Евдокии Митяй почему-то не очень понравился. Соглашалась, что высок, просто загляденье как хорош в облачении, что обладает прекрасным голосом и службу ведет так, что мороз по коже, что умен, не навязчив, что хороший рассказчик и слушатель… Со всем соглашалась, но душа у княгини к новому духовнику все равно не очень лежала. Женское сердце куда чувствительней мужского, жена душой почует то, что с мужем случится через много лет. Особенно любящая женщина, особенно такая, которую потом назовут святой. Евдокия даже пожаловалась Владимиру, что у Митяя вера словно в слова уходит, а душу не задевает. Может, потому и его слова у нее душу тоже не задевают?
Но Дмитрий привычно стоял на своем: будет Митяй его духовником, и все тут! Следом за князем такое желание изъявили и многие бояре, как же не повторить то, что сделал великий князь? Мог ли сам Митяй, сын обычного приходского священника из Коломны, вслед за отцом получивший небольшой приход там же и совершенно случайно оказавшийся на службе в Вознесенском храме, знать, чем обернется для него нежданное знакомство с великим князем?
Вожа
Тохтамыша Мамай не боялся совершенно, пока не боялся. Этот хан, хотя и настоящий чингизид, но такая же игрушка в руках сильного Тамерлана, каких у самого Мамая за последние годы было несколько. Пожалуй, приди к нему Тохтамыш и предложи взаимовыгодную дружбу, Мамай оставил бы неудачнику левый берег Волги, ему достаточно и правого. Но пока темнику, вопреки всем правилам и законам Орды уже открыто называвшему себя ханом, было не до ставленника Тимура, пусть себе пыжится, придет и его время.
Сейчас Мамая снова интересовала Русь. С этим заносчивым мальчишкой, который несколько лет назад вскружил головы всем обитателям и обитательницам Мамаевой ставки, пора разбираться по-настоящему. Но сразу идти на Русь всем войском Мамай не мог, во-первых, еще не было достаточно сил, а во-вторых, сначала лучше потрепать окраины, запугать остальных князей, чтоб не смели приходить на помощь Москве, договориться с тверским князем Михаилом, тот так и не успокоился, с рязанским Олегом, чтобы беспрепятственно пропустил, а уж потом браться за Дмитрия Московского. Ему надо свернуть шею раз и навсегда, чтобы и через три поколения русские с ужасом рассказывали, как расправился всесильный Мамай с этим самодовольным князьком, посмевшим пойти против воли хана!
Ничего не подозревавший Дмитрий Иванович жил своей жизнью, то есть он, конечно, понимал, что невыплаты дани и неподчинения Мамай ему не простит. Но могучему темнику приходилось кланяться тогда, когда в Сарае не было власти. За неимением князя кланяются его воеводам. Теперь правитель был, сначала это Урус-бек, а потом Тохтамыш. Многочисленные нужные люди из Сарая давно объяснили Дмитрию Ивановичу, кто такой Тохтамыш и какие силы стоят за ним. Тохтамыш чингизид, его власть законна, а уж каким путем добыта – это дело самой Орды, но никак не Руси.
А что у Мамая ярлык получал, так у кого еще было это делать, если в Сарае в то время ханы точно погода весной, по два раза на дню менялись! Ныне Дмитрий Иванович считал себя от всех обязательств перед незаконным ханом Мамаем свободным. Что Тохтамышу пока крест не целовал, так к чему торопиться, позовет – поедет и подарки повезет, а пока не спрашивают, к чему самому на лишнее ярмо нарываться?
Мамай начал разведку малыми силами. Причем он решил для начала оторвать от Москвы Нижний Новгород. Сначала туда совершил разбойный набег не очень-то и большой конный отряд. Но наскочил неожиданно, горожане едва успели переправиться на другой берег сами и с тоской наблюдали, как татары грабят и жгут их город.
Следующим стал собираться набегом лучший темник Мамая его старый приятель еще по Джанибековым временам мурза Бегич. Задачей мурзы было вычистить русские земли так далеко, как только успеет до холодов.
Вот с этим войском и решил отправить своих людей Иван Вельяминов. Боярину до зубовного скрежета надоело сидеть сложа руки, вспоминать былое величие и мечтать о мести. Понемногу он гадил и Дмитрию, и его брату Владимиру, рассказывая о них небылицы. Но это не шло ни в какое сравнение с забрезжившей возможностью свергнуть и того, и другого.
Добраться до Дмитрия пока не получалось, отправленный вместе с Некоматом Никита едва унес обратно ноги. И самому Некомату бежать удалось с трудом. Но с юрким купцом Иван Васильевич больше не связывался, себе дороже. У Некомата деньги, много денег, а у него? Одна злость на испорченную жизнь и желание собственными зубами загрызть Дмитрия. Пока решил начать с меньшего – с Владимира.
В Орде было хорошо известно все, что происходило на Руси, Вельяминов знал о строительстве в Серпухове. О том, что князь Владимир Андреевич решил поставить себе большой город на Наре, заложил там не только крепость и дворец, но и монастырь, причем привлек Сергия Радонежского. Сразу появилась предательская мыслишка: а почему не желает сидеть рядом со старшим братом? У них ведь в Москве даже терема рядышком стоят, один к другому только что не в исподнем ходить может. Может, решил и вовсе отделиться? Владимир тоже Рюрикович, тоже внук Ивана Калиты, только его отец младший сын был у Ивана Даниловича, а отец Дмитрия средний.
Ивана Вельяминова просто раздирала мысль о возможности при помощи Владимира насолить Дмитрию, а то и вовсе скинуть ненавистного князя с московского престола. И хотя сам Вельяминов немало гадостей наговорил о серпуховском князе в Орде, но мог забрать свои слова обратно, если тот станет помогать против своего братца.
Слухи слухами, а разобраться надо было на месте. Нет, не в Москве, туда никому из них хода нет, а вот в Серпухове возможно. Услышав про готовящийся поход Бегича, Иван Васильевич сразу смекнул свою в том выгоду.
– Григорий, слышь? Хватит спать на одеялах, зад не болит от лежания? – Вельяминов легонько пнул своего разжиревшего от безделья и лени попа Григория. Тот нехотя открыл глаза, почесал пятерней волосатую грудь и буркнул в ответ:
– Заутреню отстоял, до вечерни еще далеко… Че делать-то?
– Где Никита?
– А пес его знает! – честно сознался поп. – Небось опять баб щупает. Ты ему скажи, Иван Васильич, попадется же, по головке не погладят. А за ним и мы пострадаем. Неуемный он, кажен день баба нужна. Купил бы себе по-магометански и пользовался, а то ведь чужих щупает…
Все это он произносил, сползая на пол со своего ложа и пытаясь чуть привести в порядок одежду и растрепавшиеся от долгого сна волосы. Вельяминов давно бы уже прервал не в меру болтливого попа, особенно в части советов про покупку бабы по ордынским обычаям, но мысли боярина были заняты другим. Как доверить самое тайное вот этому? А отправлять в Серпухов одного Никиту негоже, тоже не справится.
Не дослушав стенания Григория, махнул рукой:
– Вели Никите ко мне прийти немедля!
– Да где ж я его возьму?! – почти возмутился поп. От безделья и сытной еды он заметно припух, стал донельзя ленивым и строптивым.
Вельяминов вдруг взъярился:
– Мне самому искать?! Кормишь вас, дармоедов!.. Повыгоняю всех к чертовой матери!
Не упоминание нечистой силы, а обещание быть изгнанным заставило Григория шустро закончить свою не ко времени заботу о внешности. Строптивость как волной смыло, вмиг стал шустрым и озабоченным:
– Щас, Иван Васильевич, щас найду… Чего ж сердиться сразу? Найду, не сумлевайся…
Глядя вслед выскочившему вон попу, Иван решил, что отправит на Русь обоих, но все главное скажет только Никите. Поп пусть идет в помощь, чтоб в нужное время сделал нужное зелье. О том, что ждет посланцев, если их поймают, Вельяминов и думать не собирался. Их дело выполнить повеление боярина, если столько лет живут за его счет!
Когда войско мурзы Бегича отправилось разорять русские земли, в его обозе ехали два посланца Ивана Васильевича Вельяминова – рослый, упитанный мужчина в рясе и с ним тоже весьма крепкий инок не инок, может, просто послушник?.. Татарам было все равно, не мешали, и ладно. Вельяминов сообщил, что отправил своих людей по делу, какому – никому не сказал, но его и не спрашивали. Слишком много гадостного сделал своим сородичам Иван Вельяминов, чтобы ордынцам бояться его предательства или попытки помочь Руси. Более яростного противника великого князя и всех, кто с ним, даже в Орде найти трудно. Мамай не сомневался, что в следующем походе на Москву, который будет возглавлять уже не Бегич, а он сам, обязательно примет участие и этот беглый московский боярин. Но сейчас Мамаю не до Вельяминова, тот ничтожен и ничего не может, к чему такого опекать?
Мамай не делал ставку на несостоявшегося тысяцкого в своих планах покорения Москвы. Этот недостоин встать даже во главе сожженной Москвы! Он предатель, шакал! Предал один раз, предаст и еще. Но пока Вельяминов был Мамаю нужен, хотя бы про запас, а потому жил в его ставке на унизительном положении нахлебника. Свои деньги давно закончились, Некомат, тот успел кое-что припрятать, а Вельяминов не собирался жить в Орде, вот и выехал едва не в чем стоял. Необходимость постоянно ждать подачек от темника озлобляла Ивана Васильевича еще сильнее. Мамай втайне посмеивался: ничего, злее будет! Вот сойдутся меж собой он и Дмитрий Московский, посмотрим, кто кому глаза-то выдерет! А хороша получилась бы забава: обещать Москву тому, кто победит в поединке без оружия! Пообещать и посмотреть, как станут рвать друг дружку зубами эти двое… А потом отдать пустую Москву победителю, посадив того в железной клетке одного посреди сожженного дотла города и оставив догнивать под вой одичавших собак!
Не знавший таких коварных планов своего покровителя Вельяминов торопился отправить к Владимиру Андреевичу Никиту с Григорием. Он не сомневался, что ловкий Никита сможет подсыпать серпуховскому князю нужное зелье в нужное время. Потеряв любимого брата и верного друга, Дмитрий впервые почувствует, что такое месть. Иван Васильевич мысленно потирал руки, представляя неутешное горе князя Дмитрия Ивановича.
Никита собирался в поход даже с охоткой, почему-то не думалось, что предстоит сделать, зато манила сама возможность попасть на Русь. Одна мысль, что можно будет вволю помыться в баньке, и та грела. Видно, это же чувствовал и Григорий, поп вел себя точно блаженный. В обозе они пристроились как можно дальше от передовых отрядов, чтоб даже ненароком не попасть под русские или ордынские стрелы.
Бегич шел на Русь довольно скрытно, но у князя Дмитрия не спала разведка; едва только стали подтягиваться к границам Рязанского княжества ордынские отряды, как он принялся спешно собирать свои, решив на сей раз возглавить отпор Бегичу. Только двигаться пришлось осторожно, все время выверяя и движение ордынцев, чтоб не обошли и не напали сзади, как случилось при Пьяни. Тогда молодой княжич Иван Дмитриевич Нижегородский не сообразил такой возможности и его с легкостью окружили и крепко хмельных русских легко побили на берегу Пьяни. И название у речки-то какое!
Тогда Мамай отправил на первую разведку боем на рязанские и нижегородские земли только что перешедшего к нему царевича Араб-шаха. О том, что Арапша идет разорять русские земли, Дмитрию донесли быстро, так же быстро он собрал войско. Но и у Арапши разведка тоже работала неплохо, почуяв опасность, хитрый полководец спешно остановился и постарался стать незаметным. Видя, что опасности пока нет, Дмитрий Иванович увел московскую рать обратно, оставив под рукой брата Евдокии Ивана Дмитриевича и князя Семена ярославские, владимирские, муромские, юрьевские и нижегородские полки. Этого вполне хватало, чтобы отразить Арапшу, если бы тот все же вздумал сунуться на русские земли. Но!..
Слыша рассказы о побоище на реке Пьяне, Дмитрий не просто скрипел зубами, он рвал и метал! Было от чего. Июльская жара разморила бестолковых вояк, и те устроились лагерем на берегу Пьяни отдыхать, совершенно не заботясь о хорошей разведке. Когда на лагерь налетели отряды Арапши совсем не с той стороны, откуда их вообще могли ждать, у большинства вояк даже наконечники на копья оказались не насажены! Это был не бой, это было просто избиение безоружных и к тому же хмельных мужиков. Очень многие даже не поняли, что произошло, как были убиты либо повязаны крепкими веревками и угнаны в плен.
В одночасье, практически без боя были уничтожены множество русских полков. Дмитрий Иванович стискивал руками рукоять меча, с хрипом грозя: «Убью своими руками!» Но убивать было некого, княжич Иван Нижегородский и князь Семен нашли свой жизненный конец в водах речки Пьяни, как и многие другие. Рассказывали, что невеликая река даже вышла из берегов от перегородивших путь воде трупов.
Дмитрий жаловался Владимиру:
– Что ж, никому и доверять нельзя? Стоило оставить без присмотра большое войско, как оно тут же, напившись, полегло под вражьими саблями!
Владимир как всегда спокойно и рассудительно произнес:
– Придется самим ходить во главе. Тебе нельзя, я пойду.
– Вот как ты можешь говорить спокойно?! Я так не умею. Кажется, помчался бы туда и зубами загрыз Арапшу!
– А чем тот виноват? Это наши сами попались.
– Да, Иван с Семеном виноваты, и Арапшу проглядели, и людей погубили…Прошел год, и теперь на Русь шел новый набежник – Бегич. У того и войска побольше, да и сам мурза опытней, еще у Джанибека темником был. Такого главное было не пропустить мимо, чтоб не натворил бед на земле Русской и не обошел с тыла, как Арапша.
Но на сей раз удалось, кроме того, Бегич видно и сам решил дать бой русским, совершенно не боясь никаких их отрядов. В Рязанской земле у реки Вожи к Дмитрию Ивановичу присоединился князь Иван Пронский со своими отрядами. Олег Рязанский привычно сидел за своими стенами. Посовещавшись, русские встали на своем берегу подле брода.
Стояла теплая, сухая осень, вернее, она только началась, но уже полыхали огнем деревья, летели по ветру липкие паутинки, в прибрежных зарослях гоготали, суетились разжиревшие за лето утки и гуси, собираясь в дальний путь. На огородах вовсю разлеглись капустные кочаны, раскинув вольно нижние листы точно дородные бабы свои юбки на лавках. Почему-то мелькнула мысль: будет ли их кому собирать? Если выстоят русские против Бегича, то будет, а потонут в Воже, как тогда потонули в Пьяне, так и не только кочаны сиротинушками на Руси останутся, но и целые города.
В лагерь Дмитрия Ивановича примчался Семка Удалой от сторожевых, выставленных подальше для присмотра за Бегичем.
– Ну что? – князь заметно напряжен.
– Близко уже, скоро к Воже с той стороны подойдет. – Семка едва переводил дух, пришлось спешно переправляться через реку, и хотя здесь брод хорош, все равно выдохся.
– Ты почему так устал? – вдруг поинтересовался Дмитрий. – Брод тяжел или скакал долго?
– Не, – замотал головой Семка, – брод не так уж плох, течение небольшое и дно хорошее. Я просто на рысях.
– Пора и нам переправляться, Дмитрий Иванович, – откликнулся Тимофей Вельяминов, – а то как бы Бегич нас не опередил.
– Где еще на Воже броды близко?
– Нету таких. Только этот, у остальных по обоим берегам лес, Бегичу не подойти с конными, да и нам тоже.
– Вот то-то и оно. Ему придется переправляться здесь.
– Потому и пора, чтоб не пустить на этот брод!
– Не-ет… – хитро прищурил глаза Дмитрий. – Пусть он у нас на виду переправляется!
– А ежели не пойдет? – все же засомневался Пронский.
– А мы ему место уступим, чтоб еще куда не ушел…
– Как это?
– Пошли за мной! – махнул рукой Дмитрий, увлекая Даниила Пронского и Тимофея Васильевича Вельяминова на берег. – Чем этот брод хорош? Тем, что здесь и с той, и с другой стороны поляны есть. Если мы встанем прямо за бродом, конечно, Бегич не пойдет, не настолько глуп, чтоб под стрелы подставляться. А мы чуть постоим и отойдем подальше, вроде как испугавшись. А как на нас пойдет, ударим с трех сторон.
Так и случилось: передовые отряды Бегича не рискнули переправляться сразу, но когда подошли основные силы, Дмитрий дал команду чуть отойти, вроде испугавшись. Сам ордынский мурза хохотал, увидев, как медленно отползают русские полки; если они перепугались от одного вида ордынской рати, то что будет, когда всадники хлынут сплошной волной? Слабоват московский князь Дмитрий Иванович, ох, слабоват! Ближе к вечеру собрав мурз, Бегич распорядился переправляться быстро и сразу вступать в бой, накатывая валом на этих трусливых русских. «Видно, помнят Пьяну!»
Брод действительно был удобным, мелким, с плоскими берегами. На стороне русских берег чуть подальше от реки поднимался, но тоже не круто, у самого брода места было мало, и нападать следовало почти с лету.
Ордынцы начали напором, едва переправившись, сразу постарались ударить в лоб. Но полк Дмитрия Ивановича выстоял, а слева и справа на уже втянувшихся в бой ордынцев напали полки Даниила Пронского и Тимофея Васильевича Вельяминова. Никак не ожидавшие такого отпора ордынцы закрутились на месте, а его-то как раз было мало, развернуться на небольшом участке свободной земли подле брода было негде.
Передние пытались повернуть, но сзади все накатывали новые волны наступавших ордынцев, в один миг все смешалось. Не в силах ни отразить внезапное нападение с трех сторон русских, ни развернуться, чтобы организованно отступить, войско Бегича в панике бросилось обратно, давя и сметая своих же. Хуже нет паники, тем более в конном войске! По русским рядам пролетело распоряжение: татар гнать только до брода, за реку пока не соваться, уже темнеет.
Теперь уже русские избивали отборные полки ордынского мурзы. Такого погрома Орда, пожалуй, не видела! Ордынцев гнали до самой темноты, нещадно избивая. У ордынцев погибли князья Хазибей, Коверга, Бегичка, Карабулук… Жалкие остатки войска Бегича спасли темнота и сильный туман, упавший на округу следующим утром. Теперь уже Вожа вышла из берегов, заваленная мертвыми телами. Только на сей раз это были ордынские тела!
Никита и Григорий не спешили к передовым отрядам, ни к чему, пусть одолеют русские полки, тогда и двинемся вперед – решили невольные приятели. Они спокойно улеглись под телегой, пережидая жаркое августовское солнце. От реки издалека уже доносились звуки начавшейся битвы. Всадники Бегича явно начали переправляться. Слышны были крики людей, ржание поднятых на дыбы лошадей, лязг оружия.
Никита прислушался: видно, бой завязался нешуточный, русские решили стоять насмерть. Жалко, много погибнет, у Бегича сильное войско, это не Арапша, а ведь тот малым числом побил такое количество русских. Никите было откровенно жаль тех, кто сложит головы на берегу Вожи или будет угнан в полон. Но помочь он ничем не мог, а потому старался не задумываться. Война есть война, самим бы уцелеть.