Собирая перья и старательно обертывая тряпицей чернильницу, чтобы не пролилось, писец раздумывал о том, насколько все изменилось на Руси. Еще не так давно одно слово послов освободило самого же Михаила Александровича из московского плена, а ныне на посла никакого внимания. Хотя Орда еще сильна и Мамай тоже силен.
Но не один гонец наметом помчался из Твери. В тот же день у пристани народ с изумлением наблюдал, как одна за другой отходят расшивы с воинами. На вопрос куда, только плечами пожимали:
– А пес его знает!
Рать ушла не только вниз по Волге, но и конными вверх в сторону Торжка. Переполошилась Тверь, почуяли угрозу. Не натворил бы князь опять бед.
Княгиня Евдокия Константиновна не знала, как и подступиться к мужу с расспросами, но все же не вытерпела, подластилась:
– Посол Мамайкин снова ярлык привез?
Михаил Александрович страшно злился, когда вспоминали его предыдущую неудачную попытку стать великим князем, все казалось – глаза колют. Вот и теперь рассвирепел:
– Чего это снова?! Теперь ярлык навеки мой! Плевать на то, что Дмитрий снова с войсками поперек волоков по Нерли встанет! Пусть стоит хоть до скончания века. – Он вдруг довольно хохотнул, видно, вспомнив что хорошее. – Не успеет. Рати ушли на Угличе Поле и на Торжок. Пока этот увалень очухается, все уже в моих руках будет!
– Михайло, а Ольгерд-то помочь обещался? – поосторожничала жена.
– Обещал, да только я сам справлюсь! Мамай поможет!
– Ордынцы?!
– А то я ярлык не у Мамая получал?
Через три дня вернулся гонец из Москвы, загнав коня, он и сам был в мыле. Новости не лучшие: вокруг Москвы войска полно. Пока стоят, куда пойдут, никто не знает.
– Опоздал Митька, я уже пошел, а он еще только собирается! – снова хохотнул князь.
Было от чего радоваться, его рать небось уже в Угличе хозяйничает и в Торжке тоже.На дворе страшно завыла собака, к ней присоединилась еще одна, потом еще и еще!.. Закудахтали глупые куры, забились в стойлах и на привязях лошади… Казалось, вся живность разом посходила с ума!
Поднявшийся шум и крики разбудили князя. Михаил Александрович вчера засиделся допоздна, все прикидывал, как что поделит и куда денет неугодных московских бояр. Старался никого из обидевших его тогда не забыть, даже Гавшу, хотя на дворе у того и было неплохо. Решил, что обязательно надо спросить толком, у кого и как сидел почти год сын Иван, когда его Дмитрий привез от Мамая в Москву (тоже могли бы посодействовать и помочь бежать!). Всех накажет примерно, всех!..
Первой мыслью было, что московская рать под Тверью, хотя понимал, что не могли так быстро, да и ворота заперты. Конечно, воскресный день, торг уже гудел, но князь надеялся на свою стражу и разведку.
Князь выскочил за дверь, навстречу холоп с мертвенно-бледным лицом и дурными глазами.
– Что?!
– Тама… тама… – слуга договорить не способен, только рукой тыкал в сторону двора.
Михаил Александрович оттолкнул, сам выскочил на крыльцо. И обомлел! По двору и улицам ветер нес пыль и все, что мог подхватить, но самым страшным было не это. На солнце уверенно наползала черная тень! Все вокруг окутывала настоящая мгла, было отчего дыбом подняться волосам и кричать дурными голосами.
Яркое июльское утро враз превратилось в настоящую ночь, потемнело сильнее, чем в сильную грозу. Но ни раскатов грома, ни даже облаков на небе не было видно. Просто солнце скрывалось точно за щитом.
Сколько длилось это безумие, никто не мог бы сказать, кричали все, хватались за голову, куда-то бежали… Но вдруг страшный черный круг стал отползать в сторону, точно освобождая солнце из плена. Князь, стоявший на крыльце, облегченно перевел дух. Темная, страшная тень медленно отступала, открывая по-прежнему яркое солнышко, обещавшее жаркий день.
Когда он вернулся в покои, княгиня Евдокия встретила мужа, сидя на ложе с широко раскрытыми глазами:
– Миша… что это, Миша?
Вид растрепанной, ошалелой супруги совсем не настроил Михаила Александровича на добродушный лад, презрительно поморщившись, бросил:
– Не знаю! Оделась бы!
Глядя вышедшему вон мужу, княгиня вдруг залилась горючими слезами. Конечно, она уже немолода, растолстела изрядно, подурнела с возрастом, и волосы седые, и руки дряблые… Но ведь все так, кто из рожавших женщин остается в годах красавицей? Может, с лица и хороши под румянами да белилами, а сними с них наряды, да сотри всю свеклу, ничуть не лучше будут. Почему мужчины этого не понимают?
О шуме за окном она из-за своей обиды на мужнину невнимательность даже забыла. Потому, когда девки, одевая и прихорашивая хозяйку, принялись наперебой ужасаться утренним страстям, вдруг спросила:
– А чегой-то случилось? Украли чего, что ли?
И надо же было в ту минуту снова войти в покои князю! Фыркнул, как кот:
– Украли!.. Только и знаешь кражи! На солнце тень наползала!
Укор был несправедливым, никакие кражи княгиню не интересовали, а давеча сам же не захотел объяснить, почему шум на улице! И губы Евдокии снова задрожали, едва не заревела. Не допустили девки, принялись в десять голосов рассказывать, как на солнышко вдруг наплыла черная тень и стало темно, как ночью! А потом тень отползла, и снова все исправилось. Спросить бы мужа, отчего такое бывает, но ведь не только не скажет, а снова дурой обзовет.
Михаил Александрович и сам не мог понять, почему так злится на супругу. Зря княгиня Евдокия думала, что это из-за оплывшей фигуры и двойного подбородка, мужу давно было наплевать на ее вид, коли понадобится что, так девок под боком немало, но его мысли заняты другим, потому и девки не очень нужны.
Сам себе тверской князь не желал сознаваться, что его оскорбляет отношение жены к его попыткам стать великим князем. Похоже, самой Евдокии Константиновне не нужно это княжение, ей и в тверском тереме хорошо. А Михаил Александрович не мог оставить попыток занять владимирский престол даже после прежних поражений. Отдать княжение Митьке московскому?! Не бывать тому!
А что до утреннего кошмара, так еще неизвестно, кому то предостережение. Может, как раз Москве! Все же ярлык у тверского князя. И он его никому не отдаст!Зря Михаил Александрович не придал должного значения рассказу взволнованного гонца, тот правильно понял, что вокруг Москвы собираются русские войска. И собирались они против тверского князя. Если бы он не чурался и приехал на общий сбор князей в Переяславле, то, может быть, понял, что не стоит встречать против всех-то сразу.
Но Михаил Александрович слушал Некомата и Ивана Вельяминова, а потому не замечал, что прошло время, когда меряться силами можно было с одной Москвой, призывая на помощь зятя Ольгерда. Теперь Ольгерд предпочитал не вмешиваться, а если и помогать, то слегка, а вот за Москвой встали остальные русские княжества. Даже Новгород, недавно поддерживавший тверского князя, и Олег Рязанский, всегда стоявший в стороне, и те объявили, что самоуправство Михаила Александровича и его потуги заполучить ярлык на великое княжение надоели.
Потому, когда Дмитрий Иванович кинул клич всем собраться, откликнулись многие. Хотя боялись не Тверского Михаила Александровича, а нападения Мамая из-за самоуправства Васьки Кирдяпы. Натворил бед, а теперь всем расхлебывай…
Но в Волок, куда вдруг позвал московский князь, собрались многие. С полками пришли: Владимир Серпуховской Храбрый и Василий Михайлович Кашинский, Дмитрий и Борис Константиновичи и Семен Дмитриевич Суздальские, Василий и Александр Константиновичи и Андрей Федорович Ростовские, Роман и Василий Васильевичи Ярославские, Федор Михайлович Моложский, Андрей Федорович Стародубский, Федор Романович Белозерский, Роман Михайлович Брянский, Роман Семенович Новосильский, Семен Константинович Оболенский с братом Иоанном Тарусским и даже племянник Святослава Смоленского, Иван Васильевич.
Федор Романович Белозерский, увидев нижегородского князя вместе со средним сыном, усмехнулся:
– А город-то на кого оставил? У тебя Орда-то под боком.
– Василий там.
– Пустил козла в огород! Смотри, Дмитрий Константинович, было бы после куда возвращаться!
– Тьфу на тебя! – в сердцах ругнулся Дмитрий Константинович, у которого у самого кошки скребли на душе от опасения, чтобы Васька снова чего не натворил.
Конечно, Михаил Александрович никак не ожидал такого единства среди князей, над которыми благодаря купленному Некоматом ярлыку стоял великим князем. И очень надеялся на помощь Ольгерда и самого Мамая. Если верить сурожанину, то у Мамая уже нога в стремени была.
Но шли день за днем, в Волоке собралось уже огромное войско, а садиться в седло окончательно темник что-то не собирался, и Ольгерд, хотя и ворчавший на беспокойного Михаила, но никогда не оставлявший его без помощи, тем более против Москвы, тоже медлил. Да и как ему было пройти, если этот щенок умудрился встать на пути, отрезав литовцев от Твери? Вот когда Михаил Александрович понял хитрый замысел Дмитрия, собиравшего войска в Волоке! Он разом отсекал помощь Литвы.
Ничего, есть еще Мамай! – успокаивал себя тверской князь. А еще Новгород, который никогда не покорится Москве.
Михаил Александрович не знал, что Мамая уже уведомили о сборе русских полков, а еще о том, что на южной границе Московского княжества для охраны оставлены полки воеводы Боброка. Класть свои и так не слишком сильные пока войска просто ради помощи князю-неудачнику Мамай не собирался. Для решительного броска на Москву время не пришло, а защищать ярлык тверского князя не хотелось вовсе.
А новгородцы не простили тверичам недавнего разгрома и разграбления Торжка (и к чему было Торжок-то обижать?).
Князь Михаил Александрович остался один против всей остальной Руси. Это он осознал, когда в начале августа объединенные русские полки с легкостью взяли Микулин и двинулись к самой Твери. Как раз в это время князю вдруг сообщили о том, что Некомат сурожанин… исчез!
Михаил Александрович распорядился спешно готовить город к осаде. Вообще-то он был готов, оставалось только поторопиться за городские стены посадским.Некомат
В Твери вдруг стало беспокойно. Прежде других засуетились купцы, ходившие в Низовские княжества и в Орду. В Орде, правда, все по-прежнему, в Сарае нестроение, потому им не до Руси. А вот в русских княжествах точно к большому походу готовятся.
– Матвей, слышь, а не уйти ли из города от греха подальше? – жена приставала с этим вопросом уже не первый раз. Еще недавно зажиточный тверской купец Матвей Барзин и слушать ее не хотел, отмахивался, как от назойливой мухи. А вот когда поговорил со своим помощником Овдеем, примчавшимся из Москвы, и сам задумался. Овдей твердил тоже:
– Бежать надо, Матвей Андреевич! Москва такую рать собирает, что на сей раз и Ольгерд не поможет.
– Так они где собираются?
Овдей, жадно глотая горячее ушное, видно, был очень голоден, мотал головой:
– Собираются в Волоке…
– Чего же там-то? Значит, на Литву идут! Ежели к нам, так прямо от Москвы и шли бы.
И снова крутил головой Овдей:
– Не, Матвей Андреич, они правильно делают! Так Ольгерд на помощь прийти не сможет. Хитрые воеводы у князя Дмитрия. Да и он сам не промах, хотя и молод пока.
Матвей мрачно смотрел в окно, он перебрался в Тверь из беспокойного Пскова не так давно, только-только осел, торг наладил, а теперь снова перебираться? И куда? В сильную Москву? А ну как Михаил Александрович все же сговорится с Ольгердом и Мамаем и ту самую Москву с землей сровняет? Когда ж на Руси спокойно-то будет, чтоб можно было ездить в далекие холодные северные места, покупать пушнину, а потом возить ее в Царьград или дальше?! А не захочет, так вон фрязям здесь продавать.
Но сейчас думать приходилось не о том, Михаил Александрович твердо решил сделать последнюю попытку стать-таки великим князем. И ради этого пойдет на все! А тверскому купцу Матвею Андреевичу совсем не хотелось терять свои пушные склады из-за несогласия одного князя с другим. И он поспешил отправить свои богатства подальше от Твери. Только куда? Где ныне на Руси спокойное место?
Со стороны Литвы шли невеселые вести, войска, что под Дмитрия Ивановича Московского встали, собирались в Волоке Ламском. Подумал-подумал купец и решил уезжать в Переяславль. Принялись укладываться. Торопились, потому как вести доходили одна другой хуже: супротив тверского князя поднялись, почитай, все русские удельные князья!
На четыре большие расшивы укладывались и прочно обвязывались тюки со скорой, ларцы с каменьями и золотишком, а княгиня все норовила запихнуть побольше своего бабьего, то прялку старую (на ней еще матушка пряла!), то сундуки с рубахами да портами… Матвей Андреевич ругался:
– Лучше денег взять, рухлядь можно и на месте купить! Из Пскова, считай, с одним большим кошелем приехали, да ничего, на ноги встали, так и теперь!
Когда уже все было почти готово, на дворе появился необычный гость. Купец смотрел на него и не мог понять, что в человеке не так. Одет по-русски, рубаха подпоясана, порты как у всех, говорит складно, даже слишком… Гость стал просить взять его хотя бы на первое время с собой, мол, чуть позже отобьется и пойдет сам по себе. А за услугу хорошо заплатит.
И вдруг Матвей Андреевич понял, что не так у пришлого – на лице не было бороды, так, щетина только, но он немолод, а у взрослого мужика подбородок едва прикрыт бывает, только если брил его!
Но раздумывать было некогда, примчался Овдей с криком:
– Подходят к Твери-то! Еще час-другой, и вовсе не уплывем!
Заголосила купчиха, ее поддержали дочки. Матвей прикрикнул на дурех и махнул нежданному попутчику:
– Садись, быстрей!
Пока спешно гребли от Твери, пока возились, выстраивая расшивы так, чтобы идти было удобней, совсем забыл о человеке, которого взял с собой. А чуть успокоилось и стало понятно, что ушли, задумался: кто таков? А ну наведет на их расшивы тех же ушкуйников?
Сам попутчик пристроился на расшиве, где были обе дочери купецкие да сама купчиха. И даже со стороны было видно, что уболтал младшую Феодосию. Девка и без того точно на углях горячих сидит, беспокойная, а тут расцвела вся, зарумянилась, глаза блестят!.. Матвей Андреевич вздохнул: вот такова была ее мать, когда встретил красавицу на чужом дворе, а отец велел собаками травить… Чуть отлежавшись, Матвей просто умыкнул любушку. С тех пор хорошо жили, шестерых деток родили: четверо сыновей и две дочушки-раскрасавицы.
Эх, знать бы, как судьба у детей сложится!.. Сыновья уже при деле, старший даже женат и плыл с женкой и детками, а девки на выданье, о них крепко задумываться приходится.
Женихов уже приглядывали, хотя в такое беспокойное время не до свадеб. Но на Руси спокойно никогда не бывало, если ждать, так можно и вовсе дочь в старых девах оставить. Старшая – та все с Овдеем якшается, помощник Матвея готов сватать, стоит только дать знак. Сам купец не против. А за старшей и младшая подоспеет. Только вот к этому жениху сердце у Матвея не лежало. Что не нравилось кроме явно бритого подбородка, и не смог бы объяснить. Глаза какие-то недобрые, словно ищут что-то, высматривают.
Но попутчик долго им надоедать не стал, стоило отплыть подальше от Твери, Волга вдруг повернула на полудень, открывая многочисленные отмели вдоль берегов, вдруг показал на одну из них по правому берегу:
– Вон там меня высадите.
Все расшивы приставать не стали, да и та, на которой плыл необычный попутчик, лишь приблизилась к песчаной косе, он выпрыгнул, махнул рукой и побрел к берегу по колено в воде, не оглядываясь. Глядя вслед уходившему беглецу, Овдей усмехнулся:
– А ведь он фряг, Матвей Андреевич.
Тот хмыкнул:
– И верно – фряг. Вот потому и лицо бритое! То-то я смотрю, рожа его мне чем-то знакома! Купчишка небось.
– И крестится не по-нашему, глянь-ка. Навроде и крестом, да только слева направо.
Это подтвердилось почти сразу. Солнце уже клонилось к закату, было решено пристать к берегу, чтобы не плыть ночью. Едва расположились, выставили охрану из слуг, как дочь подала отцу небольшой кошель:
– То тебе от Нико за своз. А это он мне подарил! – на пальце девушки красовался перстень с большим камнем. Даже в неверном свете гаснущего дня Матвей разглядел, что камень дорогой. А дочь продолжала щебетать. – Он сказал, что вернется меня сватать!
Но отца заинтересовало другое:
– Как говоришь, его зовут?
– Никола… Нико… Матт…
Договорить не успела, купец хлопнул себя по лбу и захохотал:
– Слышь, Овдей? А какого знатного гостя мы из Твери вывезли! Это ведь Некоматка был! Который князю нашему ярлык от Мамайки привез! – Он повернулся к дочери: – Жди, голуба моя, жди, когда этот сурожский пройдоха к тебе вернется!
Немного погодя они с помощником наперебой объясняли друг другу, что такого непривычного было в беглеце.
– То-то худо в Твери, если Некоматка сбежал! Верно мы сделали, когда ушли.
Отец радовался, а дочь рыдала, уткнувшись в плечо сестры. Ей уж очень приглянулся такой разговорчивый и такой богатый Нико, за которым Феодосия была готова идти хоть на край света… Только бы позвал, только бы не забыл.
Куда девался сам Некомат, не знал никто. А тот просто поспешил окружным путем в свою подмосковную деревню, где на дальнем хуторе в потаенном месте был зарыт немалый сундук с золотишком. На черный день. Узнав, какая рать движется на тверского князя Михаила Александровича, Некомат решил, что если уж не черный, то вполне пасмурный день наступил и пора хотя бы часть припасенного забирать и перепрятывать в более укромном уголке.
Но и сам Матвей Андреевич с семейством далеко не уплыл, высланные вперед разведчики сообщили, что там тоже не все ладно. На ночь встали на большом острове посреди реки, выставили хорошую охрану, а вперед напрямки через лес выслали разведку, чтоб не выплыть назавтра невесть на что после крутого поворота. В этом месте Волга точно передумывала бежать к Москве, вдруг круто от нее отворачивала. Не прошло и полночи, как примчались слуги, отправленные вперед с сообщением, что там за поворотом тоже множество расшив. Куда движутся – непонятно, то ли к Твери, то ли к Угличу.