— Ну, в этом нет вреда, Хокинс, — заметил капитан Мидоуз.
— Не знаю, — возразил помощник. — Самый святой христианин это тот, кто ближе всех к Богу, но самый святой из черномазых это, по-моему, тот, кто ближе всех к дьяволу. Потом, вы сами видели, капитан Мидоуз, чем они занимались в плавании — читали книги, написанные на дереве вместо бумаги, да болтали на квотердеке ночи напролет. Чего ради им понадобилось завести собственную карту и отмечать на ней каждый день наш курс?
— Да не делали они этого, — сказал капитан.
— Вот именно, что делали, и если я вам раньше не сказал, так это потому, что вы вечно надо мной из-за них насмехались. У них были свои инструменты, когда они ими пользовались, не могу сказать, но каждый полдень они вычисляли широту и долготу и отмечали положение судна на карте, пришпиленной в их каюте к столу. Я их заставал за этим, и юнга тоже.
— Ну, я не вижу, что это доказывает, — отозвался капитан. — Хотя, должен признать, что это странно.
— Я вам еще кое-что странное расскажу, — продолжал помощник с ударением. — Знаете, как называется залив, в котором нас выбросило?
— Я узнал от наших добрых друзей, здесь присутствующих, что мы на Вигтаунширском побережье, — ответил капитан, — но не слыхал названия залива.
Помощник мрачно наклонился вперед.
— Это залив Киркмэйден.
Если он рассчитывал удивить капитана Мидоуза, то не ошибся, потому что этот джентльмен на несколько минут потерял дар речи.
— Вот это в самом деле поразительно, — повернулся он наконец к нам.
— Эти наши пассажиры поначалу все нас расспрашивали о заливе с таким названием. Ни Хокинс, ни я ничего им сказать не могли, видимо, на карте он включен в залив Льюс. То, что мы именно здесь разбились — необыкновенное совпадение.
— Слишком необыкновенное, чтобы быть совпадением, — проворчал помощник. — Я видел сегодня утром, когда все еще было спокойно, как они показывали друг дружке на берег по правому борту. Они хорошо знали, что там их порт назначения.
— Что все это по-вашему означает, Хокинс? — встревоженно спросил капитан. — Какова ваша теория?
— Я так считаю, — отвечал помощник, — что этим трем швабрам не труднее было устроить шторм, чем мне — опрокинуть вот этот стакан грога. У них, видно, нашлись свои причины стремиться в это Богом забытое — извините, я не говорю о вас, господа — в это Богом забытое место, и они избавили себя от лишнего труда ехать в Глазго. Вот как, по-моему, обстоит дело, хотя чего трем буддистским проповедникам приспичило искать в заливе Киркмэйден — это выше моего понимания.
Отец поднял брови, выражая сомнение, которое гостеприимство не позволило ему облечь в слова.
— Думаю, джентьмены, — проговорил он, — вы оба сильно нуждаетесь в отдыхе. Если хотите, я проведу вас в ваши комнаты.
Со старосветской церемонностью он проводил их в лучшие гостевые спальни лэрда, а когда вернулся в гостиную, предложил мне пройтись на берег и узнать, не случилось ли что-нибудь новенькое. Первый бледный свет зари уже рождался на востоке, когда мы во второй раз подошли к месту кораблекрушения. Ветер улегся, но море еще сильно волновалось, и полоса рифов предстала перед нами одной шипящей сверкающей линией пены, словно яростный старый океан скалил белые клыки на ускользнувшую от него жертву. По всему берегу усердно трудились рыбаки и арендаторы, подбирая бочки и бревна, как только их выбрасывало волнами. Однако, мертвых тел никто не видел, и нам объяснили, что на берег попасть могут только плавучие предметы, потому что сильное подводное течение неизбежно утащит в море все, что погрузится. Что до возможности, чтобы несчастные пассажиры добрались до берега — здешний практичный народ и слышать об этом не хотел. Нам бесспорно доказали, что если они не утонули, так вдребезги разбились о скалы.
— Мы сделали все, что было можно, — печально подытожил отец, вернувшись домой. — Боюсь, что бедный помощник слегка повредился в уме от внезапности несчастья. Ты слышал, он считает, что буддисткие священники вызвали шторм?
— Да, слышал, — ответил я.
— Больно было его слушать, — продолжал отец. — Как ты думаешь он не станет возражать, чтобы я поставил ему маленький горчичник под каждое ухо? Это должно снизить кровяное давление в мозгу. Или может быть, лучше разбудить его и дать ему две снотворные пилюли? Что ты скажешь, Джек?
— Я скажу, — зевнул я, — что лучше всего дать ему поспать, да и сами ложитесь. Его можно будет уврачевать и утром, если понадобится.
С этими словами я поплелся в спальню и скоро уже спал глубоким сном без сновидений.
Глава 12 О трех ипостранцах на берегу
Я проснулся не то в одиннадцать, не то в двенадцать, и в потоке золотого света, льющегося в окно, мне показалось, что страшные бурные события этой ночи мне привиделись в фантастической сне. Трудно было поверить, что мягкий ветерок, шепчущий в листьях плюща у окна, могла породить та же стихия, которая сотрясала дом до основания всего лишь несколько часов назад. Природа словно раскаивалась, что поддалась страстям, и старалась ублаготворить обиженный мир теплом и солнечным светом. Птичий хор в саду звенел изумлением и восторгом.
Внизу несколько потерпевших кораблекрушенре моряков, которым явно пошел на пользу ночной отдых, обрадовано и благодарно зашумели при виде меня.
Мы позаботились об их отъезде в Вигтаун, откуда они могли уехать в Глазго вечерним поездом, и отец распорядился, чтобы каждому приготовили пакет бутербродов на дорогу. Каритан Мидоуз горячо поблагодарил нас от имени своих работодателей и скомандовал в нашу честь троекратно прокричать ура, что его экипаж и выполнил с готовностью. Капитан и помощник после завтрака отправились со мной бросить последний взгляд на место кораблекрушения.
Огромная грудь залива все еще конвульсивно вздымалась, и волны всхлипывали на скалах, но от ночных потрясений уже не осталось следа. Длинные изумрудные валы с маленькими белыми гребешками пены медленно и величественно накатывали и разбивались в регулярном ритме — дыхание усталого чудовища.
В кабельтове от берега качалась на волнах гротмачта злосчастного барка, то исчезая в морской бездне, то подпрыгивая к небесам, как гигантское копье. Другие, меньшие останки крушения виднелись на волнах, а берег пестрел деревянными обломками и ящиками. Их подбирала и уносила в безопасное место целая группа крестьян.
Я заметил, что над местом крушения парят два ширококрылых буревестника, как будто им видно под водой много странных вещей. Время от времени доносились их хриплые крики, словно они сообщали друг дружке, что увидели.
— Это была старая развалина, — проговорил капитан, печально глядя в море, — но вседа жаль видеть конец своего корабля. Ну что ж, все равно ведь его сломали бы и продали на дрова.
— Как спокойно кругом, — заметил я. — Кто бы мог подумать, что в этих самых водах ночью погибли трое!
— Бедняги, — отозвался капитан с чувством. — Если их выбросит после нашего отъезда, я уверен, мистер Вэст, что вы позаботитесь о похоронах.
Я как раз собирался ответить, как вдруг помощник громко загоготал, ударяя себя по бедрам и захлебываясь от восторга:
— Коли вы собираетесь их хоронить, так не зевайте, а то, неровен час, улизнут. Помните, что я вам говорил ночью? Ну так взгляните-ка на верхушку вон того холма, а потом скажете, прав я или нет.
Поблизости на берегу возвышалась песчаная дюна, и на ее гребне стояла фигура, привлекшая внимание помощника. При виде нее капитан изумленно всплеснул руками.
— Клянусь вселенной, — воскликнул он, — да это же сам Рам Сингх! Ну-ка, догони его!
Волнуясь, он бегом пустился по берегу, а за ним помощник и я сам вместе с двумя-тремя заметившими незнакомца рыбаками. Тот, заметив наше приближение, спустился со своего наблюдательного пункта и медленно направился нам навстречу, уронив голову на грудь, как человек, погруженный в размышления.
Я не мог не заметить контраста между нашей беспорядочной поспешностью и полной достоинства серьезностью этого одинокого жителя Востока, и впечатление только усугубилось, когда он поднял внимательные темные глаза и грациозно поклонился. Я почувствовал себя мальчишкой-школьником в присутствии учителя. Широкий гладкий лоб незнакомца, его ясный внимательный взгляд, твердо очерченый, но чувствительный рот и решительное выражение лица — все вместе создавало самое благородное впечатление. Я не поверил бы, что человеческое лицо может выражать такое незыблемое спокойствие и в то же время такое сознание своей скрытой силы.
Он был одет в коричневую бархатную куртку, темные шаровары и ту же феску, которую я заметил ночью. Низкий ворот рубашки открывал смуглую мускулистую шею. Подходя, я заметил с удивлением, что вся эта одежда не носит ни малейших признаков борьбы с волнами.
Он был одет в коричневую бархатную куртку, темные шаровары и ту же феску, которую я заметил ночью. Низкий ворот рубашки открывал смуглую мускулистую шею. Подходя, я заметил с удивлением, что вся эта одежда не носит ни малейших признаков борьбы с волнами.
— Значит, вам не повредило крушение, — заговорил он приятным музыкальным голосои, переводя взгляд с помощника на капитана. — Надеюсь, ваши бедные матросы хорошо устроены?
— С нами все в порядке, — ответил капитан. — Но вас мы числили погибшими — вас и обоих ваших друзей. Я тут как раз обсуждал с мистером Вэстом устройство ваших похорон.
Индус взглянул на меня с улыбкой.
— Пока мы можем освободить мистера Вэста от этих хлопот. Мои друзья и я выбрались на берег целыми и невредимыми и нашли приют в одной хижине на берегу примерно в миле отсюда. Там пусто, но у нас есть все, чего мы можем пожелать.
— Сегодня днем мы уезжаем в Глазго, — предупредил его капитан. — Буду рад, если вы поедете с нами. Если вы прежде не бывали в Англии, вам может оказаться неудобно путешествовать одним.
— Мы вам очень обязаны за вашу предусмотрительность, — отвечал Рам Сингх, — но не воспользуемся вашим любезным предложением. Если уж Природа привела нас сюда, мы собираемся оглядеться кругом прежде, чем уезжать.
— Как хотите, — пожал плечами капитан. — Не думаю, чтоб вам удалось найти что-нибудь интересное в этой дыре.
— Очень возможно, что нет, — улыбнулся Рам Сингх, словно это его позабавило. — Помните строки Мильтона:
«Наш разум сам в себе живет, в себе он сам
Способен сделать раем ад — иль адом небеса.»
Пожалуй, мы можем провести здесь несколько дней не без пользы. Право же, по-моему вы ошибаетесь, считая эту местность нецивилизованной. Разве отец этого молодого джентльмена не мистер Джеймс Хантер Вэст, чье имя знают и ценят все пандиты Индии?
— Мой отец, действительно, известный исследователь санскрита, отозвался я в изумлении.
— Присутствие такого человека, — медленно проговорил индус, превращает пустыню в город. Один великий ум — без сомнения, лучшее свидетельство присутствия цивилизации, чем неисчислимые лиги кирпичей и известки. Работы вашего отца едва ли так глубоки, как у сэра Вильяма Джонса, или так разносторонни, как работы барона фон Хаммерпургстол, но они соединяют в себе многие достоинства тех и других. Однако, можете передать ему от меня, что он ошибается, усматривая аналогию между корнями самоедского и тамильского языков.
— Если вы решили провести немного времени в наших местах, — сказал я, — вы очень обидите моего отца, если не поселитесь у него. Он представляет здесь лэрда, а по нашим шотландским обычаям в привелегию лэрда входит приветствовать в своем доме всех иностранцев, посещающих округу.
Гостеприимство обязало меня сделать это предложение, хотя помощник дергал меня за рукав, явно считая знакомство нежелательным. Его волнение, однако, оказалось напрасным, потому что индус покачал головой:
— Мои друзья и я очень вам обязаны, но у нас есть свои причины оставаться там, где мы есть. Хижина, где мы поместились, заброшена и полуразрушена, но мы, жители Востока, научились обходиться без большинства из тех вещей, которые в Европе считаются необходимыми, так как мы твердо уверовали в ту мудрую аксиому, что человек богат не тем, что имеет, а тем, чем располагает. Добрый рыбак снабжает нас хлебом и овощами, у нас чистая сухая солома для постелей, чего еще может желать человек?
— Но вам должно быть холодно по ночам, после ваших тропиков, заметил капитан.
— Возможно наши тела иногда и мерзнут. Мы этого не замечаем. Все мы трое много лет провели в Гималаях на границе вечных снегов, так что мы не очень чувствительны к подобного рода неудобствам.
— По крайней мере, — не сдавался я, — вы должны мне позволить прислать вам немного мяса и рыбы из наших кладовых.
— Мы не христиане, — отвечал он, а буддисты высокой школы. Мы не признаем за человеком морального права убить быка или рыбу для телесного излишества. Человек не дал им жизнь и не получил позволения Всевышнего забирать ее иначе, как для самой крайней нужды. Поэтому мы не могли бы воспользоваться вашими дарами, если бы вы прислали их.
— Но сэр, — запротестовал я, — если в здешнем неустойчивом и негостеприимном климате вы станете отказываться от всякой питательной еды, вам силы изменят… вы умрете.
— В таком случае мы умрем, — ответил он с милой улыбкой. — А теперь, капитан Мидоуз, я должен с вами попрощаться. Благодарю вас за вашу доброту во время путешествия. Прощайте и вы — года не пройдет, как вы будете сами командовать кораблем. Надеюсь, мистер Вэст, повидаться с вами еще раз до нашего отъезда. Прощайте!
Он приподнял феску, наклонил благородную голову с грацией, которой отличались все его движения, и удалился в том направлении, откуда пришел.
— Позвольте вас поздравить, мистер Хокинс, — обратился капитан к помощнику по дороге домой. — Оказывается, года не пройдет, как вы получите корабль.
— Получу, как же, — отозвался помощник, но на его бронзовокожем лице бродила приятная улыбка. — А там, кто знает… Что вы о нем думаете, мистер Вэст?
— Ну, — начал я, — меня он очень заинтересовал. Какой благородный и величественный вид для такого молодого человека. Кажется, ему никак не больше тридцати.
— Сорока, — поправил помощник.
— Никак не меньше шестидесяти, — сообщил капитан Мидоуз. — Я ведь слышал, как он вспоминал совершенно свободно о первой афганской войне. Он был тогда взрослым мужчиной, а тому уже скоро сорок лет.
— Поразительно! — воскликнул я. — Да ведь у него кожа такая же гладкая и глаза такие же ясные, как у меня. Он, конечно, главный из троих.
— Он младший, — сказал капитан. Потому и говорит за всех. Умы тех, других, слишком возвышены для обыденной болтовни.
— Да уж, такого плавника на этот берег наверняка еще не выкидывало, заметил я. — Отец должен сильно ими заинтересоваться.
— Ей-богу, чем меньше вы будете иметь с ними дела, тем лучше, предостерег помощник. — Если я и вправду стану капитаном, можете мне поверить, что никогда такого рода живности на борт не возьму. Но там, вот, уже все на борту и поднимают якорь, так что нам пришло время с вами распрощаться.
Фургон как раз кончали грузить, когда мы подошли, и лучшие места рядом с кучером оставили для наших спутников. Под хор прощальных возгласов фургон тронулся; отец, Эстер и я махали вслед, пока он не скрылся за Кломберским лесом. Моряки исчезли из нашего мирка вслед за своим барком, и нам не осталось ничего, кроме кучи обломков на берегу, ожидающей агента Ллойда.
Глава 13 В которой я видел такое, что доводилось видеть немногим
За обедом я рассказал отцу о буддистских священниках, и он, конечно, очень заинтересовался. А услыхав о том, как лестно Рам Сингх о нем отозвался, и как высоко его ставят как филолога, он разволновался так, что я едва сумел удержать его от немедленной экспедиции на поиски заброшеной хижины с индусами. Мы с Эстер были счастливы, когда нам удалось избавить отца от ботинок и сложным маневрированием увлечь его в спальню, потому что за последние двадцать четыре часа на долю его слабого тела и деликатных нервов выпало слишком много волнений.
Я сидел в сумерках на крыльце, раздумывая над быстрой сменой неожиданных событий — шторм, кораблекрушение, спасение моряков и странные пассажиры — когда тихонько подошла сестра и взяла меня за руку.
— Тебе не кажется, Джек, — произнесла она мягко, — что мы забываем наших кломберских друзей? По-моему эти волнения вытеснили из наших голов их страхи и то, что им грозит опасность.
— Из голов, может быть, но из сердец — никогда, — рассмеялся я.
— Но ты права, мылышка, мы, конечно, отвлеклись. Я пойду утром и взгляну, как там дела. Кстати, завтра — это ненавистное пятое октября, так что, еще один день, и все будет хорошо.
— Или плохо, — мрачно отозвалась сестра.
— Ну вот, какая объвилась маленькая ворона! — воскликнул я. — Что это на тебя нашло?
— Мне что-то не по себе, — она придвинулась ко мне ближе, вздрагивая, как от холода. — Мне кажется, что над нами, или над теми, кого мы любим, нависло страшное несчастье. Чего ради эти чужие люди остались здесь на берегу?
— Кто, буддисты? — легко перспросил я. — Ну, у этих людей все время какие-нибудь посты и прочие обряды. Можешь не сомневаться, что у них нашлись какие-то причины тут сидеть.
— Ты не подумал, — Эстер говорила перепуганым шепотом, — как странно, что эти буддисты из самой Индии сюда приехали именно сегодня? Разве ты не понял, что страхи генерала каким-то образом связаны с Индией и индусами?
Ее слова заставили меня задуматься.
— Раз уж ты об этом заговорила, — признал я наконец, — мне, действительно, казалось, что тайна связана с неким инцидентом, произошедшим в Индии. Но я уверен, от твоих страхов и следа бы не осталось, если бы ты увидела Рама Сингха. Он — само воплощение мудрости и благожелательности. Его потрясла мысль об убийстве овцы или даже рыбы для его нужд, он сказал, что скорей умрет, чем позволит лишить жизни животное.