Только тогда Габд-а-Батх шагнул вперед, повернулся к жрецу и проговорил с прежней горделивой интонацией:
– Нашел ли ты то, что искал?
– Вот тот папирус, о котором я говорил тебе, Шейх! – и Ат Сефор опасливо указал на деревянный футляр в руке мумии.
– Но у него есть верные стражи, не так ли? – насмешливо произнес Шейх, указывая на ползающих по мумии скорпионов. – Я сделал то, о чем ты просил, нашел для тебя этот папирус, привел тебя в гробницу – чего еще ты хочешь, жрец?
– Я хочу, чтобы ты довел дело до конца, грабитель! – отозвался Ат Сефор с таким же высокомерием.
– Тогда плата за работу будет вдвое большей! – отрезал Габд-а-Батх. – Я потерял из-за тебя почти всех своих людей, рисковал своей собственной головой, так что тебе придется раскошелиться, жрец!
– Пусть так, – ответил Ат Сефор, не сводя глаз с заветного футляра. – Пусть так, но я должен получить папирус из твоих рук!
Ни слова не говоря в ответ, Шейх Ночи шагнул к саркофагу, выхватил из руки скорчившегося на полу Кривого Шакала факел и ткнул им прямо в бинты, оплетавшие мумию. Полотно, пропитанное ароматическими смолами, задымилось, скорпионы бросились врассыпную. В воздухе подземелья, и без того спертом, распространился запах гари, стало нечем дышать от зловония, которое испускала тлеющая мумия.
Ат Сефор в ужасе бросился к саркофагу:
– Что ты делаешь, Шейх? Ты погубишь этот бесценный папирус, сожжешь его!
– Не беспокойся, жрец! – грабитель протянул руку вперед и выхватил из саркофага деревянный футляр. – Ему ничего не сделалось. Но я не ослышался, ты сейчас назвал этот папирус бесценным? Так что, может быть, я продешевил и мне не стоит отдавать его тебе?
Ат Сефор побледнел. Он уставился на футляр в руках грабителя остановившимся взором, готовый наброситься на Шейха и убить его голыми руками.
– Шучу, шучу! – рассмеялся Габд-а-Батх. – Я обещал тебе этот папирус, и мне угодно сдержать слово! Только будь осторожен, жрец, убедись, что внутри этой трубки нет больше скорпионов!
С этими словами он протянул футляр Ат Сефору.
Молодой жрец прижал добычу к груди, не думая о последствиях, не думая о том, что Шейх, возможно, прав и футляр может содержать еще одну смертоносную ловушку.
Успокоившись, выровняв дыхание, он вытянул руки с футляром перед собой и осторожно, бережно раскрыл его, готовый в случае опасности отбросить деревянную трубку в сторону, но боясь при этом повредить хрупкое содержимое.
К счастью, это не понадобилось.
Внутри не было ничего, кроме самого папируса – аккуратно свернутого, намотанного на палочку драгоценного нубийского дерева.
Впрочем, задним числом Ат Сефор понял, что его опасения были напрасны: тот, кто устроил все смертельные сюрпризы в этом захоронении, не посмел бы поместить один из них в футляр, побоялся бы повредить священный папирус.
Жрец опустился на колени, вполголоса произнес благодарственную молитву великому Осирису и благоговейно развернул папирус.
Он знал, что сейчас перед ним находится одна из величайших святынь и сокровеннейших тайн подлунного мира. Жрецы Дома Чисел только вполголоса упоминали этот папирус. Говорили, что многомудрый Семос, составив его и записав собственноручно священными иероглифами, сам настолько испугался могущества этой надписи и власти, таящейся в ней, что повелел своим ученикам похоронить папирус в своей могиле.
Ат Сефору не терпелось увидеть великую святыню, своими глазами прочесть то, что в ней написано, и он, забыв о находящемся рядом грабителе, склонился над папирусом.
«Когда из вод предвечного моря вышел золотой холм, на нем распустился цветок лотоса, а оттуда появилось дитя, осветившее землю, пребывавшую во мраке. О, светлое дитя, Амон Ра, рожденный небом и вечностью! Ты создал все прочее своим языком и сердцем, то есть мыслью и словом, и в основу творения положил ты Великое Число, праматерь всех прочих чисел. Это число породило все прочие числа – и те, которые пасут на небесных лугах неисчислимые стада звезд, и те, которые управляют разливами Нила, и те, которые указывают сроки жизни и смерти каждого человека.
Ты создал это число, и оно создало тебя, ибо ты и есть это число, лежащее в основе всего сущего.
Это число есть истинное и тайное имя великого Осириса, Правдоречивого, Первого на Западе, Господина Подземного Мира, и тот, кто знает это число, обладает великой властью. Он знает, как течет Нил и как движутся звезды по своим путям, знает, как умножить урожай и как оживить того, кто уже отправился на Запад, в Царство Мертвых. Для того, кто знает это число, нет замков и стен, нет тайн и вопросов, ибо это число – ключ к любому замку и ответ на каждый вопрос…»
– Жрец, получил ли ты то, чего желал? – раздался вдруг в тесном помещении гробницы голос Шейха Ночи.
Ат Сефор неохотно оторвался от священного папируса и поднял взгляд на грабителя могил:
– Да, Шейх, я получил желаемое.
– Тогда покинем поскорее это место, и ты отдашь мне положенную награду.
Ат Сефор удивленно взглянул на главаря грабителей: в голосе его впервые за время их знакомства прозвучал плохо скрытый страх. Габд-а-Батх к чему-то прислушивался и зябко поводил плечами, будто ему стало холодно в душной тесноте подземелья.
– Что ты так смотришь на меня, жрец? – проговорил Шейх Ночи, перехватив взгляд своего спутника. – Это дурное место, и я хочу скорее покинуть его! Если ты возомнил, что я испуган, – ты ошибаешься, жрец: нет ничего такого ни в Царстве Живых, ни в Царстве Мертвых, что могло бы испугать Шейха Ночи! Ничего и никого – ни зверя, ни человека, ни бесплотного призрака, лишенного души Ка! Меня самого боятся даже злые духи Западной пустыни! – Он горделиво вскинул голову и закончил: – Мне угодно поспешить прочь из этого места и получить свою награду!
Ат Сефор свернул бесценный папирус, убрал его в деревянный футляр и спрятал на груди, возле тревожно бьющегося сердца. Ему не терпелось прочесть священный свиток, но Габд-а-Батх был прав: не следовало задерживаться в гробнице, это действительно скверное место. Особенно теперь, когда на полу погребальной камеры, возле оскверненного саркофага мертвого жреца, валялись бездыханные тела грабителей с искаженными болью и ужасом лицами.
– Я тоже хочу получить свою часть добычи, – подал голос Кривой Шакал, поднявшись на ноги и придерживая левой рукой обожженную и распухшую правую. – Не забывай, Шейх, ты обещал поделить добычу по справедливости!
– Обещал, – подтвердил главарь. – И мне угодно сдержать свое слово. А ты, Шакал – будешь ли ты справедлив? Отдашь ли Пятнистому Коту, и Песчаной Змее, и Черному Ибису их долю? – и он ткнул носком сандалии валяющихся на полу мертвецов.
– Им ни к чему серебро! – раздраженно выкрикнул Кривой Шакал. – Все равно они будут признаны виновными на Последнем Суде, им не суждено блаженствовать на полях иару, их души пожрет чудовище Амт… а я еще поживу и потрачу это серебро в харчевнях на правом берегу, в веселых домах возле переправы!
– Как знаешь, – равнодушно проговорил Шейх Ночи. – Поступай как знаешь, Шакал. Только не забывай: отнять долю у мертвого – это плохо!
– Нарушить покой могилы – это тоже плохо, однако мы делаем это всю жизнь! – отозвался Кривой Шакал, здоровой рукой собирая драгоценности и амулеты покойного жреца.
Дав ему несколько минут на сборы, Габд-а-Батх тронулся в обратный путь.
Коридор, отделявший главную погребальную камеру от первой, пустой, они преодолели без опасений. Только на середине его перешагнули мертвое тело Стервятника, и Ат Сефор негромко произнес охранное заклинание, которое должно было защитить его от бесприютной души непогребенного мертвеца.
Все трое вошли в первую камеру – ту, под опрокидывающимся полом которой нашла свой преждевременный конец черная свинья. Габд-а-Батх выглядел настороженным и неуверенным. Он отчего-то замедлил шаги. Глядя на него, Ат Сефор тоже приостановился. Кривой Шакал вырвался вперед, придерживая на плече тяжелый мешок со своей добычей и негромко бормоча себе под нос:
– Пусть меня ждет суд Осириса и зубастая пасть чудовища Амт, но остаток своей жизни я хочу провести в радости и веселье! Я буду кутить в прибрежных харчевнях, буду веселиться с красивыми женщинами из веселых домов…
Вдруг над головой у осквернителей могилы раздался глухой нарастающий грохот, словно разом загремели десятки огромных храмовых барабанов.
Вдруг над головой у осквернителей могилы раздался глухой нарастающий грохот, словно разом загремели десятки огромных храмовых барабанов.
Габд-а-Батх отскочил назад, и жрец, не сводивший с него глаз, последовал его примеру. Только Кривой Шакал, занятый своими приятными мыслями, сделал еще один шаг вперед… и тут же на него посыпался град камней и комьев сырой глины.
Казалось, сама земля, грохоча и содрогаясь, обрушила на могильных воров свой гнев.
Жрец и главарь разбойников отступили в дальний конец первой камеры, до которого долетели только отдельные камни.
Через несколько минут обвал прекратился, в подземелье наступила мертвая тишина.
Кривой Шакал вместе со своей добычей был похоронен заживо, и вместе с ним была похоронена надежда на веселые кутежи в прибрежных харчевнях.
Но и двое оставшихся в живых были не в лучшем положении: единственный выход из гробницы был завален чудовищным грузом земли и каменных обломков.
Факел, который нес в руке Габд-а-Батх, упал на пол и едва теплился. В подземелье стало почти темно. Ат Сефор понял, что очень скоро и этот последний свет погаснет, а затем и затхлый воздух подземелья кончится… тогда они с Шейхом Ночи в страшных мучениях умрут, завидуя Кривому Шакалу, смерть которого была, по крайней мере, быстрой и не слишком мучительной.
Нет, напрасны были все неисчислимые жертвы, которые принес молодой жрец, зря он осквернил свою вечную душу! Ни славы, ни могущества не принесет ему поход в обитель смерти! Многомудрый Семос сделал все, чтобы не выпустить священный папирус, средоточие мудрости, из своих мертвых рук!
Он представил мертвого жреца, который сейчас лежит в своем разоренном саркофаге и радуется, что неудачливый похититель его мудрости недалеко ушел…
– Я говорил этому сыну Сета, что отнимать долю у мертвых – это плохо! – по-прежнему надменно произнес Габд-а-Батх, нарушив гнетущую тишину подземелья. – Он не послушал меня, и вот какое наказание его постигло!
– Не знаю, лучше ли наша доля, Шейх, – отозвался Ат Сефор. – Мы останемся здесь навеки… точнее, до самой смерти, которая наступит очень скоро!
– Ты судишь чересчур поспешно, жрец! – прервал его Шейх Ночи. – Я намерен получить обещанную тобой награду. Я выполнил свою работу, теперь твоя очередь выполнить наш договор! Или ты собираешься отступиться от своего слова?
– Но для этого нам потребуется совсем немного, Шейх, – с горечью произнес Ат Сефор. – Выбраться из этого подземелья!
– Значит, мы выберемся из него! – и Габд-а-Батх поднял с земли едва чадящий факел.
– Что же ты собираешься сделать, Шейх, – ногтями прорыть ход в этой горе камней и глины, как слепой крот?
– Нет, жрец, я не намерен уподобляться кроту! – ответил Шейх Ночи, гордо вскинув голову. – Мне угодно подумать и найти выход из этой ловушки!
Ат Сефор опустился на каменный пол. Он не верил в возможность спасения и решил провести последние минуты перед смертью за изучением бесценного папируса.
«…Это число – ключ к любому замку и ответ на любой вопрос… – читал он священные иероглифы. – Нет такой двери, которую не открыло бы его могущество…»
Если бы священное число помогло им выбраться из этого подземелья!
Ат Сефор оторвался от чтения, чтобы взглянуть, чем занимается Габд-а-Батх.
Шейх Ночи обходил камеру, подняв факел над головой и глядя на то, куда отклоняется его коптящее пламя.
В полутьме глаза Шейха блестели, как драгоценные камни на изваянии фараона, и Ат Сефору на какое-то мгновение показалось, что перед ним – не человек, а бесплотный дух, выходец из Царства Мертвых, из великой Западной пустыни.
Вдруг Габд-а-Батх издал гортанный возглас и встал на колени, опустив факел почти к самому полу камеры.
Теперь и молодой жрец увидел, что дым от факела немного отклоняется книзу и втягивается в едва заметную щель, проходящую по нижнему краю стены.
Шейх Ночи вернулся в главную погребальную камеру, к саркофагу Семоса, и принес оттуда бронзовый ломик, брошенный там одним из его подручных. Вставив ломик в щель между полом и стеной, Габд-а-Батх навалился на него всем весом.
Стена не поддавалась, и шейх повернулся к Ат Сефору:
– Помоги мне, жрец! Или ты не хочешь выйти на свет ночных звезд? Не хочешь отдать мне то, что должен?
Ат Сефор поспешно подошел к Шейху, навалился вместе с ним на ломик. Соединенных сил двух человек оказалось достаточно, и большая часть стены, словно тяжелая дверь, с глухим скрипом отъехала в сторону. За ней обнаружился темный лаз, больше напоминающий звериную нору, чем проделанный людьми подземный ход.
Молодой жрец вспомнил, что во многих гробницах предусматривают запасные выходы – на тот случай, если главный придется замуровать, чтобы спасти захоронение от воров.
Именно в таком запасном лазе они с Шейхом и оказались.
– Ну что, жрец, ты все еще спешишь на свидание с Анубисом или твои планы изменились? – насмешливо спросил Габд-а-Батх и первым скользнул в темноту.
Несколько минут они, оскальзываясь и обдирая локти, карабкались по тесному и крутому проходу, и наконец лицо Ат Сефора почувствовало свежее дуновение ночного ветра.
Он прополз еще несколько локтей, и внезапно его щеку оцарапала ветка колючего кустарника. Молодой жрец сделал еще одно усилие и выкатился на каменистый склон. Заросли колючих кустов закрывали от посторонних глаз устье пещеры, которая служила вторым входом в гробницу многомудрого Семоса.
Ат Сефор растянулся на камнях, вдыхая благоуханный воздух ночи и созерцая россыпь бесчисленных звезд у себя над головой. Казалось, никогда он не видел ничего более прекрасного!
Тут он почувствовал у себя на груди деревянный футляр с папирусом, и его радость стала еще больше.
Он проник в Царство Мертвых, подобно Осирису – и подобно ему, вернулся оттуда, добыв величайшее сокровище! Мудрость Мудрых, папирус Тота, содержащий в себе великую власть, великую тайну – величайшее из всех чисел!
– Ты собрался спать, жрец? – окликнул его Габд-а-Батх. – Еще не время. У нас есть еще кое-какие дела и время до рассвета. Я должен получить свою награду! А для начала найдем моих людей – тех, которых мы оставили снаружи сторожить вход в гробницу!
Ат Сефор легко вскочил – воздух ночи вернул ему силы.
Вслед за Габд-а-Батхом он спустился с пригорка и, пригибаясь, прячась за камнями и кустами, прошел к тому месту, где темнело надгробье жреца Семоса.
Шейх Ночи остановился, не доходя до надгробья, сделал предостерегающий знак и замер, вслушиваясь в едва слышные звуки, доносящиеся со всех сторон. Выждав несколько минут, он поднес к губам ладонь и издал тот лающий смех, который уже слышал Ат Сефор – тот леденящий душу лай, которым обмениваются в ночи шакалы, священные звери Анубиса.
Ответом на его лай была тишина.
Габд-а-Батх выждал еще минуту и повторил свой сигнал, но на него опять никто не ответил.
– Мне не нравится это, жрец! – едва слышно прошептал Шейх и, крадучись, едва касаясь ногами земли, двинулся вперед.
Не доходя нескольких шагов до надгробья, он вдруг замер и склонился к чему-то, что темнело у его ног.
Ат Сефор приблизился к своему спутнику и тоже наклонился, чтобы разглядеть этот темный предмет.
Это был человек, не подающий признаков жизни. Приглядевшись к мертвецу, жрец увидел, что горло его перерезано от уха до уха, а короткая темная накидка пропитана кровью.
– Это Ихневмон, предпоследний из моих людей! – бесстрастным шепотом сообщил Габд-а-Батх.
Он сделал еще несколько беззвучных шагов и снова остановился, склонившись над землей.
Ат Сефор ничуть не удивился, услышав свистящий шепот Шейха Ночи:
– А это – Рваная Ноздря, последний из моей шайки!
– Кто же их убил? – спросил Ат Сефор, почувствовав, как руки его холодеют от страха. Воздух ночи, который только что казался ему свежим и благоуханным, стал затхлым и сырым, как в склепе.
– Кто бы это ни был – он пожалеет о том, что родился на свет! – отозвался Габд-а-Батх. – Не будь я Шейх Ночи, он не доживет до завтрашнего утра!
Габд-а-Батх выпрямился и выкрикнул в окружающую темноту:
– Слышишь, ты, грязное отродье Сета? Это говорю я, Шейх Ночи! Еще не наступит утро, когда я пролью твою нечистую кровь!
Ат Сефор услышал эти надменные слова, но он услышал и скрытый страх, который звучал в голосе Шейха.