– Но… – у Веры голова пошла кругом. – Поручик, не разыгрываете ли вы меня? Аннет ещё слишком молода! Я не собиралась в ближайшее время выдавать её замуж! И мой покойный супруг, я уверена, не одобрил бы такого раннего её супружества!
– Я готов ждать столько, сколько вы сочтёте нужным, – решительно заявил Гардин. – Два, три года, пять лет… сколько прикажете, княгиня.
– Но говорили ли вы с самой Аннет?
Поручик покраснел, смешался и жалобно признался, что он предпринял, разумеется, попытку. Но мадемуазель Аннет была в эти дни так занята, так обеспокоена здоровьем своей кузины…
– Так чего же вы хотите от меня? – проснувшись окончательно, вознегодовала Вера. – Если Аннет отказала вам, то на что же вы рассчитывали?! Вы полагали, что я выдам её замуж против её воли? Такому не бывать, и кончим на этом разговор!
Гардин совсем смутился и забормотал, что для него весьма тяжко будет утратить расположение княгини, что он не мыслил взять за себя княжну насильно, что он просто счёл, что княжна настолько молода, что уместней будет вначале переговорить с её матерью… Вера смягчилась.
– Что ж, поговорите с Аннет ещё раз. Если она согласится и вы готовы подождать ещё хотя бы два года, – я не буду возражать.
Говоря так, она чувствовала некоторые угрызения совести: было очевидно, что Аннет согласия не даст. Так и вышло. Через пять минут на весь дом раздался звонкий и сердитый голос княжны Тоневицкой. Она и не предполагала в господине Гардине такой чёрствости, такого жестокосердия! Она была уверена, что, оказывая столько внимания её бедной кузине, он, несомненно, сделает Александрин предложение! Это было бы и порядочно, и достойно звания гвардии поручика! Кузина была уверена в чувствах господина Гардина, она ждала лишь объяснения, бедняжка! Она две недели была на грани гибели – и вот теперь новый удар?! О, как это несправедливо, как жестоко по отношению к несчастной, чудом оставшейся в живых Александрин! Что до неё, Аннет Тоневицкой, то она не намерена выходить замуж ни сейчас, ни через пять лет, ни через двадцать пять, поскольку не чувствует в себе ни малейших способностей к семейной жизни, и basta, basta, basta на этом! Вера не знала, смеяться ей или плакать, когда дрожки с совершенно убитым поручиком Гардиным выкатились со двора, а в комнату вбежала растерянная Домна:
– Да что же это за наказанье господне, барыня! Снова у нас Александра Григорьевна без жениха остались! И где теперь нового-то сыщешь? Хоть вовсе Анну Станиславовну из дому отсылай…
Смех смехом, но Домна была права: надежда удачно пристроить Александрин с треском рухнула. И сейчас, сидя на пустой веранде перед чашкой остывшего кофе, Вера думала о том, что всё надо начинать сначала. «Протвина теперь обидится насмерть… А за что, спрашивается? – мрачно размышляла она, глядя в залитое дождём окно. – И Александрин может снова расхвораться… И дела запущены совсем, пшеница не продана, льны не сочтены… Господи, да когда же, когда всё это закончится?!»
Снаружи прочавкали по грязи лошадиные копыта, со скрипом остановился экипаж. «Господи, кто же там ещё?..» – с тоской подумала Вера. За спиной открылась дверь, и Домнин шёпот возвестил:
– Барыня, пан Команский приехали!
– Андрей Львович? – Вера вздохнула. – Что ж… Проси.
Минуту спустя Команский вошёл на веранду и сразу же спросил:
– Пани Вера, я не вовремя? Вы не расположены принимать гостей?
– Ничуть не расположена, – честно ответила Вера, вставая и подавая ему руку. – Но вы – не гость, и вы очень вовремя.
– В самом деле? – Команский, казалось, был смущён и даже на стул напротив Веры опустился неловко. – Все соседи очень обеспокоены здоровьем мадемуазель Александрин…
– Бог миловал, – устало сказала Вера. – Ей уже много лучше, сегодня даже съела полтарелки бульону. Правда, отъезд господина Гардина мы от неё скрываем. Она ведь вообразила себе, что после того, как они вместе бултыхнулись в реку, он просто обязан будет на ней жениться! А вместо этого… Ну, чему же вы улыбаетесь? А всё институт, всё это нервически-жеманное воспитание! До сих пор содрогаюсь при воспоминании о том, что покойный Станислав Георгиевич был готов отправить туда Аннет!
– Это ведь вы его отговорили?
– Да, к счастью, мне удалось. Зато Александрин спасти было некому – и вот, благоволите видеть результат! Где теперь добывать нового жениха – ума не приложу…
– Вы совсем измучились, Вера Николаевна, – серьёзно сказал Команский, глядя на неё светлыми спокойными глазами. – Вам бы не жениха падчерице искать, а уехать в Италию или в Виши, отдохнуть зиму…
– Шутите? Куда же мне ехать, когда ещё никакие дела не улажены? Я была так занята Александрин, что напрочь забыла обо всём остальном и…
– Я взял на себя смелость договориться в уезде о продаже вашей пшеницы, – перебил Команский. – Долгополов согласен взять по моей цене, хотя, подлец, ещё наварит: у вас пшеница лучше.
– Ну уж и скажете… – машинально пробормотала Вера.
– Лучше, лучше, не спорьте. Менее засорена, и от сурепки вас Бог избавил. Так что этот выжига ещё и в барыше окажется. У вас ведь уже всё просушено как следует?
– Давно, сразу после Воздвиженья…
– Ну, и отсылайте с божьей помощью! Если завтра дождь прекратится – грузите возы и трогайте в Гжатск. Если хотите, пришлю вам моего Савельича. Он и проводит куда следует, и с купцом сам переговорит.
– Андрей Львович, вы не поверите, как я вам благодарна! – горячо сказала Вера. – Вы правы, я совсем сбилась с ног в эти дни, и ваша помощь просто неоценима…
– Бросьте, пани Вера. Я ведь уже говорил, что вы всегда можете на меня рассчитывать. Кстати, и насчёт ваших льнов тоже уже всё решено, так что можете отправлять.
– И льны!.. Право, у меня даже слов нет… – Вера глубоко, счастливо вздохнула. – Пан Команский, вы меня от такой ноши избавили! Мне теперь осталось только жито сбыть, но это нетрудно, и… И всё, боже мой, всё! Только что Александрин пристроить – и…
– Вам бы на зиму ехать в Петербург, – посоветовал Команский. – Там больше молодых людей, фамилия Тоневицких очень известна… равно как и состояние. Думаю, мадемуазель Александрин не засидится.
– Это ещё если доходов хватит, – со вздохом сказала Вера.
– «Довольно для одной зимы, не то уж дам хоть я взаймы», – с улыбкой процитировал Команский, и Вера невольно рассмеялась.
– Ну вот, вы хоть улыбнулись. А то я, когда вошёл, уж подумал, что больны вы, а не Александрин! В самом деле поезжайте! И сами развеетесь от этих хозяйственных дел. Между нами говоря, вы к ним совершенно не приспособлены.
– Это так, – грустно подтвердила Вера. – Я же и в деревне до замужества не жила никогда. То, что мне удалось не разорить детей за эти три года, – уже счастье несказанное!
– Вы совсем измучились, – повторил Команский. Поднялся и, заложив руки за спину, принялся ходить по веранде. Слегка удивлённая Вера следила за ним взглядом.
– А я, собственно, к вам по важному делу, Вера Николаевна, – медленно сказал Команский.
– Важному? О-о, если вы узнали, как мне сбыть жито…
– Жито сбудем, пусть пани даже не сомневается, – без улыбки заверил он. – Но я имел в виду несколько другое.
Наступило молчание, нарушаемое лишь шелестом капель за окном. Команский, задумчиво глядя в пол, продолжал мерно ходить по веранде. Встревоженная Вера не сводила с него глаз.
– Да не мучьте же меня, Андрей Львович, что ещё стряслось?
– Вера Николаевна… Как вы смотрите на то, чтобы выйти за меня замуж?
Команский остановился, в упор посмотрел на молодую женщину. Долго ждал, но ответа не было. Наконец Вера с коротким стоном уронила голову на руки.
– Понимаю… Только этого вам сейчас не хватало, – усмехнулся Команский. Несмотря на поднявшийся в голове ураган, Вера подумала: как точно этот человек в очередной раз прочёл её мысли…
– Прежде всего позвольте вас заверить, что никакое ваше решение не изменит моего отношения к вам, – медленно заговорил Команский. – Я никогда не откажу вам ни в своей помощи, ни в поддержке, поскольку глубоко уважаю вас и выполняю волю своего покойного друга.
– Я… я благодарна вам… но… Андрей Львович, вы же сами знаете… Вы помните, что я связана словом…
– Только в этом дело? – усмехнулся Команский. – Я, кажется, уже не раз вам говорил, что Стась не должен был брать с вас подобную клятву. В жизни не думал, что ему взбредёт такое в голову! Фактически вы же остались гувернанткой при его детях, не имея права даже решить собственную судьбу!
– Так уж вышло, – как можно твёрже сказала Вера. – Я, со своей стороны, вольна была никакого слова не давать. Но я его дала и связана им.
– Думаю, вы не будете долго связаны, – заметил Команский. – Судя по успеху мадемуазель Аннет у молодых людей… Ей ведь ещё и пятнадцати нет, а она уже отбила женихов у всех окрестных барышень! Причём ничуть того не желая! Аннет выйдет замуж в тот же год, когда начнёт появляться в свете, это очевидно.
– Боюсь, что нет. Аннет совершенно не интересуется молодыми людьми. Настолько, что меня это даже пугает. Для неё музыка, пение – всё. В четырнадцать лет часами сидеть за инструментом и выполнять вокальные упражнения – это, согласитесь, необычно. Так что, может статься, девочка моя вовсе не захочет уродовать свою жизнь замужеством и… – Вера осеклась, сообразив, что её последняя фраза может обидеть Команского. Но тот уже тихо смеялся.
– Вот как? Уродовать? Пани Вера, неужели жизнь с нашим Стасем создала вам такое понятие о замужестве? Согласен, характер у него был не медовый, но тиранить женщину… И, главное, когда он успел?!
– Ничего подобного! – торопливо возразила Вера. – Вы меня не так поняли! Вернее, это я неверно выразилась. Но я полагаю, что если девушка не хочет выходить замуж, не стоит злоупотреблять родительской волей и выпихивать её из отчего дома любой ценой.
– Мнение ваше спорно, но… положим, вы имеете на него право. Смею думать, у вас есть даже все основания считать так. – Команский опустился на стул напротив Веры, внимательно посмотрел на неё. – Так уж вышло, что мне известны все подробности ваших отношений с покойным Стасем. Мы с ним были близкими друзьями и, думаю, ничего друг от друга не скрывали. Я знал о его любви к вам ещё тогда, когда вы сами о ней даже не догадывались.
– Охотно верю, – холодно отозвалась Вера. – Я, кажется, обо всём тогда узнала последняя. Но я, простите, не считаю нужным сейчас обсуждать…
– А я и не намерен. Я хотел лишь сказать, что понимаю ваше положение… И хотел бы его в меру своих сил облегчить.
– Андрей Львович, – с глубоким вздохом сказала Вера. – Возможно, я действительно мало смыслю в хозяйстве и без вашей помощи попросту пропала бы. Вы в самом деле много делаете для меня и детей. Я не устаю благодарить вас за это. Положение моё сейчас не из лёгких, не спорю. Но я и не рассчитывала никогда на лёгкую жизнь. И, выходя замуж за Станислава Георгиевича, никаких иллюзий себе не строила. Так что и сейчас, я думаю, мне нет нужды сломя голову выскакивать замуж, дабы наладить своё счастье. Люди всему учатся, выучусь и я понемногу. В следующем году, бог даст, будет уже получше, и…
– Вера Николаевна, я всегда восхищался вашей волей и вашим характером. – Команский встал и снова начал ходить по веранде, не глядя на Веру. – И я убеждён, что вы в самом деле превосходно со всем справитесь. Но так ли уж это необходимо – биться всю жизнь как рыба об лёд ради чужих детей, напрочь забыв о своих удовольствиях, о своих радостях? Вы ведь совсем молоды! Вы умны, с вами интересно беседовать – в отличие от всех знакомых мне дам. Вы много читали, и я был просто счастлив обнаружить в нашей глуши достойного собеседника. Вы обладаете здравым мышлением, не заражённым чрезмерной чувствительностью. Так подумайте! Выйдя за меня, вы сбросите с плеч тяжесть хозяйства – непомерную для женщины! Вы сможете заняться тем, что вам нравится. Сможете читать, сможете общаться с привычным вам кругом людей – я ведь не собираюсь держать вас в деревне зимой и летом! У меня в Петербурге достаточно знакомых, многие из них – интересные люди. Вы беспокоитесь о будущем Аннет – что ж. Её можно будет отправить учиться музыке в Италию. Я уверен, она будет в восторге. Кроме того, Аннет знает меня с детства. Вряд ли ей будет противно ваше новое замужество. Кроме того – неужели вам никогда не хотелось завести собственных детей?
Вера вспыхнула, ничего не ответив. Помедлив, сдержанно спросила:
– Андрей Львович, для чего МНЕ нужно новое замужество, я, кажется, уже уяснила. Но к чему это ВАМ, простите, пока не поняла.
– Вера Николаевна! – Команский остановился, растерянно взглянул на неё. – Я обидел вас? Право, я вовсе не хотел…
– Я уверена, что не хотели. Но объясните, в чём цель вашего предложения? Вы много лет живёте один и, кажется, до сих пор превосходно справлялись. К чему вам молодая супруга? В жизни не поверю, что вы жертвуете своей свободой и спокойной жизнью ради того, чтобы спасти меня от тягот хозяйствования! К чему вы собираетесь повесить меня с детьми себе на шею?
Команский расхохотался:
– Право, пани Вера, вы великолепны! Ваше здравомыслие ещё лучше, чем я полагал! Кто бы мог подумать, в ваши-то годы… Ну, а если я скажу, что люблю вас, вы мне не поверите?
– Не поверю.
– Гм-м… А почему, собственно? – пожал плечами Команский. Весёлые огоньки в его глазах окончательно сбили Веру с толку. – А если б я рухнул на колени и завыл, что часу без вас не проживу и в случае вашего отказа немедля застрелюсь в сенном сарае – тогда бы помогло? Могу попробовать, если желаете!
– Не стоит, – мрачно сказала Вера. – Шутовство в духе пана Самойленко вам не к лицу.
– Ах, так он и вас уже замучил?! А я-то думал, его пламенное сердце отдано мадемуазель Аннет…
Вера не выдержала и рассмеялась. Улыбнулся и Команский.
– Ну, вот и слава богу… Кстати, я действительно люблю вас… Насколько к этому способен. Но для вас, думаю, сей факт столь малозначащ, что не стоит останавливать на нём внимание. Вам нужны причины, побудившие меня сделать вам предложение? Отвечу так: мне очень хочется каждый день иметь вас перед глазами. Говорить с вами, выезжать с вами в свет и пыхтеть там от гордости. Оставаться с вами наедине, качать на коленях наших детей и спорить с вами об их воспитании… Если это всё не любовь – тогда я, право, теряюсь.
– Благодарю вас, пан Команский. – Вера окончательно взяла себя в руки. – Но хочу вам напомнить, что всё это может быть возможно лишь после того, как Аннет выйдет замуж, и…
– То есть вы мне не отказываете?!
– Боже мой, отказываю, конечно! Ещё как отказываю! Пан Команский, я не собираюсь выходить замуж ни за вас, ни за кого-либо ещё! Сколько раз повторять?!
– Ну хорошо. – Команский снова сел напротив рассерженной Веры и спокойно улыбнулся. – Давайте условимся так: этого разговора между нами вовсе не было. Я ничего не говорил, вы ничего не слышали, останемся в добрососедских отношениях. Мне слишком дорого ваше расположение, чтобы я решился его утратить из-за собственного упрямства. Но после замужества мадемуазель Аннет, которое, я уверен, не за горами, мы вернёмся к этой беседе. И, надеюсь, я буду не самой бросовой партией для вас.
– Я не хотела бы вас обнадёживать…
– Пани Вера, я ведь не мальчик… Вроде этого навернувшегося в реку Гардина, – усмехнулся Команский. – Стреляться от любовной неудачи в мои годы смешно… К тому ж это и не поможет. Мне сорок три года, и женщину лучше вас я навряд ли встречу. Тем более что и поисками не утруждаюсь. А вам двадцать шесть, вы можете отыскать себе что-то лучше, моложе и ближе к вашему вкусу… Так что ни о каких обязательствах не может быть и речи! Вы вольны устраивать свою жизнь как считаете нужным. Я, со своей стороны, буду ждать – и ничуть этим не тяготиться. Кстати, насчёт жита вашего у меня кое-какие мысли имеются. Я к вам заеду на той неделе. Позволите?
– Конечно. – Вера кое-как выжала из себя улыбку, поднялась. – Позвольте поблагодарить вас за оказанную честь…
– Да бросьте, пани Вера… – невесело улыбнулся Команский. – Засим откланяюсь, а вам вот лучше лечь поспать. Не забудьте, к вечеру пришлю Савельича, готовьте возы. Дождь ещё этот некстати! Но тут уж не поделаешь ничего – унылая пора, очей очарованье… Ненавижу осень, а вы?
У Веры недостало было сил даже пошутить в ответ. Команский уехал, а она всё сидела за столом, опустив голову на руки и чувствуя звенящую пустоту в мыслях. На веранду заглянула Домна, с минуту смотрела на барыню. Затем тихо, на цыпочках отступила и прикрыла за собой дверь.
Полчаса спустя шорох за окном стих: дождь прекратился. Вера некоторое время смотрела на унизанные бисером капель кусты за окном. Затем поднялась и, взяв со спинки стула накидку, спустилась с веранды в сад.
В саду было серо и неприютно. С голых веток срывались холодные капли. Единственный жёлтый лист на макушке клёна зябко трепетал на ветру. Кутаясь в накидку, Вера пробралась по сырой траве в беседку за малинником, всю затянутую пожухшим плющом. Там, на деревянной неструганной лавке, лежали несколько забытых яблок – крепких, жёлтых. Вера машинально взяла одно из них, надкусила, сморщилась, ощутив кислую терпкость на языке. И эта кислота во рту оказалась последней каплей: к горлу подкатил комок, и Вера, уронив руки на голову, расплакалась навзрыд. От отчаяния и смертной тоски сжималось сердце. Сейчас её никто не видел, ни перед кем не надо было сохранять спокойствие. Вера почувствовала себя страшно одинокой, слабой и беспомощной, как котёнок, брошенный в реку под мост.
– Бесполезно… Бесполезно… – бормотала она, давясь рыданиями. – Что ни делай – всё бессмысленно, ненужно… Никому не нужно… Зачем, боже мой, зачем только… И ничего теперь не поделать, Никита, милый, ничего… Никита, боже мой, Никита, единственный мой, никогда, никогда, никогда…