Так закончил Федька свой рассказ, а его командир, утвердительно кивнув, добавил: «И мы там были, мед-пиво пили, да усы лишь обмочили!» – и провел правой ладонью по воображаемым усам, которых у нас пока еще не было. Посмеялись.
3 маяНочь прошла спокойно, и все отлично выспались. Утром полк (человек девяносто изо всех подразделений) был выстроен на окраине поселка, в зеленеющей низине, куда стекались три улицы, выходившие из оврагов.
Командиры подразделений быстро проверили наличие людей, их внешний вид и состояние оружия. У меня по-прежнему на ногах валенки, когда-то бывшие белыми. В них даже удобно, когда сухо. Мягко переминаюсь в них и уже не краснею от смущения.
Зампомстрой давно принял рапортички и, несколько раз взглянув на часы, махнул рукой и разрешил курить.
Уже надоело ждать, когда наконец появилось начальство. Командир полка, майор Шишов, выслушал доклад зампомстроя, поздоровался с нами и, сопровождаемый заместителями, не спеша поднялся по крутому склону в сторону поля. Удалившись метров на полтораста от строя, он остановился, четко обозначившись своей громоздкой фигурой на фоне ясного утреннего неба, расправил полные плечи и зычно бросил сверху: «По-олк! Ко мне! Бегом – марш!»
Сорвавшись с места и наблюдая на бегу, как мелькают по косогору передо мною слева и справа наклонившиеся вперед фигуры солдат и офицеров, которые усиленно работают локтями, часто оскальзываются на влажной от росы траве, пытаюсь представить себе пехотную дивизию в момент выполнения только что поданной нам команды. Такого я еще не слышал. А впрочем, нас здесь очень мало, и Шишов далеко не комдив...
Наиболее резвые бегуны, легкие, в прямом смысле слова, на подъем, уже наверху, почтительно останавливаются в нескольких шагах от командования, отдуваются, одергивают гимнастерки и не знают, что делать дальше.
С высоты своего роста, подчеркнутого еще и занятой позицией на бугорке под деревом, майор удовлетворенно обозрел остатки своего воинства, потом, усевшись поудобнее, величественным движением руки описал перед собою широкий полукруг, что означало разрешение сесть. Когда все приземлились, он кивнул замполиту, и тот выступил вперед.
Речь капитана была коротка, содержала в себе точные и неопровержимые факты о падении нравов в полку, особенно же в хозвзводе, и призывала свято блюсти воинскую честь.
Затем начальник штаба прочитал приказ о введении ежедневных занятий для всего личного состава и ознакомил нас с распорядком дня на сегодня.
Федя Сидоров сидел рядом вполоборота ко мне, обхватив колени руками, и блаженно жмурился, подставляя лицо весеннему солнцу. Волнистый русый чуб его, выбившийся из-под сдвинутой на затылок пилотки, казался золотистым. Можно было смело дать голову на отсечение, что в эту минуту для моего товарища не существует ни войны, ни фронта, ни армейской службы с разными приказами. Он слушал и не слышал. Вдруг светлые ресницы его задрожали, припухлые губы оттопырились еще больше и уголки рта опустились вниз, а все лицо удивленно и обиженно вытянулось. Казалось, что боевой техник-лейтенант вот-вот заплачет. До сознания его, видимо, дошло наконец значение слов, произнесенных начштабом. И наверное, сегодняшние занятия срывали какие-то планы, касающиеся лично одного Феди.
Рядовой и сержантский состав с песней затопал на строевую подготовку, а офицеры, в том числе и механики-водители, занялись (теоретически) стрельбой с закрытой позиции. Проводил первое занятие сам командир полка.
Была принесена панорама на треноге, установлен шест-репер, произведена условная наводка орудия и пристрелка репера. Затем указывались невидимые цели, и командиры машин и комбаты усердно склонялись над своими планшетками, стараясь побыстрее подготовить данные для переноса огня. Майор следил по часам и бросал на офицеров осуждающие взгляды. Справлялись с этим делом только те, кто окончил артиллерийские училища и воевал на крупных калибрах. Многие командиры танков, ныне тяжелые самоходчики, вовсе были незнакомы с этой премудростью, которая ни разу им пока не понадобилась, да и вряд ли пригодится потом. Никто из присутствующих на данных «стрельбах» не помнит случая, чтобы СУ-152 стреляли с панорамой. Наш зенитчик, должно быть, начисто забыл о том, что пересел в совершенно другие сани. Для чего торчали здесь водители, догадаться было нетрудно: чтоб «не болтались». Как будто нельзя было придумать для них более полезного дела.
5 маяЗанятия проводились с утра до самого обеда. Это хорошо подтягивает. Жаль только, что осмотра по форме 20 еще ни разу не сделано.
Сегодня в результате решительного штурма полностью освобожден наш славный, героический Севастополь! Крым весь наш. Фашистам не удалось отсидеться за их «Голубой линией».
6 маяНочью нас опять бомбили, но на этот раз один Николай полез в «кувшин».
В экипаже нашем сразу два события: механик наконец надел сапоги (они хотя и б/у, но носить можно), а Николаю командир полка приказал за какую-то пустячную провинность во время дежурства по части сбрить усы.
Конечно, приказы не обсуждаются, но в глубине души мы все сочувствовали своему командиру машины, вороными усами которого гордились отчасти и сами, и поэтому обряд брадобрейства обставили как можно торжественнее.
Николая усадили лицом к освещенному вешним солнцем окну перед снятым со стены древним хозяйским зеркалом, в котором, хотя и очень смутно, все же отражалось человеческое лицо. Вместо хрустящей салфетки, перекинули с плеча на плечо новенькое вафельное казенное полотенце. Жора принес с кухни котелок с горячей водой, старшина Иван Иванович мастерски «довел» бритву, а Ефим Егорыч взбил в граненом зеленого стекла стакане белоснежную пену и густо намылил хмурое Колино лицо. Сидя на лавке у стены, наблюдаю за священнодействием и тоже молча хмурюсь. Время от времени то в одном, то в другом конце комнаты раздается тяжелый вздох. Но вот последний клок мыльной пены исчез с верхней губы наказуемого. Николай утерся намоченным краем полотенца – и мы ахнули, увидев, вместо привычного усатого, немного сурового бледного лица, очень юное, почти мальчишечье, слегка растерянное, с порозовевшими от бритья щеками.
8 маяВыехали на переформировку. Хозчасть наша, как это заведено, готовясь к переброске полка в тыл, еще в Молдавии запаслась несколькими коровами и здоровенными кабанами, мукою, крупами и постным маслом. За Бугом все очень дешево: откормленного борова, например, отдают за «красненькую», то есть за тридцатирублевую бумажку, на которую в России сейчас ничего не купишь. И мы, по достоинству оценивая старания хозчасти, великодушно прощаем ей все старые грехи, зная, что эти запасы очень нас выручат во время нашего пребывания под Москвой.
20 маяЕдем по Московской области. Не задерживаясь, проносимся мимо Малоярославца (осталось чуть больше пятидесяти километров до места), потом мимо Наро-Фоминска – предполагаемого пункта назначения. Нас продержали недолго на станции Москва-II и начали катать по Окружной железной дороге. Вот проплыл укрепленный Новодевичий монастырь, Москва-река в граните, замелькали знакомые названия: Соловьевы горы, Серебряный Бор, Владыкино.
Значит, опять нас везут на старые места.
21 маяПолк разместился в одноэтажных домах в Мамонтовке.
Разумеется, за два-три перегона до этой станции дошлые хозяйственники оперативно сгрузили скот, и добровольцы пастухи из солдат на рысях угнали животных в лес, подальше от бдительных интендантских очей, коими славятся инспектора из Центра формирования тяжелых самоходных полков. Помня предыдущую зимнюю переформировку, одобряю в душе предусмотрительность и военную хитрость полковых кормильцев.
24 маяВыдали наконец деньги. Мы сразу же кинулись в «киносарай» (так метко окрестили наши ребята здешний кинотеатрик, совершенно запущенный за годы войны, грязный и облезлый) смотреть «Сокровища Ценского ущелья».
25 маяВ полку была лекция о международном положении, на которой мы лишний раз убедились в том, что союзники наши – наглецы высшей пробы...
Вечером состоялось комсомольское собрание батареи. Меня избрали комсоргом.
27 маяУтром приезжал фотограф. Все фотографировались. Ради этого события мне пришлось вчера самому перешивать отложной воротник командирской гимнастерки старого покроя на стоячий – под погоны.
Только 23-го вечером сменился и снова заступаю караульным начальником. Ворчи не ворчи, а офицеров-то мало.
29 маяВторой день, как живем в 7-8 километрах от Загорска, в лесу, где сами вчера разбили палаточный лагерь. Разместились поэкипажно. С утра расходимся на занятия по специальностям; после обеда, если не в наряде, приятно бездельничаем: пишем письма, читаем свежие газеты и зачитываемся редкими в походном быту книгами, в большинстве своем истрепанными донельзя.
Утром приезжал фотограф. Все фотографировались. Ради этого события мне пришлось вчера самому перешивать отложной воротник командирской гимнастерки старого покроя на стоячий – под погоны.
Только 23-го вечером сменился и снова заступаю караульным начальником. Ворчи не ворчи, а офицеров-то мало.
29 маяВторой день, как живем в 7-8 километрах от Загорска, в лесу, где сами вчера разбили палаточный лагерь. Разместились поэкипажно. С утра расходимся на занятия по специальностям; после обеда, если не в наряде, приятно бездельничаем: пишем письма, читаем свежие газеты и зачитываемся редкими в походном быту книгами, в большинстве своем истрепанными донельзя.
Смотрел кинофильм «Радуга» в Птицеграде. Городок этот лежит на полпути от нашего расположения до Загорска. На сеансе было много девчат – студенток здешнего учительского института, но познакомиться толком с ними и тем более поделиться впечатлениями о картине никто из нас не успел, так как сразу же после окончания фильма нас усадили в грузовики и увезли в лес.
2 июняВот уже второй день выступаю в роли новоявленного Ната Пинкертона, разыскивая в Москве (ищи иголку в сене!) дезертира из роты автоматчиков. Такая рота обязательно придается теперь каждому тяжелому танковому и самоходно-артиллерийскому полку (очень правильное нововведение). К нам в роту прислали несколько рядовых и сержантов – румяных молодцев в щегольских, пригнанных на славу шинелях с голубыми авиационными петлицами. Очевидно, эти «орлы» проштрафились, «воюя» в тылу. Одному из них, москвичу, не очень понравилось назначение в действующую армию, где он на деле мог бы проявить свою доблесть, и подлец сбежал. И вот вдвоем с товарищем беглеца, сержантом, мы разъезжаем из конца в конец Москвы то в метро (вчера впервые спустился я на станцию «Комсомольская»), то в троллейбусе, то в трамвае, то в автобусе, бродим по каким-то кривым закоулкам, среди старых, обшарпанных временем домов и домишек, заходим в подозрительные двери. Возвращаемся в полк поздней ночью, еле передвигая ноги от усталости и голодные, потому что выдаваемый нам, вместо обеда и ужина, сухой паек состоит из нескольких сухарей и банки американских консервов, да не колбасных и не тушенки, а каких-то сухих и спрессованных так, что их можно есть, только расковыряв ножом. «Чтоб вам подавиться вашим вторым фронтом!» – сердито ворчит сержант, перемалывая крепкими зубами сухое безвкусное крошево и высматривая водоразборную колонку, из которой можно было бы промочить горло.
3 июняВозвращаемся из Загорска с электрички пешком во второй половине дня. Розыски приказано прекратить: командование сообщило о дезертире куда следует, и теперь этому типу не позавидуешь.
Идем вчетвером: командир взвода разведки в пехотной фуражке с малиновым околышем, нарядный сержант из роты автоматчиков в авиаторской форме, командир машины со скрещенными пушечками на погонах и я – с танками.
Перед Птицеградом, у последнего поворота дороги, мощенной крупным булыжником, замечаем в тени деревьев четырех девушек, прилежно зубрящих что-то по конспектам и учебникам.
Командир разведчиков, самый старший среди нас и, следовательно, самый бывалый, тотчас круто сворачивает с тропинки и идет на сближение с девчатами. Он заводит с ними шутливый разговор, в который постепенно включаются все. Студентки некоторое время терпели наше общество, тщетно пытаясь углубиться в дебри старославянских прошедших времен, а потом подхватили свои книжки и толстые тетради и, отшучиваясь сердито, неторопливо направились в общежитие. Так как это было нам по пути, более полукилометра будущие учительницы шествовали в сопровождении представителей четырех родов войск (это отметила самая бойкая из них, рослая, как гренадер, по имени Юля).
Как самый неумелый и потому слишком стеснительный в общении с прекрасным полом, замыкаю шествие один, но идущие впереди, оживленно переговариваясь, шутливо препираясь и смеясь, разобрались по двое, и рядом со мною очутилась вдруг «лишняя», среднего роста девушка, черноволосая, с большими серыми глазищами, тоже, должно быть, «дичок». Она мягко, почти неприметно окает. Идем рядом, изредка коротко взглядывая друг на друга. Разговор не клеится, но за несколько минут пути чуть-чуть познакомились. Зовут ее Лида, она из Ивановской области, заканчивает первый курс отделения русского языка и литературы, и мы помешали девчатам готовиться к экзаменам. Смутившись, я извинился за товарищей и за себя. Помолчали. Через некоторое время она сказала, что боится знакомиться с танкистами, и, встретив мой недоуменный взгляд, объяснила, что ее школьный товарищ, окончивший десятый класс годом раньше ее и друживший с нею, попал в танкисты и сгорел вместе с машиной. Довод резонный, нечего сказать! Как будто только нашего брата подстерегает на фронте какая-нибудь смертельная опасность. Да эта Лида просто знаться со мной не желает. Подумал так про себя, а потом неумело посочувствовал девушке. Еще немного прошли – и прощаться пора: мы уже поравнялись с аркой, соединяющей улицу со двором институтского здания, построенного в виде замкнутого квадрата.
Девушки машут нам и весело приглашают всех в кино на завтра, заверяя, что у них в Птицеграде и танцы бывают. Последнее меня не привлекает, но, так как у нас завтра выходной день, решаю прийти завтра вместе со своими товарищами. Возвратясь в лес, разыскиваю палатку друзей и рассказываю им о полученном приглашении. У ребят разгораются глаза, и Федя с Павлом с энтузиазмом начинают готовиться к завтрашнему визиту в «птичий городок».
4 июняКроме недовольства собой, этот день ничего мне не принес. Зато Федя Сидоров и Павел Стаханов были в восторге от «ярмарки невест».
Птицеград получил свое название из-за больших птицеферм, построенных на просторном нижнем пруду. Днем вся его поверхность скрыта под белой копошащейся массой уток. Но зато очень живописен огромный верхний пруд – целое озеро, – в воды которого смотрится задняя стена института, бывшего монастыря. Посреди пруда – круглый остров с зелеными развесистыми ракитами и осокорями. По берегам тоже старые тенистые деревья – тополи и ветлы. С острова, из зеленой кущи, нависающей над водой, даже днем доносятся соловьиные трели.
5 июняСоюзники продолжают свое неторопливое (куда спешить?) наступление в Италии. Сегодня в честь взятия ими Рима в Москве был учинен салют.
6 июняНаконец-то наши «союзнички» «разродились»: открыли второй фронт в Северной Франции, высадив крупный десант. Уж не потому ли они осмелились перешагнуть 30-километровый Ла-Манш, что побоялись попасть к шапочному разбору в Европе?
И тем не менее это событие для всех нас явилось такой приятной неожиданностью, что весь день прошел как-то празднично. Еще бы не радоваться: мы уже и ждать перестали. И фотограф очень кстати из города прикатил. Снимались экипажами и поодиночке. Запечатлелись на память всем экипажем вместе со своим комбатом и мы. Потом пожелал сфотографироваться весь офицерский состав полка. В это время я прогуливался по опушке над оврагом с одним механиком-водителем, маленький рост которого служил предметом веселых шуток товарищей, и поэтому мы с ним чуть было не опоздали украсить собою историческое общее фото. Однако, как ни увлечены мы были горячим обсуждением перспектив, которые сулило открытие второго фронта, все же успели заметить приготовления на поляне, примчались со всех ног и с ходу приткнулись с левого фланга к большой группе офицеров. Федор с Павлом на карточке отсутствуют: они ездили в Загорск. Возвратясь оттуда пешком, они принесли новости: в Птицеграде обижаются, что я туда не являюсь. При этих словах Федя лукаво подмигнул. Сам чувствую, что пора навестить новых знакомых, и совсем уж собрался пойти, но испортил дело наряд: дежурю по парку боевых машин, которых еще нет. Сержусь.
8 июняПодумать только: мне стукнуло двадцать! Ведь это не так уж и мало... Слегка отметили с Николаем совершившийся факт. Только водка, к великому моему конфузу и огорчению, оказалась безбожно разбавленной. А мне специально за нею пришлось топать в Загорск. В деревне Ш., что лежит на полпути от лагеря до Птицеграда, встречаю женщину, возвращающуюся из магазина. Она тащит в авоське продукты, а в свободной руке держит на виду заткнутую газетой бутылку с разливной водкой, которая тоже, оказывается, выдается по карточкам. Обрадованный тем, что не нужно тащиться вдаль, не колеблясь, тут же отдаю последние четыреста рублей, даже не догадавшись попробовать содержимое бутылки на вкус.
15 июняВ Птицеграде неожиданно сталкиваюсь носом к носу с Никодимом Филинских – он из нашей, 13-й роты ЧТУ. Филинских франтовато, по-тыловому, обмундирован. Кривые ноги замаскированы модным галифе.