— Нормировщиком не пойду.
— Без работы не останешься, не бойся, — улыбнулся Григоренко и встал.
— Эх, был не был... Мало-мало поработаем!..
— Ну, вот и сосватали, — засмеялся Боровик и тоже поднялся.
5
Белошапка вошел в лабораторию и застыл в недоумении. В комнате, в полном одиночестве, сидела Марина, грызла яблоко, а по щекам ее катились крупные слезы.
Увидев Белошапку, Марина вздрогнула и отвернулась к окну. Когда она снова взглянула на Остапа, лицо ее уже озарилось улыбкой. И трудно было поверить, что Марина только что плакала.
— Я за анализом на песок.
— Возьмите, — кивнула Марина на пачку лежащих на столе бланков.
— Кто-нибудь обидел?
— Скажете тоже... Пусть только кто попробует, сам не рад будет.
— Работа здесь у вас получше, не то что у нас на строительстве.
— Это верно. Только человек не одной работой живет.
— Да как сказать?
Остап давно уже заметил, что после замужества Марина стала какой-то другой. Притихла. Ни острых реплик, ни горячих споров, ни гордых взглядов. Словно подменили ее.
— Садитесь, Остап Вавилович. Посидите. Или жены боитесь?.. Вдруг прибежит и в волосы вцепится.
— Зря не вцепится. Сама, вижу, мужа боишься. А была бедовая!
— Бедовая, говорите... Была, да вся кончилась...— Марина тяжело вздохнула и вдруг уткнулась лицом в ладони.
— Что, дома не все в порядке? — спросил осторожно Остап.
Марина открыла лицо. Слез на глазах не было.
— Хотите сказать, что не прошло и полгода, как в загсе расписались, а уже разлад. Вы правы. Знали бы вы, какая я одинокая...
Наступило молчание. Затем Остап сказал:
— Ты вышла замуж, а в семье одиночества не бывает.
— У кого не бывает, а у кого... Бегма совсем не такой, каким казался...
Марина помолчала, а затем, еще раз тяжело вздохнув, заговорила:
— Понимаете... Мы нигде не бываем. Придет после работы и молчит. Фильмы только по телевизору смотрим. В городе новый Дворец культуры открыли, артисты приезжают... А я тот Дворец лишь издалека видела... Часто приходит выпивши. Правда, пока не бьет.
— Странно все как-то, — пожал плечами Остап.— Всем казалось, что вы нашли друг друга. Дополняете один другого. Он до тридцати пяти лет все жену подыскивал. Я думал, вы счастливы, радовался за вас.
— А вы-то сами счастливы?
«Почему это ее интересует? — подумал Остап. — Не насильно ведь выходила замуж. Ивана Середу оставила, а Бегму у Светланы отбила...»
— Да, я счастлив!
Марина подняла на Остапа глаза:
— Это хорошо, что счастливы! А я одинока. Потеряла интерес к жизни. Ото всех отгорожена четырьмя стенами своей квартиры... Нет, не надо ничего говорить. Я наперед знаю, что скажете. «Мол, малодушный человек, нытик. А вокруг, погляди-ка, — жизнь цветет, люди любят друг друга!» А есть ли она вообще, эта любовь? Как ее почувствовать?
— Ну что на это ответить тебе, Марина... Любовь — чувство великое. Без любви не может быть настоящего счастья у человека.
— Разве счастье — это только любовь?
— Ты устала, Марина.
— Нет, вы не уклоняйтесь от ответа.
— Хорошо, попробую ответить. Я нашел свою Зою. Разве это не счастье? Когда получили однокомнатную квартиру — танцевали от радости. Заработала по моим чертежам мойка — снова радость. Счастье, по-моему, складывается из любви и...
В это время дверь открылась. Вошла круглолицая, с живыми черными глазами девушка.
— В столовую пойдешь? — обратилась она к Марине.
— Я попозже пойду. Ты иди одна.
Как только девушка ушла, Остап продолжил свою мысль:
— Мне кажется, что люди без любви не были бы людьми... И они должны сами строить свое счастье.
Румяное лицо Марины побледнело, осунулось, но, несмотря на это, Белошапка отметил невольно про себя: «А она симпатичная».
— Ну, так какое оно, это счастье? — В голосе Марины зазвучала ирония.
— Какое? Как тебе сказать, нелегко оно достается... Чтобы завоевать его, тоже нужно мужество... Я вот никак не могу понять, в чем причина вашей неудачи. Живете вдвоем, всего вдосталь. Ну, потратились на свадьбу, на устройство квартиры. Но на театр всегда можно деньги найти.
— И вы к деньгам все сводите...
— Да нет, просто к слову пришлось.
— А мой уверен, что главное в жизни человека — деньги. Мне кажется, что ради денег он и на преступление может пойти. Все на книжку откладывает.
— Конечно, Марина, счастье не в деньгах. Ты права. Копить деньги — это мещанство, обывательщина.
— Вот и я так думаю. Приехал из Киева театр. Говорю ему: пойдем. А он — ни в какую, дорого, мол. За два билета не захотел пять рублей заплатить.
— Но ведь на водку не жалеет?
— На водку он не тратит. Его угощают.
— Зачем же было за такого выходить? Видела же, какой он?
— Ах, Остап Вавилович, вы не знаете, что такое одиночество. Мне уже двадцать пять исполнилось...
— Знаю! Я-то знаю...
— Спасибо за душевную беседу, — прервала его вдруг Марина и встала. — Надеюсь, все, чем поделилась, останется между нами. Не с каждым решишься откровенно поговорить. Вы, наверное, тоже еще не обедали? Может, пойдемте вместе, вдвоем веселее.
— Ну что ж, пошли...
6
Смеркалось. Густой морозный туман никак не рассеивался.
Сергей Сергеевич и Оксана вернулись со стадиона немного уставшие и возбужденные. Местная хоккейная команда выиграла у харьковчан со счетом 8:6.
Дома были Елизавета Максимовна и Иринка.
— А где же Верочка? — спросил Сергей Сергеевич.
— Ее еще нет, — ответила мать. — Я сама беспокоюсь, где она могла задержаться?
— Давно она ушла? — спросила Оксана.
— Сразу после обеда. Я разрешила ей к подружкам пойти. Но вот уже темнеет, а ее все нет!
Мать волнуется, хотя она, конечно, не виновата. Девочке седьмой год. И до этого она уже не раз ходила к подругам. Но никогда так поздно не задерживалась.
— Иринка, вы не поссорились? — строго посмотрел Сергей Сергеевич на дочь.
— Нет, папа.
— Должно быть, заигралась с подружками и забыла, что домой пора, — предположила Елизавета Максимовна.
— Я пойду поищу ее, — сказала Иринка и тут же стала одеваться.
Минут через тридцать Иринка возвратилась. Но одна.
— Я всех подружек обошла, но ее нигде нет, — сказала она.
— А может, у Борзова или у Драча? — спросил Сергей Сергеевич. — Могла же она и к мальчикам зайти. Они ведь знакомы с Нового года. Схожу-ка я к ним. Заодно посмотрю, как устроился новый начальник цеха.
— Ой, не заблудилась ли? — всплеснула руками Елизавета Максимовна. — Туман-то вон какой густой. Знала бы, ни за что не отпустила. Ой, горюшко мое!
Как только за Григоренко закрылась дверь, Оксана стала звонить в милицию. Дежурный долго расспрашивал ее о приметах девочки. Потом пообещал принять меры к розыску.
Оксана не находила себе места, пока не вернулся муж. Но и он пришел без Верочки.
— Где же искать? — спросил с тревогой Сергей Сергеевич. — Придется в милицию звонить.
— Я звонила уже, Сережа. Там ее нет. Что же случилось?..— Оксана взволнованно заходила по комнате. «А может... — но она тут же отогнала ужаснувшую ее мысль. — Нет, нет...»
В прихожей зазвенел звонок. Все бросились к двери. На пороге стояла Верочка, в руках она держала большую куклу.
— Где ты была? — бросилась к ней Оксана.
— В кино.
— С кем? С кем ты ходила в кино?!
— С папкой.
— С папкой?!. — Оксана выхватила у дочери куклу. Еще мгновение — и она швырнула бы ее на пол, истоптала. Но голос Сергея Сергеевича остановил ее:
— Оксана!..
Григоренко взял куклу и положил на стул.
— У тебя что, кукол мало? — стараясь успокоиться, склонилась над Верочкой Оксана.
— Такой нету.
— Ты, доченька, забудь про того папу. У нас теперь другой, хороший папа и другой дом. Все другое. Раньше-то он тебе ничего не покупал? Вспомни.
— Мамочка, а я его все равно люблю. И дядю Сережу люблю.
— Он тебе не дядя Сережа, а папа. Поняла?
— Поняла, — смиренно пролепетала Верочка.— У меня теперь два папы.
— О том папе ты, Верочка, забудь... А где ты его встретила?
— Он стоял у нашего дома. И мы пошли выбирать куклу. Потом в кино ходили. Про войну кино, интересно...
«Чем же покорил Верочку ее отец, бывший муж Оксаны, — думал с тревогой Сергей Сергеевич. — Куклой? Вниманием? Нет, скорее всего тем, что он все-таки ее родной отец!..»
Глава пятая
1Григоренко собрался было идти на строительство завода вторичного дробления — дела там не ладились, — как в кабинет вошла секретарь и подала телеграмму.
Сергей Сергеевич задумался: «Привезти образцы полированного гранита с экономическими расчетами...»
Секретарь стояла и ждала. Но Григоренко забыл о ней. Он мысленно перенесся в Москву. В главк. В кабинет Шера.
Секретарь стояла и ждала. Но Григоренко забыл о ней. Он мысленно перенесся в Москву. В главк. В кабинет Шера.
— Вызовите, пожалуйста, экономиста Зинченко,— повернул он наконец голову к секретарю.
Собственно, докладывать еще не о чем. Карьера нет. Зимой его не построишь. Вскрышу, когда вода превратилась в лед, не снять. Резальные и шлифовальные машины еще не пришли. Но Москва торопит. Правда, кое-что сделано. В горном цеху начала работать маленькая бригада каменщиков. Привозили глыбы гранита, раскалывали их металлическими клиньями. Потом обрабатывали вручную. Работа трудоемкая и дорогая. Производительность низкая. Когда Григоренко спросил Борзова о себестоимости изделий, тот ответил, что подсчитать трудно: половину людей он держит за счет других бригад.
Изготовление плит начал еще Прищепа. Для цеха установили план, выделили фонд зарплаты. Завезли первый самосвал гранитных глыб. Прищепа поставил на эту работу четырех рабочих. Новый же начальник цеха Борзов увеличил бригаду до десяти человек.
И вот по вопросу изготовления гранитных плит его, директора, вызывает начальник главка. Нужно ехать докладывать. Значит, надо подготовиться. Производство гранитных плит — дело не простое. Мирон Моисеевич Шер должен понять, насколько это тяжелая и сложная работа. Григоренко все ему объяснит. Иначе плановый отдел спустит задания. Определит ГОСТ. Тогда отказываться будет поздно. Тем более он, Григоренко, сам давал согласие.
Сергей Сергеевич думал о том, что сделано еще очень мало. Надо было, конечно, начать вскрышные работы на новом карьере. Зима? Ну и что же, что зима. Если разрыхлить взрывами верхний пласт, то грунт можно брать экскаваторами. Да и зима выдалась теплая. Однако они отложили вскрышные работы до весны. Да, в этом виноват он сам, ничего не скажешь. Все внимание уделял только строительству. А тут еще фундамент под конусную дробилку... Неожиданные неприятности с грунтовыми водами. Пришлось пускать специальные дренажные помпы. Кладку вели день и ночь, без выходных... Вот теперь и ломай голову, что докладывать.
«Ну что ж, так и доложу. Врать не стану. Не до плит, мол, было... Конечно, прежде всего нужно получить камнерезные и шлифовальные машины. Но от ручной работы, хотя она и дорогая, отказываться пока тоже нельзя».
Вошла Люба Зинченко.
— Я вас слушаю, Сергей Сергеевич.
— Любовь Александровна, скажите, пожалуйста, нет ли у нас каких-либо данных о себестоимости гранитных плит? Ну, тех, что Борзов изготовляет. — И мысленно ответил сам себе, что таких данных, безусловно, нет.
— Кое-что есть. Завтра подготовлю.
— Любочка! — воскликнул Григоренко, забыв официальный тон. — Мне сегодня нужно! Завтра в десять утра я должен докладывать начальнику главка.
— Хорошо, до вашего отъезда я успею.
— А как с составлением промфинплана?
— Закончила.
— Главный смотрел?
— Сейчас у него.
— Сегодня же все цифры посмотрю и подпишу. Очевидно, на днях вас тоже вызовут с промфинпланом в Москву... Значит, вы прикидывали себестоимость гранитных плит?
— Подсчитывала. В три раза больше, чем отпускная цена.
— Втрое больше? Да, так и следовало ожидать, работаем вручную. — Григоренко задумался. — Надо быстрее новый карьер открывать. В этом — гранит весь в микротрещинах от взрывов.
— У нас есть такой карьер, — сказала Люба.— Здесь неподалеку. Говорят, там до войны вручную гранит добывали, плиты для памятников тесали. Только теперь он отсевом и грунтом засыпан.
— Вы про этот карьер слышали или сами его видели?
— Видела. Когда была маленькой, мы там с ребятами карасей ловили.
— Почему же раньше вы мне о нем не сказали?
— Вы же не спрашивали...
— Ну хорошо, об этом поговорим потом. А сейчас прошу подготовить мне материалы для доклада начальнику главка.
2
Всю ночь бушевала метель. Казалось, снежной кутерьме не будет конца. Но к утру ветер растрепал тучи и успокоился. Солнечные лучи изрубили на рассвете остатки туч, коснулись снега и заискрились на нем. Загляденье! Ростислав Лисяк остановился и любуется.
За спиной взвизгнули тормоза.
— Чего рот разинул? — крикнул кто-то.
«Так можно и под машину попасть, — подумал Ростислав.— Что это со мной?» Он повернул голову. Сзади стоял новенький «ЗИЛ». Чужой. На комбинате «ЗИЛов» нет. Здесь в основном большие машины, тяжеловозы.
Водитель весь подался вперед, к смотровому стеклу. И вдруг распахнул дверцу:
— Ростислав!.. Ты?!
Лисяк с недоумением посмотрел на водителя. Самохвал!.. Было как-то непривычно видеть его за баранкой. Правда, Лисяк хорошо помнит его «философию» — настоящий человек должен брать от жизни все...
— Не узнаешь? — Самохвал выскочил из кабины. Подал руку.
Ростислав, конечно, его узнал. Да и как не узнать. Самохвал ушел с комбината всего полгода назад.
— Вот, новенькую получил. Как видишь, переквалифицировался: колеса крутятся — деньжата водятся. И как это я тебя раньше не встречал? Я уже месяц на машине.
— К нам зачем прикатил?
— Гранотсева нагрузить. По наряду коммунхоза. Дорогу посыпать надо.
Самохвал полез в карман, достал пачку папирос, протянул ее Ростиславу. Они закурили.
— Где вкалываешь? В начальство еще не пробился? — оскалил зубы Самохвал.
— Нет, а работаю я на строительстве.
— Что, другой работы не нашлось? Переходи к нам, на Нефтехимстрой.
— Мне и здесь неплохо.
— Ну, будь здоров и не кашляй. Я поехал.
Самохвал плюнул на окурок и забрался в кабину.
«Странно, рабочий день еще не начался, а его уже пропустили, — подумал Ростислав. — Это, наверное, потому что раньше работал на комбинате».
Лисяку с пригорка все видно. Вот Самохвал подъехал под бункер, вылез, нажал кнопку. Но что же он так мало грузит? Да и ехал вроде не от проходной, а от дизельной. Нет, тут что-то не так!
Когда Самохвал ехал обратно, Лисяк вышел на дорогу, поднял руку.
— Послушай, присыпь здесь. Понимаешь, подъем тут, машины буксуют.
— Не могу, времени нет.
— Да на это минут пять уйдет, не больше.
— Что у вас, своих машин нет, дорогу посыпать? — обозлился Самохвал.
— Давай, давай, сыпь!.. — повысил голос Лисяк.
Самохвал рывком нажал на рычаг. Кузов стал подниматься, и вместе с гранотсевом на дорогу соскользнули два рулона металлической сетки.
— На, подавись!.. — процедил сквозь зубы Самохвал, затем резко развернулся и поехал снова под бункер — загружаться.
3
Зазвенел звонок. Оксана Васильевна подошла к телефону.
— Ну что, муженек твой теперь Любашу в Москву вызвал, — услышала она чей-то ехидный женский голос.— Хи-хи!..
— Кто это?!
Но в ответ лишь частые гудки. Трубку положили...
В груди Оксаны словно что-то оборвалось.
«Когда она уехала? Когда? Если сегодня, то Сергей уже домой возвращается. Он так и сказал вчера по телефону: «Выезжаю завтра».
Звонок не давал Оксане Васильевне покоя. Она, конечно, понимала, что звонила недоброжелательница, но острая боль не оставляла ее сердца. «Зачем он вызвал Любу в Москву? А может, та сама напросилась? Что, если Сергей не приедет ни завтра, ни послезавтра? — Она представила их там вместе. — Вот взять бы сейчас да и поехать туда. Зачем? Проверить!.. Фу, что за мысли! Мать ведь больна. Как можно бросить детей, больную свекровь. Да и что скажет Сергей? Что скажут люди? Люди и без того много болтают... Дать телеграмму, чтобы немедленно возвращался: мать, мол, в постели, больна... Ну, он поехал, — понятно, вызвали. А зачем в Москву ехать Любе? Зачем? Подумаешь, специалист! С грехом пополам диплом получила. Опыта никакого. Но он не кого-нибудь, ее назначил экономистом. Странно... А я-то, дуреха, радовалась, считала себя победительницей... Какой стыд, как теперь людям в глаза смотреть...»
Нервы Оксаны Васильевны были напряжены до предела. Раньше Григоренко казался ей защитником и опорой, умным, сильным. Теперь же...
«И ведь, уезжая, ни словом не обмолвился о Любе. Побоялся. Решил скрыть. Жена, дескать, на другом карьере работает, не дознается. Конечно, и не узнала бы, если б не звонок...»
Ей вдруг припомнилось, как на торжественном собрании, когда читали приказ о премиях и была названа фамилия Любы, Сергей Сергеевич весь как-то просиял и во взгляде его появилось даже нежное выражение. О, она, Оксана, не забудет того взгляда! Припомнилось ей и еще кое-что, чем она сможет упрекнуть его. «Нет, я ему прямо скажу: или — или...»
Оксана подошла к свекрови. Та не спала.
— Ложись, доченька, мне полегчало, — проговорила тихим голосом Елизавета Максимовна.
Если бы свекровь не болела, Оксана поделилась бы с нею своими мыслями. Но сейчас ее волновать нельзя.
«А может, я все это просто выдумала? Может, Сергей сейчас спит себе спокойно в доме на Калошином, а Люба еще только едет в поезде. И ничего, ровным счетом ничего не произошло. Да и сестра его сейчас в Москве... Ну, а если он в гостинице остановился?..»