота. Убогая – как же ее зовут?! – неторопливо обходила цветочное облако.
– Постойте!
Она оглянулась и остановилась. Боголюбов подбежал. От резких движений колотило в висках, и голова как будто опять немного треснула.
– Как вы вчера сюда попали? Я видел вас в окно! Ворота были закрыты, калитка тоже! Как вы прошли?
Убогая постояла немного и двинулась дальше. Боголюбов схватил ее за руку.
– Постойте!
Она оглянулась и остановилась. Боголюбов подбежал. От резких движений колотило в висках, и голова как будто опять немного треснула.
– Как вы вчера сюда попали? Я видел вас в окно! Ворота были закрыты, калитка тоже! Как вы прошли?
Убогая постояла немного и двинулась дальше. Боголюбов схватил ее за руку.
– Вы не понимаете меня? Как вы вчера здесь оказались?
– Андрей Ильич, – выговорил подбежавший Саша, – что случилось?
– Вот это, – убогая нагнулась и потрогала нежные лепестки, – мышиные слезы. А это крокусы. Кудрявчики – гиацинты. Беленькие – подснежники. А тюльпанов еще нет. Тюльпаны только пролезают.
– Я вчера вас здесь видел. Как вы попали в парк?..
– Уезжай, – равнодушно сказала убогая. – Может, еще успеешь.
И скорой походкой двинулась в сторону темневших на ярком солнце деревьев. Боголюбов двинулся было за ней, но Саша его удержал.
– Что вы, Андрей Ильич? Она не в себе!
– Насколько не в себе? Вчера она здесь разгуливала, а ворота и калитка были заперты! С той стороны бетонный забор с колючкой, а с другой лес и речка! Как она попала в парк?
– С чего вы взяли, что она попала!
– Я ее видел! Из окна, как сегодня!
– Вы вчера были в музее? Как вы вошли?
– Дверь была открыта! – заорал Боголюбов. – Служебный вход!.. Я зашел, а эта Евпраксия разгуливала по парку!
– Ефросинья, – машинально поправил Саша. – Это совершенно невозможно. Каждую весну Анна Львовна…
При упоминании этого имени Боголюбов застонал, а Саша продолжал с недоумением:
– …непременно нанимает людей, чтобы обошли забор и заделали все дыры. Так повелось с тех пор, как туристы костер разложили и несколько деревьев погибло, они сгорели. Столетние липы! Музей в пять закрывается, сторож обходит парк, всех просит на выход, и так до утра. В выходные парк закрыт, Андрей Ильич.
Тут он посмотрел на Боголюбова как-то жалостливо и придвинулся поближе:
– Может, вам… показалось просто? Вы когда возле решетки гуляли, во сколько?
– Я не гулял, – выговорил Боголюбов сквозь зубы. – Я видел эту вашу Ефросинью со второго этажа из окна. Это она гуляла по парку!..
Саша засмеялся.
– Ну нет, это невозможно.
Тут Боголюбов вдруг сообразил.
Он вернулся к служебному входу, прошел коридорчик с лестницей, толкнул противоположную дверь и оказался во внутреннем дворе почти перед клумбой.
…Вот так она и зашла. Она просто открыла двери. Видимо, тот, кто ударил меня по голове и чуть не убил, тоже был на улице. По крайней мере в помещении его не было! Он вернулся, застал меня в директорском кабинете и ударил. Или это она ударила, убогая Ефросинья? Боголюбов огляделся, как бестолковая охотничья собака, потерявшая дичь. Следы? Какие здесь могут быть следы?!
Он ворвался в помещение и нос к носу столкнулся с Иванушкиным.
– Я вчера пришел сюда, – сказал он Саше. – Эта дверь была открыта, а ту я не проверял. Я поднялся на второй этаж. Директорский кабинет тоже был открыт.
– Как?!
Боголюбов взбежал по ступеням и вошел в кабинет. Там ничего не изменилось, только не было на столе белого кувшина с первоцветами. Папки с тесемками по-прежнему лежали в несгораемом шкафу. Боголюбов вытащил папки.
– Весь архив у меня в том кабинете, – сообщил Саша, вошедший следом, и махнул рукой куда-то в сторону. – Анна Львовна отдала, когда стала собираться. Какие-то незначительные бумаги у нее остались. Вы личные дела будете изучать? Я принесу.
Но Боголюбову было не до личных дел сотрудников. Он быстро перебирал папки.
Папка с надписью «Ремонт», папка с надписью «Личные дела»… Фанера первой категории!.. Зеленая папка, которую он едва успел открыть, исчезла!
– А зеленая? – беспомощно спросил он у Саши. – Здесь совершенно точно была еще одна, зеленая!..
Саша посмотрел на него и пожал плечами, но спрашивать «в каком смысле?» не стал.
Боголюбов сел в неудобное жесткое кресло с высокой спинкой и еще раз переложил туда-сюда папки.
– Мне нужно увидеть картину, которую подарили Анне Львовне, – сказал он наконец. – Устройте мне это.
– Да я даже не знаю…
– В каких отношениях она была с покойным директором?
Саша немного приободрился. Похоже, за последние полчаса он из нейтральной полосы значительно продвинулся в сторону противника, вот-вот окажется по другую линию фронта!.. Уж очень странно ведет себя новый начальник. Странно и подозрительно.
– Анна Львовна со всеми умела ладить, – сказал Саша и пристроился напротив. На этом стуле сидел Боголюбов, когда его ударили по голове. – И с директором она ладила прекрасно! Он ее уважал и с ней считался.
– Он признавал за ней первенство во всех вопросах?
– В каком смысле?
…Опять, что ты будешь делать?!
– Анна Львовна устраивала выставки, принимала иностранцев, гостей из Москвы и была лучом света в темном царстве, – неприятным тоном перечислил Боголюбов. – С ней все дружили, ее все любили. О том, что в музее до последнего времени был директор, никто и не вспоминал! И его такое положение устраивало?
– Наверное, – ответил Саша. – Я как-то не задумывался.
…Ты врешь, холодно подумал Боголюбов, вот сейчас совершенно точно врешь. Зачем? Что я такого спросил?
– Чем он занимался при ней?
– Да я как-то даже… и не знаю. Он научные работы, кажется, писал. В специализированные журналы. Рисованием увлекался, у него мастерская дома была и телескоп. Телескоп потом родственники забрали. У него дочь взрослая и внуки. В Ярославле живут.
– То есть он отдыхал, Анна Львовна трудилась, и это всех устраивало?
– Похоже на правду. Нет, он ее любил! Ее все любили! Он всегда с ней советовался, никаких серьезных решений без нее не принимал…
…Он принял одно очень серьезное решение, подумал Боголюбов. И ни словом не обмолвился о нем Анне Львовне.
– Если приезжало московское начальство, он старался на Анну Львовну все переложить, да она никогда и не возражала. Так всем было удобнее!.. Она в курсе дела была, а он… не очень. Он отпуск всегда полный брал, и академический тоже. Ему ведь академический отпуск полагался! И получалось, что его месяца по три на службе не бывало.
– Где он был? На курорте?
– Ну что вы, Андрей Ильич! Это из Москвы все повально на курорты едут, там у вас жизнь уж очень утомительная, устаете сильно. А здесь все попроще. Сады да озера. Все на месте отдыхают, так сказать, в родных пенатах.
– Директор в пенатах отдыхал по три месяца?
– Ну конечно! Он рыбак был знатный, с Модестом Петровичем на пару, грибы-ягоды тоже любил собирать. Варенье варил самое лучшее в городе. Да у вас в подполе земляничное осталось, родственники не стали забирать, я вам достану. Сока яблочного полно, у нас тут сады…
– Я варенья не ем.
– Если что-то надо подписать или еще какое-то срочное дело, к нему на дом бумаги приносили, ну и все. Анна Львовна прекрасно руководила, а он во всем ее поддерживал.
…Не во всем, подумал Андрей Ильич. По всей видимости, старый директор тоже врал, только вот непонятно когда. Когда во всем соглашался с Анной Львовной или уже потом?..
– Что держали в зеленой папке? Здесь вчера была зеленая папка, довольно увесистая, я ее видел своими глазами. Какие в ней хранились бумаги?
Саша виновато пожал плечами – он не знал.
В распахнутую дверь постучали костяшкой согнутого пальца, и на пороге появилась Настя Морозова, вид постный.
– Извините, пожалуйста. Саша, Нина хочет домой уйти и просит, чтобы ты подошел.
– Он подойдет, когда я его отпущу, – отрезал Андрей Ильич. – Сейчас мы заняты.
Настя моментально скрылась.
– Зря вы так, Андрей Ильич. Все нервничают и беспокоятся…
– Я тоже нервничаю, – заявил Боголюбов. – И беспокоюсь!.. Где ваш кабинет, куда перенесли весь архив? Проводите меня!
Сашин кабинет, заваленный бумагами, оказался за стеной. Папки, конверты, кипы и кучи бумаг громоздились на столе, на подоконниках и стульях. Боголюбов огляделся. На поиски зеленой папки уйдет месяц, не меньше!.. Впрочем, если ее вчера забрал Саша, ударив Боголюбова по голове, вряд ли она найдется в его собственном кабинете!
Андрей Ильич присел на корточки перед одним из стульев и стал безнадежно перекладывать картонки. От них летела пыль и хотелось чихать.
– Давайте я тоже поищу, – предложил Саша. – Только вы мне скажите, что именно.
– Зеленую старомодную картонную папку с тесемками! В ней были какие-то документы, очень много.
Саша сунул ему под нос одну.
– Не эта?
На папке было выведено «Боровиковский, даты и факты». Боголюбов оттолкнул ее рукой и сел на пол, спиной к стене. В голове у него гудело.
– Давайте отложим зеленые и потом их посмотрим как следует, Андрей Ильич. Так, наверное, быстрее будет…
– Александр Игоревич, я ухожу домой, – объявила с порога Нина. – Я очень плохо себя чувствую. Если понадобится больничный, я вам его предоставлю.