— И как результаты?
— Странная история. Что-то непонятное с этой экспедицией Бахмина. По реакции Дымовой я понял, что это тема, которая ее страшно волнует и тревожит по сей день. Ни на что другое такой бурной реакции не было. Собственно, она снова впала в маразм, когда я немного прижал ее этой темой. Боюсь, что она и умерла из-за меня.
— Она умерла от старости, — грубовато возразил Печерников. — Слушай, а чем занималась эта экспедиция? Может, золото искали? Тут не клад случайно замешан?
— Ты знаешь, — оживился Бублейников, — экспедиция, кажется, была самая обычная. Археологическая, этнографическая и прочее. Но! Никаких документов о составе экспедиции Бахмина, маршруте и целях в архивах нет. Зато известно, что поисками пропавшей экспедиции занимались сотрудники НКВД. Даже история с Дымовой показала, как пристально органы интересовались судьбой Бахмина.
— Совсем-совсем никаких документов нет? — уточнила Оксана.
— Совсем. Правда, вчера я сделал одно открытие, почти сенсационное. Не знаю, поможет ли оно в дальнейшем. У следователя, который вел дело Дымовой, есть сын, я с ним встречался. Он показал мне один документ. Это все, что осталось от громадного архива его отца.
Бублейников вытащил из файловой папки и положил на стол несколько тетрадных листов, мелко исписанных с обеих сторон выцветшими от времени фиолетовыми чернилами.
— Это перечень документов, которые хранились в архиве бывшего следователя НКВД Агеева. И вот смотрите — пункт 125.
Максим и Оксана склонились над листками.
— «Пункт 125, — вслух прочитал Печерников. — Дневник профессора Бахмина». Так, хорошенькое дело. Значит, существует дневник, который вел этот загадочный профессор. Может быть, там содержится нечто интересное?
— Дневник не существует, а существовал. Вместе со значительной частью архива он пропал несколько лет назад. Точнее, его вывезла с дачи внучка бывшего следователя НКВД Агеева. Когда-то давно она рассорилась со своим отцом, и с тех пор они не общаются. Вот как раз ее папа, у которого я вчера был, и отдал мне перечень документов.
— Зачем женщине такой специфический архив? — удивился Печерников.
— Кто ж ее знает? — пожал плечами Бублейников. — Но она все с той дачи вывезла. А что не сумела — сожгла. Станислав Валерьевич мне рассказывал, что когда он после долгого перерыва приехал на дачу, там пахло гарью, как после пожара.
— Ого, какая агрессивная барышня, — воскликнула Оксана. Максим посмотрел на нее иронически. — А известно, кто она такая, чем занимается?
— Отец не знает, чем она занимается, потому что они практически не общаются. Вообще-то его дочь была любимицей деда, с раннего детства подолгу жила у него, потом ухаживала за стариком. А с родителями своими всегда была на ножах. Короче говоря, следы дочери теряются во мгле.
— Да чего проще — фамилия, имя, отчество, год рождения известны. Найдем, — оптимистично заявил Максим.
— Мне Станислав Валерьевич сказал, что она дважды была замужем, и какую сейчас носит фамилию — неизвестно. По первому мужу она была Прошина. Про второе замужество она написала своей матери в письме, но ничего про мужа не сообщила. Не исключено, что у нее сейчас третий муж. Просто отец уже лет пятнадцать ее не видел и не знает, где она.
— С ее матерью можно поговорить?
— Она умерла три года назад.
— Найду я тебе эту Агееву-Прошину, — заверил Максим.
Когда раздался звонок в дверь, Оксана бросилась открывать. Это была Кристина.
— Ленечка, познакомься, это моя пропавшая и вновь обретенная подруга, — торжественно сказала Оксана. — Кристина, это мой коллега и хороший друг Ленечка.
— Вновь обретенный друг, — уточнил Бублейников, не сводя с Кристины восхищенного взгляда.
— Красивое у вас имя — Леонид, — заявила Кристина. — Очень выразительное и очень редкое сейчас. По-моему, оно означает сын льва, верно?
Услышав эти слова, Бублейников окаменел. Последний раз Леонидом его называл гаишник, оштрафовавший за превышение скорости.
— Кристина, садись, у нас тут небольшое совещание, — пригласил Печерников. — Я вот еще о чем хотел тебя спросить — почему твоя визитница оказалась в комнате бабушки?
— Почему только визитница? Там еще кое-какие вещи лежали, я только сегодня их на место вернула. У бабушки есть такой удобный столик с ящичками. Она его специально для макраме покупала. Но я отвоевала там немного места. А то у меня вечно никуда ничего не помещалось. Помните, я говорила про генеалогическое древо? Эта папка там же лежит, как граница между бабушкиными документами и моими.
— Воришка ведь все выкинул на пол. Документы не пострадали?
— Кажется, нет. Там еще были документы на квартиру.
— Они на месте? Кристина, посмотри на всякий случай. Как ни печально, тебе сейчас придется вступать в права наследования.
Через десять минут Кристина вернулась, держа в руках небольшую коричневую папочку с золотым обрезом.
— Документы на месте, а это я принесла показать вам. Надо же, я не знала, но бабушка, оказывается, уже начала заполнять тут разные клеточки. Видите — тут мои папа и мама, дедушка. Надо же, и себя бабушка вписала.
— Почему себя? Тут написано — Некрасова, — сказал Максим, вглядываясь в мелко выписанные рукой Виолетты Никодимовны буквы.
— Правильно, ведь Рюмина она по мужу. А девичья фамилия Некрасова.
— Постойте, — сказал вдруг Бублейников, который отвлекся наконец от созерцания Кристины и через плечо Максима заглянул в коричневую папку. — А вот здесь, карандашом, чуть выше Некрасовой, в той же ячейке что-то написано. Первая В или Б?
— Бахмина, — выдохнула Оксана. — Здесь написано — Бахмина.
* * *
Возникшую паузу заполнил телефонный звонок.
— Ты куда пропал? — услышал Бублейников взволнованный голос редактора издательства. — Я тебя разыскиваю целый день.
— Неправда, — уверенно возразил Ленечка, — звонков от тебя не было.
— Я поручал позвонить моей помощнице, — сбавил тон Шустров. — В общем, дело такое. В издательство на твое имя пришло письмо. Без обратного адреса. Поскольку ты у нас не в штате, девчонки в секретариате чуть не выбросили его в корзину. Хорошо, что я зашел к ним и увидел. Собирался вскрыть, но тут написано — лично в руки. Так что приезжай — передам.
Увидев озабоченное лицо Бублейникова, Кристина спросила:
— Леонид, что-то случилось?
Слышать, что он Леонид, было непривычно и безумно приятно. Бублейников сразу почувствовал уверенность в себе, расправил плечи и, широко улыбнувшись, сказал:
— Ничего страшного. В издательство прислали письмо на мое имя. Но почему-то без обратного адреса.
— Вдруг оно отравленное? Или там взрывчатка? — предположила осторожная Оксана.
— Вряд ли. Тогда прислали бы домой. На работе вероятность того, что откроет кто-то другой, сильно возрастает, — сказал Печерников.
— Странно, — призадумался Ленечка. — Я сейчас смотаюсь в издательство, здесь недалеко. Когда вернусь, тогда и посмотрим. Может, что-нибудь полезное для нашего расследования?
— Давай поезжай, — сказал Максим. — Мы пока будем думать, как Кристине жить дальше. Надо ведь Виолетту Никодимовну хоронить.
Обе девушки тут же зашмыгали носами.
— А Дымову завтра хоронят, — вспомнил Бублейников. — Ладно, я поехал.
Когда он через час вернулся, на лице его царило смятение.
— Ну что, от кого письмо? — накинулись на него присутствующие.
— От Дымовой.
— Письмо с того света? — присвистнул Максим.
— Похоже на то. Мне ее племянница говорила, что Ольга Святославовна писала мне письмо, в котором хотела что-то объяснить. Только после смерти Дымовой она его так и не нашла.
— Видимо, хитрая старуха нашла способ отправить его самостоятельно, — предположил Максим.
— Не хитрая, а очень умная и практичная, — поправил Печерникова Ленечка. — Возможно, она опасалась, что племянница не передаст письмо адресату.
— Сейчас уже никто не скажет, что она думала, — вздохнула Оксана.
— Ты его прочитал? — поинтересовалась Кристина.
— Нет, просто вскрыл конверт, — признался Бублейников. — Как увидел, от кого оно, мне что-то так жутко стало… Ужас! Честно скажу, читать боюсь. Пусть лучше кто-нибудь из вас.
* * *
«Милый Ленечка! Пишет Вам отвратительная старуха Дымова, которую Вы, наверное, уже проклинаете за вредность, занудство, упрямство, подозрительность и старческий маразм. Прошу Вас, не сердитесь на женщину, которая прожила столько непростых лет и, вероятно, загостилась на этом свете. И простите меня, если сможете!
Приступ маразма, который я разыграла, — лишь попытка уйти от разговора, которого я всю жизнь ждала и боялась. Испытывая к Вам человеческую симпатию и глубокое доверие, хочу рассказать то, о чем долгие годы предпочитала молчать. К тому же времена наступили совсем другие, и люди, которых я старалась всю жизнь оберегать, теперь могут не опасаться за свою жизнь.
Потеряв свою экспедицию, я несколько дней блуждала по горам и едва не погибла. Меня, замерзшую и истощенную, случайно нашли люди из отряда профессора Бахмина. Они не могли вернуть меня домой, так как шли по очень жесткому графику, определенному, как я потом поняла, органами. Больше двух недель я находилась в составе этой секретной экспедиции и через некоторое время сообразила, что если вместе с ними вернусь на Родину, то меня ждет очень печальная судьба — я случайно заглянула туда, куда посторонним заглядывать было не положено. Бахмин тоже намекал на это. Сначала я думала, что экспедиция искала лекарство для продления жизни и старинные документы, свидетельствующие о контактах с высшим разумом. Но это, как выяснилось, была только часть большой задачи. Искали что-то неизмеримо более ценное, о чем знал только сам Бахмин и один из его помощников. В составе экспедиции, как ни странно, была маленькая дочь Бахмина, Виолетта. Как мне объяснили, отец взял ее с собой вопреки всем запретам. Он боялся оставлять девочку дома, так как его жену арестовали буквально за месяц до начала экспедиции. Видимо, люди, которые посылали Бахмина с особой миссией в Гималаи, хотели иметь заложницу.
Не буду подробно рассказывать о наших приключениях, скажу лишь о главном. Мы повернули домой, и по настроению Бахмина я поняла, что задача, поставленная перед экспедицией, а может быть, и пред ним лично, выполнена. Мы были уже почти на границе с Россией, когда на нас напали бандиты. В те годы было много китайских шаек, промышлявших в предгорьях и вдоль границ. Часть людей погибла сразу, и Бахмин, понимая, что всем нам не вырваться, приказал мне взять Виолетту и бежать через мост, который был переброшен через ущелье. Он знал, что одна, да еще с ребенком, я много унести не смогу, поэтому дал мне лишь папку с документами. «Береги эти бумаги, здесь вся правда про наш поход, — прощаясь, сказал Бахмин. — А дочку, если выберетесь, спрячь, иначе они убьют ее. И никому не говори, что была с нами, иначе тебе не жить. Соври, что выбралась сама».
Он не сказал, кто это такие — они, но я все поняла. Мы с Виолеттой перебежали на нашу сторону, а Бахмин взорвал за нами мост. Потом, каким-то чудом миновав наши пограничные заставы, я добралась до ближайшего поселения, где буквально подбросила девочку — постучала в чей-то дом и, оставив ее на крыльце, поскорее убежала. Это был единственный выход. Оставаться со мной ей было опасно — я знала, что меня ждет, когда я вдруг объявлюсь живой. Виолетту я проинструктировала — она должна говорить, что потеряла родителей на железнодорожной станции, ничего не помнит, кроме имени и фамилии. Фамилия у нее теперь Некрасова. Представляете, каково ей было? Ребенок, только что потерявший мать и отца, да еще в такой ситуации? Она плакала, цеплялась за меня. Что Вам сказать, Ленечка? Это была трагедия. Но я старалась об этом не думать. Ведь главное — чтобы девочка осталась жива.
Затем я вернулась в приграничный район и позволила себя обнаружить. Дальше вы мою историю знаете. Не знаете лишь одного — Валера Агеев, следователь, который вел мое дело, знал меня еще со школы и был в меня безумно влюблен. Я была уверена в нем настолько, насколько женщина может быть уверена в мужчине, который ее боготворит. Да, милый Ленечка, даже в те годы влюбленные были готовы на безрассудства ради любимой женщины. Пусть даже они были офицерами НКВД. Валера Агеев — единственный, кому я рассказала всю эту историю. Мы не знали, чем кончится дело, поэтому я объяснила ему, где спрятана папка с документами Бахмина и в каком поселке я оставила дочь профессора. А потом Валера под свою ответственность меня выпустил, и я уехала из Москвы. Я не знаю, как дальше сложилась судьба Виолетты Бахминой, надеюсь, она выжила в те страшные годы и прожила хорошую жизнь.
Ленечка, я Вас убедительно прошу — хорошенько подумайте, как правильно распорядиться сведениями, которые Вам сейчас стали известны. Это я оставляю на Вашей совести. Я думаю, нет — чувствую, что мне недолго осталось жить. Мы с вами больше не увидимся, рукопись заканчивайте сами, я вам полностью доверяю. Того, что я вам рассказала, достаточно, чтобы получилась интересная книга. Не поминайте лихом безумную старуху.
С искренней симпатией, Ольга Дымова».
* * *
— Да, вот это кремень! — с восхищением сказала Кристина, когда Максим закончил чтение.
— Ты про Дымову? — спросил Бублейников.
— Да, и про нее тоже. Но в основном — про свою бабушку. Такое пережить, и всю жизнь — молчок.
— Страшно было, ведь если бы ее нашли, отправили в лагерь. Не пионерский, а наоборот.
— Так, эмоции в сторону, — твердо сказал Максим. — Давайте подумаем, что это столь своевременное письмо нам дает?
— Теперь мы знаем, что скрывала Дымова! — воскликнул Ленечка.
— Допустим, — согласился Максим. — Тогда получается, что неизвестные, которые тебе угрожали, опасались, что тебе станет известна именно эта история?
— Так, — согласился Бублейников.
— Дымова, понятно, опасалась за дочку Бахмина, то есть — Виолетту Никодимовну. А чего тогда опасаются люди, желающие отпугнуть тебя от работы над рукописью? Может быть, дело не в Дымовой, а в самой экспедиции? В результатах ее поисков?
— Вы считаете, спецслужбы до сих пор интересуются этой историей? — почему-то шепотом поинтересовалась Оксана.
— Нет, это вряд ли. — Максим встал и прошелся по комнате. — Семена, посеянные той секретной экспедицией, проросли сегодня, это факт. Но, думаю, Леониду угрожает кто-то другой. И этот другой знает про экспедицию гораздо больше нас. Вопрос — откуда? Ответ более-менее ясен — дневник Бахмина. Других источников, похоже, нет.
— А дневник, вероятно, забрала беспутная дочка Агеева, — напомнила Оксана.
— Беспутная — это по словам ее папы. А дед ее как раз любил, вот что интересно, — заметил Бублейников. — Любил и учил всему, что знал сам. А знал он, как вы понимаете, немало.
— Вот эту самую дочку-внучку мы и будем искать, — подвел итог Максим. — Надеюсь, это не отнимет у нас много времени.
* * *
— Это Печерников. Ты можешь говорить?
— Погоди минутку, я на кладбище, сейчас отойду в сторонку, — сдавленным голосом откликнулся Бублейников.
— Дымову хоронишь?
— Да. Жалко ее, хорошая была тетка, своеобразная.
— Ничего, ты памятник ей поставишь, когда напишешь книгу, — подбодрил его Максим. — Но я сейчас о другом. Скажи, я правильно понял, что следователя Агеева перевели в спецлабораторию, которая разрабатывала яды?
— По крайней мере так сказал его сын.
— И что-то про сыворотку правды ты говорил, верно?
— Да, кажется, в той лаборатории занимались такими штуками. В Сети полно информации, я потом глянул.
— В твоей Сети большая часть — глупости и выдумки. Мне важно знать — сын этот точно говорил про сыворотку правды?
— Точно. Станислав Валерьевич слышал о ней от отца, который перед смертью стал довольно разговорчивым.
— Отлично, именно это мне и нужно было узнать.
Бублейников хотел спросить, для чего, но удержался. Вместо этого он задал более нейтральный вопрос:
— Как продвигаются поиски?
— Успешно. Очень надеюсь всех вас сегодня удивить. Сам до сих пор под впечатлением. Ладно, мне некогда, потом еще созвонимся.
Вечером они вчетвером вновь собрались в квартире Максима.
— Докладывайте, товарищ следователь, — сказала Оксана, когда все расселись вокруг стола. — Какие новости?
— Есть одна.
— Только одна?
— Зато какая! Я нашел эту женщину. И узнал про нее много интересного. Например, что она трижды побывала замужем, однако до сих пор носит фамилию второго мужа. Что все мужья умерли, не дожив до сорока лет. Что каждый из них оставил любимой что-то ценное — кто машину, кто квартиру, кто дачу. Я знаю номер этой машины и адрес этой дачи. По моей просьбе сотрудники милиции на этой даче побывали и обнаружили там архив Валерия Агеева.
— И дневник Бахмина тоже? — воскликнула Оксана.
— К сожалению, нет. Но зато там нашлось нечто иное — целая коллекция ядов и всевозможных препаратов, которые можно отнести к так называемым «сывороткам правды».
— Как это удалось так быстро выяснить? — спросил Бублейников. — Про сыворотку правды? Это же не какой-нибудь йод или аспирин!
— Экспресс-анализ был дорог, но я не стал мелочиться, — пояснил Максим. — Дело-то серьезное, медлить уже нельзя. Если я не ошибаюсь, одним из ядов была убита Виолетта Никодимовна. И сыворотку правды, ясное дело, брали из той же коллекции. Да, кстати, очень важный факт: милая дама, урожденная Агеева, одно время усердно посещала школу русских ниндзя — есть и такое диво в столице нашей родины.
— А почему это важный факт? — спросил Бублейников. — Какое это имеет отношение…