Сводя счеты - Вуди Аллен


Вуди Аллен Сводя счеты

Квитанции Меттерлинга © Перевод А. Смолянского

Наконец-то издательство “Жюлик и сыновья” выпустило в свет первый том собрания прачечных квитанций Меттерлинга (“Ханс Меттерлинг. Собрание прачечных квитанций”. Том I; 437 стр.; XXXII стр. предисловия; предметный указатель; 18 долл. 75 ц.), включающий в себя научный комментарий Гюнтера Айзенбуда, известного исследователя творчества Меттерлинга. Можно только приветствовать разумное решение опубликовать первый том, не дожидаясь окончания работы над всеми четырьмя томами этого фундаментального издания. Появление блестящего, безупречного в научном отношении труда положит конец досужим обвинениям, будто бы издательство “Жюлик и сыновья”, неплохо заработав на публикации пьесы Меттерлинга, его романов, записных книжек, дневников и писем, намерено и впредь стричь купоны на той же ниве. Как же ошибались злопыхатели!

Уже самая первая квитанция

трусы — 6

майки — 4

носки голубые — 6

сорочки голубые — 4

сорочки белые — 2

Не крахмалить!

представляет собой замечательное по глубине введение в творчество мятежного гения, которого современники называли “Пражский чудила”. Черновики первой квитанции создавались в период работы над “Исповедью сырной головы”, сочинением ошеломляющей философской мощи, в котором автор не только доказывает ошибочность взглядов Канта на Вселенную, но и отмечает, что за свой труд не сумел получить ни гроша. Отвращение к крахмалу весьма характерно для рассматриваемого периода жизни Меттерлинга. Обнаружив, что белье, указанное в квитанции № 1, было все же туго накрахмалено, мэтр впал в глубокую депрессию. Его квартирная хозяйка, фрау Вайзер, сообщала друзьям: “Герр Меттерлинг уже несколько дней не выходит из комнаты и рыдает над трусами, которые накрахмалили вопреки его воле”. Как известно, Брёйер[1] уже указывал на связь накрахмаленного нижнего белья с постоянно мучившим Меттерлинга подозрением, будто некие толстощекие личности распускают о нем злонамеренные слухи (см. “Меттерлинг. Параноидально-депрессивный психоз и ранние квитанции”. Изд. “Цейс-пресс”). Тема нарушенных указаний прослеживается в единственной пьесе Меттерлинга “Удушье”, герой которой Нидлман по ошибке прихватил с собой в Валгаллу заговоренный теннисный мяч. Самая большая загадка квитанции № 2

трусы — 2

майки — 5

носки черные — 7 пар

рубашки голубые — 6

платки носовые — 6

Не крахмалить! -

появление семи пар черных носков, ведь пристрастие мэтра к голубым тонам общеизвестно. На протяжении многих лет одно только упоминание любого другого цвета приводило Меттерлинга в бешенство, однажды он даже ткнул Рильке лицом в вазочку с медом, когда тот обмолвился, что любит кареглазых женщин. Анна Фрейд[2] считает (см.: Носки Меттерлинга как символ фаллической матери. “Успехи психоанализа”, ноябрь, 1935), что неожиданный переход к темным носкам связан с переживаниями по поводу знаменитого “Происшествия в Байройте”.[3] Как известно, во время первого акта “Тристана и Изольды” Меттерлинг чихнул, да так, что с одного, чуть ли не самого главного, мецената слетел парик. Слушатели были возмущены до глубины души, но сам Вагнер стал на защиту Меттерлинга и произнес слова, ставшие классическими: “Каждый может чихнуть”. Козима Вагнер, однако, разрыдалась, заявив, что Меттерлингу чихать на триумф ее мужа.

Меттерлинг несомненно имел виды на Козиму Вагнер. Сохранились сведения, что он дважды брал ее за руку: в Лейпциге и спустя четыре года — в Рурской долине. В Данциге во время грозы он набрался храбрости и пробормотал что-то невразумительное по поводу берцовой кости фрау Вагнер, после чего та вообще перестала с ним встречаться. Меттерлинг вернулся домой совершенно обессиленный и тотчас сочинил “Размышления цыпленка”, посвятив рукопись Вагнерам. Узнав, что Вагнеры подложили рукопись под ножку шаткого стола, мэтр впал в меланхолию и переключился на черные носки. Хозяйка умоляла его вернуться к голубым, столь любимым им когда-то, или, по крайней мере, к коричневым, но Меттерлинг грубо оборвал ее: “Стерва! Может, еще в клеточку предложишь!” В квитанции № 3

платки носовые — 6

майки — 5

носки — 8 пар

простыни — 3

наволочки — 2

впервые упоминается постельное белье. Не секрет, что Меттерлинг был к нему весьма неравнодушен, особенно к наволочкам, которые они с сестрой в детстве натягивали на голову, изображая привидения (пока в один прекрасный день будущий писатель не свалился в каменоломню). Меттерлинг любил спать на свежем белье. Этой страстью он наделил и своих героев. В “Селедочном филе”, например, слесарь-импотент Хорст Вассерман совершает убийство из-за пары чистых простыней, а в “Пальце пастыря” Дженни уступает домогательствам Клинемана (которого ненавидит за то, что он вымазал маслом ее мать), поскольку “он обещал постелить свежие простыни”. Конечно, постоянная неудовлетворенность работой прачечной окрашивала жизнь писателя в трагические тона, но было бы абсурдом утверждать вслед за Пфальцем, что именно это помешало ему завершить “Камо грядеши, кретин?”. Да, Меттерлинг с превеликим удовольствием отдавал белье в стирку, но рабом простыней он не был!

Книга стихов, задуманная писателем еще в юности, так и осталась незаконченной из-за неудавшегося романа, следы которого находим в квитанции № 4, “Знаменитой четвертой”

трусы — 7

платки носовые — 6

майки — 6

носки черные — 7

Не крахмалить!

Срочная стирка!

В 1884 году Меттерлинг познакомился с Лу Андреас-Саломе, и вот мы узнаём, что теперь ему ежедневно требуется свежее белье. Познакомил их Ницше, который сказал Лу, что Меттерлинг либо гений, либо полный идиот, — ей следовало проверить оба предположения и выбрать верное. В те годы срочная стирка сделалась очень популярной в Европе, особенно среди интеллектуалов, и Меттерлинг горячо приветствовал это новшество. Его радовало, что заказ выполняется немедленно, — медлить он не любил. На званые обеды мэтр являлся заблаговременно, иногда несколькими днями раньше, так что хозяевам приходилось размещать его в комнате для гостей. Лу тоже обожала ежедневно получать из стирки свежее белье. Она радовалась как ребенок и частенько приглашала Меттерлинга прогуляться по лесу, где они вместе разворачивали только что доставленный сверток. Она души не чаяла в майках Меттерлинга и в его носовых платках, но больше всего ее восхищали трусы. В письме к Ницше Лу признавалась, что ничто (даже “Так говорил Заратустра”) не производило на нее такого впечатления. Ницше стоически перенес это признание, однако продолжал ревновать ее к белью Меттерлинга, которое, по словам друзей, считал “в высшей степени гегельянским”. Лу Саломе и Меттерлинг расстались после опустошительного “Паточного голода” 1886 года. Впоследствии мэтр простил Лу, но та не переставала твердить, что “в голове у него шариков не больше, чем полушарий”. Квитанция № 5

майки — 6

трусы — 6

платки носовые — 6

всегда озадачивала исследователей полным отсутствием носков. (Много лет спустя загадочная квитанция так захватила воображение Томаса Манна, что он посвятил ей целую пьесу — “Белье Моисея”. К несчастью, Манн обронил рукопись в канализационный люк.) Почему же из квитанций титана духа внезапно пропали носки? Нет, не правы те, кто считал это первым признаком приближавшегося безумия, хотя общеизвестно, что именно в указанные годы в поведении Меттерлинга начинают наблюдаться некоторые странности. К примеру, ему никак не удавалось понять: то ли за ним следят, то ли он сам постоянно выслеживает кого-то. Близким друзьям Меттерлинг сообщал, что правительство хочет украсть у него подбородок. Однажды, когда мэтр отдыхал в Йене, он на протяжении четырех дней не мог произнести ничего, кроме слова “баклажан”. Однако подобные приступы были нечасты и ни в коей мере не могут объяснить исчезновения носков, впрочем, как и гипотеза, будто он в этом подражал Кафке (испытывая комплекс вины, тот на время вовсе отказался от носков). Нет, утверждает Айзенбуд, конечно же Меттерлинг продолжал носить носки, просто он перестал отдавать их в стирку. Почему же? А потому, что как раз в то время в его жизнь входит новая домработница — фрау Мильнер. Она согласилась стирать носки вручную, и Меттерлинг был так тронут, что решил завещать ей все свои богатства: черную шляпу и остатки табака. Фрау Мильнер явилась прототипом Хильды в аллегорической комедии “Сукровица мамаши Брандт”.

Очевидно, что к 1894 году сознание Меттерлинга начинает раздваиваться. Это единственный вывод, который можно сделать на основе анализа квитанции № 6

платки носовые — 25

майки — 1

трусы — 5

носки — 1

Неудивительно, что Меттерлинг становится пациентом Фрейда. Познакомились они задолго до того в Вене, на спектакле “Эдип” (после которого Фрейда вынесли в холодном поту). Если верить записям Фрейда, где поведение Меттерлинга названо агрессивным, то можно предположить, что сеансы проходили довольно бурно. Меттерлинг все время твердил, что Фрейд похож на помощника его прачки, а однажды даже грозился вырвать у профессора бороду. Постепенно выяснились подробности болезненных взаимоотношений Меттерлинга с отцом. (Исследователям уже знакома эта личность: мелкий чиновник, постоянно унижавший сына, сравнивая его с “колбасиной”.) Ключом к подсознанию Меттерлинга послужил сон, который в записи Фрейда выглядел так:

Я присутствую на званом обеде в доме друзей. Неожиданно появляется человек с переполненной супницей на поводке. Он обвиняет мое нижнее белье в предательстве. Некая леди встает на мою защиту, но у нее вдруг отваливается лоб. Во сне это кажется смешным, и я начинаю хохотать. Вскоре уже смеются все гости, кроме помощника моей прачки, который сосредоточенно набивает уши овсяной кашей. Входит отец. Он хватает отвалившийся лоб и убегает. Выскочив на ратушную площадь, отец вопит: “Ура! Наконец-то у меня есть собственный лоб! Я больше не завишу от своего сына-идиота”. Хотя это и сон, но все равно ужасно обидно, и меня охватывает желание расцеловать белье бургомистра. (Тут пациент начинает рыдать и не в силах больше ничего вспомнить.)

Проанализировав сон, Фрейд сумел помочь Меттерлингу. Теперь во всем, что не касалось лечения, их связывали дружеские отношения (тем не менее Фрейд не позволял Меттерлингу стоять у себя за спиной).

Во втором томе Айзенбуд анализирует квитанции № 7-25, относящиеся к периоду “домашней стирки” и ко времени исторического конфликта с соседней китайской прачечной.

Взгляд организованную преступность © Перевод С. Ильина

Ни для кого не секрет, что прибыли организованной преступности Америки составляют около сорока миллиардов долларов в год. Сумма не малая, особенно если учесть, что Мафия почти не тратится на канцелярские принадлежности. Из надежных источников известно, что в прошлом году “Коза ностра” израсходовала на именную почтовую бумагу ее сотрудников не больше шести тысяч долларов, а на скрепки и того меньше. Более того, Мафия обходится одной-единственной секретаршей, которая печатает на машинке все, что Мафии требуется, и всего-навсего тремя небольшими комнатками, в коих располагается ее штаб-квартира, плюс Танцевальная школа Фреда Перски.

Обратившись к прошлому году, мы можем отметить, что организованная преступность несет прямую ответственность за сто с чем-то совершенных за этот период убийств, не считая того, что “мафиози” были косвенно замешаны еще в нескольких сотнях таковых, поскольку оплачивали проезд убийц в общественном транспорте и держали их пальто, пока те занимались своим грязным делом. Другие виды противоправной деятельности, к которым так или иначе причастны члены “Коза ностра”, включают в себя азартные игры, торговлю наркотиками, проституцию, грабежи на большой дороге, дачу денег под проценты и предпринимаемую с аморальными целями переброску крупных сигов через границы штатов. Щупальцы этой растленной империи проникли даже в правительственные учреждения. Всего несколько месяцев назад двое “отцов мафии”, которым на федеральном уровне уже были предъявлены обвинения, провели целую ночь в Белом доме, так что президенту пришлось отсыпаться на кушетке.

История организованной преступности в Соединенных Штатах

В 1921 году Фома (“Мясник”) Ковелло и Киро (“Закройщик”) Сантуччи предприняли попытку объединить разрозненные этнические группы преступного мира и тем самым добиться полного контроля над Чикаго. Их планы были расстроены, когда Альберт (“Логический Позитивист”) Корилло организовал покушение на “Малыша” Липского — Альберт запер несчастного в чулане и через соломинку высосал оттуда весь воздух. Брат Липского Менди (он же Менди Льюис, он же Менди Ларсен, он же Менди Онже) отомстил за убийство Липского, похитив брата Сантуччи Гаэтано (известного также под именами “Малютка Тони” и “Рабби Генри Шарпстейн”) и через несколько недель возвратив его семье в двадцати семи отдельных каменных урнах. Этот его поступок послужил поводом к началу кровавой бойни.

Доминик (“Герпетолог”) Миони застрелил перед баром в Чикаго “Счастливчика” Лоренцо (получившего свое прозвище после того, как бомба, взорвавшаяся в его шляпе, не причинила ему никакого вреда). В отместку Корилло со своими людьми выследил Миони в Ньюарке и изготовил из его головы духовой инструмент. В то же самое время банда Витали, возглавляемая Джузеппе Витали (подлинное имя Куинси Бедекер), предприняла решительные шаги, имевшие своей целью отобрать у “Ирландца” Ларри Дойля — рэкетира, отличавшегося такой подозрительностью, что он не позволял никому из жителей Нью-Йорка заходить ему за спину и потому передвигался по улицам, совершая пируэты и временами вращаясь на месте, — весь бизнес, связанный с бутлегерством в Гарлеме. Дойля убили после того, как Строительная компания Сквиланте надумала возвести свой новый офис прямо на его переносице. Вслед за этим командование принял на себя “лейтенант” Дойля, “Маленький Петя” (он же “Большой Петя”) Росс — пытаясь противостоять Витали, он заманил последнего в пустой гараж неподалеку от центра города под тем предлогом, что в этом гараже якобы будет устроен костюмированный бал. Когда ничего не подозревавший Витали, нарядившись гигантской мышью, вошел в гараж, его изрешетили из крупнокалиберного пулемета. Люди Витали, из верности своему погибшему боссу, тут же переметнулись к Россу. Точно так же поступила и невеста Витали, Беа Моретти, хористка и звезда нашумевшего бродвейского мюзикла “Читайте каддиш”, которая в конце концов вышла за Росса замуж, хотя впоследствии и затеяла с ним бракоразводный процесс на том основании, что он намазал ее какой-то вонючей мазью.

Страшась вмешательства федеральных властей, Винсент Колумбаро, “Король гренков с маслом”, призвал враждующие стороны заключить мирное соглашение. (Колумбаро столь плотно контролировал движение намасленных гренков через границы штата Нью-Джерси, что одного его слова было довольно, чтобы оставить без утреннего завтрака две трети населения Америки.) Члены преступного мира собрались в городе Перт-Амбой на обед, на котором Колумбаро объявил им, что междоусобную войну надлежит прекратить и что отныне им придется носить приличные костюмы и не вилять бедрами при ходьбе. Письма, которые до той поры содержали вместо подписи изображение черной руки, следует, объяснил он, впредь завершать словами “С наилучшими пожеланиями”, а всю территорию Соединенных Штатов придется поделить поровну, причем штат Нью-Джерси должен отойти матери Колумбаро. Вот так и появилась на свет Мафия, или “Коста ностра” (в дословном переводе — “моя”, или “наша зубная паста”). Два дня спустя Колумбаро, намереваясь помыться, погрузился в горячую ванну, и в течение последующих сорока шести лет никто о нем больше не слышал.


Структура Мафии

Структура “Коза ностры” мало чем отличается от структуры любого правительства или крупной корпорации — или гангстерской шайки, что в принципе одно и то же. Во главе ее стоит “capo di tutti capos”, или “босс всех боссов”. Все совещания происходят у него на дому, причем он несет полную ответственность за то, чтобы мясного ассорти и кубиков льда для напитков хватило на всех присутствующих. В случае нехватки того либо другого несчастного убивают на месте. (Кстати сказать, смерть — это одно из худших наказаний для любого члена “Коза ностры”, и потому многие из них предпочитают ей простую уплату штрафа.) Боссу боссов подчинены так называемые “лейтенанты”, каждый из которых с помощью членов своей “семьи” управляет одним из районов города. Мафиозные семьи состоят вовсе не из жены и детей, которые вечно просятся в цирк или на пикник. На самом деле такая “семья” образуется из довольно серьезных мужчин, главная радость которых состоит в исследовании вопроса о том, как долго тот или иной человек способен продержаться на дне Ист-Ривер, прежде чем он начнет пускать пузыри.

Посвящение в члены Мафии представляет собой довольно сложную церемонию. Предположительному новому члену завязывают глаза и вводят его в темную комнату. После того, как ему набивают карманы ломтями выращенной в Шотландии дыни, он должен немного попрыгать на одной ноге, издавая крики: “Волыню! Волыню!” Затем каждый член совета директоров, их еще называют “commissione”, оттягивает его верхнюю губу и отпускает, прислушиваясь к производимому ею щелчку, — некоторые проделывают это дважды. Потом ему сыплют на голову овсяную крупу. Если посвящаемый протестует, его дисквалифицируют. Если же он говорит: “Господи, как я люблю, когда на голове моей всходят овсы”, его тут же принимают в братство, для чего целуют в щеку и жмут ему руку. С этой минуты ему запрещается употреблять в пищу индийские приправы, развлекать друзей, изображая снесшую яичко курицу, а также убивать кого бы то ни было по имени Вито.

Дальше