Было очень скользко. Он осторожно ступал и бережно нес сумку. Самой большой глупостью было бы уронить ее сейчас и разбить бутылки. Открыв дверь в квартиру, он облегченно вздохнул. Все цело. Все идет по плану.
Дочка увлеченно играла в одной комнате, жена была в другой. Он ждал, что она выглянет, но она была чем-то занята. Холодильник стоял в прихожей. Почти пустой. Он поставил бутылки, уложил вниз фрукты, распихал по полочкам остальные деликатесы. Осталось мясо и конфеты. Их он понес на кухню. Стол накрыть, если она ему поможет, - полчаса. Полчаса удовольствия. Главное приготовить мясо. Через час все было мелко нарезано, перемешано с луком, залито свиным жиром. Латка стояла на огне. Время от времени он поднимал крышку и нюхал аромат. Было восемь часов вечера.
И в этот момент он вдруг ощутил себя полководцем, который наступает, а противника перед ним нет. Где-то план давал сбой.
Наконец прибежала дочка.
- Папочка, я хочу есть.
Он дал ей бутерброд с колбасой и две конфеты "Каракум".
- Мамочка, - побежала она в комнату, - смотри, какие мне папа дал конфетки!
- Ну надо же, - услышал он ехидный голос, - конфетку папа дал. В Новый год дал конфетку! Это надо записать.
Он закурил. В голове лихорадочно прыгали мысли. Ясно, накрывать на стол она ему помогать не будет. Да и сам Новый год повисал в воздухе. Может, надо подойти к ней, рассказать про книжки, она должна понять, чем он пожертвовал. А потом подвести ее к полному холодильнику. Но он не сдвинулся с места. И понимал, что не сдвинется. Они, наверное, разучились говорить друг с другом.
Он услышал, как она вышла в прихожую, и понял, что она крутится перед зеркалом. Было десять часов. Она стала одеваться и собирать дочку. Он понял, что она сейчас уйдет... Все зря. Самые хорошие книги продал зря. Весь день бегал зря. У плиты возился зря.
Она заглянула в кухню.
- А ты что сидишь? Ты что, сегодня никуда не идешь? Странно...
- А зачем мне куда-то идти? - сказал он, стараясь говорить ровно и спокойно. - У меня есть семья.
- Семья! - Она зло усмехнулась. - Поздно же ты вспомнил, что у тебя есть семья.
Он не выходил из кухни, слушал, как она одевает дочку в прихожей и как дочка спрашивала:
- А куда мы идем?
- К тете Гале.
Ждал, что дочка скажет: "Давай возьмем папочку" или спросит: "А папочка с нами пойдет?"
Но дочка не сказала и не спросила.
Когда хлопнула входная дверь, он вышел в прихожую и поразился тишине и пустоте в квартире. Никакого чувства к ней уже не было. Наоборот, подымалась тяжелая злоба. Он подумал, что если она что-нибудь забыла и сейчас вернется, может случиться страшное. Как мужья убивают своих жен? Да вот так и убивают. Может, напиться? Он представил, как он один в пустой квартире из стакана глотает бренди. А зачем? Какой в этом смысл? Сварил чифир и улегся с книгой смотреть телевизор. Ближе к двенадцати начал звонить телефон.
Первым позвонил брат отца, поздравил с Новым годом. С ним надо было разговаривать осторожно. Стоило дядьке узнать, что в семье племянника что-то опять не в порядке, как он тут же с нескрываемым удовлетворением сокрушенно восклицал:
- Ну вот видишь!
На вопрос, есть ли у них гости, ответил:
- Восемнадцать человек! - Врубил телевизор на полную громкость и сказал: Слышите, как орут?
Дядька сразу сник.
Потом один за другим позвонили два бывших одноклассника. С ними разговаривать было легче. Оба были пьяны. Подумал, что надо бы поздравить мать, но старушка, наверное, давно спала, да и знает ли она, что сегодня Новый год? Надо было сегодня поехать к ней. Два раза звонили жене. Оба раза он деревянным голосом отвечал:
- Ее нет дома.
Телефон зазвонил еще раз. Он снял трубку и сказал:
- Алло.
В трубке молчали.
Он вдруг заорал:
- Не молчи, гад!
В трубке мгновенно раздались гудки. Он отключил телефон. В час ночи стали шуметь на лестничной площадке. Разгулявшемуся соседу стала тесна квартира. Хорошо, что был выключен свет в прихожей, а то сосед посмотрел бы в глазок и сообразил, что дома кто-то есть. Он выключил телевизор. В дверь звонили минут десять, соседу не хватало собутыльника.
Он затаился в собственной квартире. Выключил свет и улегся под одеяло. Вспоминал ее ехидный голос и думал, что сейчас, когда он уперся взглядом в потолок, она там, в компании, с кем-то разговаривает, и ее голос звучит так, как звучал когда-то - для него... И что там делает дочка? Может, она знакомит дочку с кем-то? Его дочку... Так можно свихнуться. Как положить этому конец? Но что-то делать надо.
Потом он слышал веселые крики под окном. Пытался читать. Но не мог.
В четыре утра он услышал щелканье замка входной двери. Сразу выключил настольную лампу и притворился спящим.
Она легла в другой комнате, а дочку уложила рядом с ним, на вторую кровать. И он, оттого, что она с дочкой дома, сразу заснул.
Она проспала весь день. Он проснулся в час. Скоро проснулась дочка. Он подмигнул ей.
"Ну, где вы были вчера?" - "В гостях". - "А кто там был?" - "Там были дяди и тети". - "А что они делали?" - "Они пили и ели". - "А мамочка что делала?" "Тоже пила и ела". - "Значит, было весело?" - "Очень. А потом мамочка сказала, что надо идти домой".
А вечером он услышал, что она опять стала куда-то собираться. Потом хлопнула дверь холодильника, и он услышал звяканье бутылок. Он вышел в коридор. Она уже была в пальто и укладывала в сумку бутылки, которые он вчера купил. Услышав, что он идет, она обернулась. На лице у нее появилась извиняющаяся улыбка. Он наклонился над сумкой и вытащил бутылки. Она попыталась вырвать их у него из рук, но он толкнул ее так, что она упала на пол и спиной захлопнула холодильник. А он зашел в ванную и одну за другой, следя, чтобы осколки не попали в отверстие для стока воды, разбил бутылки. И всё: белое и красное вино, которые хороши вместе на столе, венгерское шампанское, бренди, который он собирался закусывать лимоном, потекли ручьем и перемешались в канализации.
Она громко закричала и, не раздеваясь, бросилась в комнату. Там упала в кресло и долго плакала, вздрагивая всем телом. А он сидел в таком же кресле, в другой комнате, и его трясло.
Потом она подала на развод. Он не хотел разводиться. Несмотря на все, что между ними произошло, он не верил, что она его не любит.
Когда судья спросила у нее, почему она не хочет жить с ним, она сначала тихо, а потом громко заплакала. Судья недоуменно посмотрела на нее:
- Так может, вас не разводить?
Но она вытерла слезы и сказала:
- Разводите.
Потом он задержался в зале, чтобы остаться одному. Но она ждала его за дверью. По лестнице они спускались, не глядя друг на друга.
Когда вышли из здания суда, она посмотрела на него и сказала:
- Пойдем вместе.
Но он пошел в другую сторону. У него все плакало внутри. Он все еще не верил тому, что сейчас произошло. Был убежден, что она делает это, чтобы сделать ему побольнее. Но ведь это можно до какого-то предела. А то получится, как в анекдоте про лягушку и скорпиона, который попросил перевезти его на другой берег. Лягушка не хотела перевозить, говоря, что он ее укусит. Скорпион уверял, что нет. А на середине реки он ее укусил, и они оба утонули. Идя ко дну, лягушка успела спросить: "Ну, что ж ты наделал?" - "Такая уж у меня натура", - ответил скорпион. Ему было немножко страшно. Такая привлекательная и такая жестокая. Чем это объяснить? Может, она думала так перевоспитать его? Может, он должен был бросить свой научно-исследовательский институт и пойти рубщиком мяса в кафе, где она работала администратором? Но он и так, чтобы подработать, летом, по выходным и в отпуске, корчевал участки у садоводов, рубил дома из бревен и выучился виртуозно владеть топором. Он считал, что этого с него достаточно. Ведь каждый хороший удар по дереву - это маленькое сотрясение мозга. Когда топор вонзается в дерево, вздрагивает все тело. День сильных ударов топором с восьми утра до десяти вечера, и мысли в голове пропадают начисто. Когда он после нескольких дней шабашки возвращался в электричке домой, его голова была девственно пуста. Мыслей хватало только на то, что здесь нужно взять билет, а там можно проехать зайцем. В метро от него воняло потом, немытым телом и бельем и резиновыми сапогами. Вдобавок он вез в рюкзаке лебедку с тросом и другой инструмент, и от тяжести рюкзака и усталости его шатало из стороны в сторону. Хорошо, если удавалось сесть. Правда, в кармане лежали заработанные деньги. Но денег никогда много не бывает. Хватало раздать долги и не очень бедно жить несколько месяцев.
Пока шел, все эти мысли промелькнули у него в голове. А потом обернулся. Она стояла у здания суда и смотрела на него.
Вскоре начались частые звонки по телефону. Люди предлагали варианты обмена на их двухкомнатную. Как правило, это были однокомнатная квартира и комната. Он от всего отказывался. Не верил, что она хочет с ним разъехаться. Ему все казалось, что это новый способ его воспитания. К тому же его охватывал ужас, когда он думал, что его разлучат с дочкой.
Вскоре начались частые звонки по телефону. Люди предлагали варианты обмена на их двухкомнатную. Как правило, это были однокомнатная квартира и комната. Он от всего отказывался. Не верил, что она хочет с ним разъехаться. Ему все казалось, что это новый способ его воспитания. К тому же его охватывал ужас, когда он думал, что его разлучат с дочкой.
Но в один прекрасный день раздался звонок, а когда он открыл дверь, на пороге стоял ее отец. "Дедуля", как называла его дочка. Он повел дело серьезно, писал пачки объявлений, потом шел гулять с внучкой, и так обклеил объявлениями несколько микрорайонов.
Выяснилось, что дочке тоже очень хочется переехать в новую квартиру.
- Ты что же, не хочешь со мной жить? - спрашивал он.
- Но вы же все время ссоритесь с мамочкой. - Она воспринимала это как какую-то игру. - Когда вы помиритесь, мы снова будем жить вместе.
Но он уже чувствовал, что у этой игры будет очень плохой конец.
Что интересно, после своих вояжей по городу дедуля садился рядом с ним смотреть телевизор, и если звонили по обмену, то, беря трубку, притворялся, что не знает, о чем речь, и вел себя так, будто не имеет к обмену никакого отношения. Но постепенно, как бы нехотя, включился в обменные игры и вскоре стал принимать в них самое деятельное участие. Теперь он напоминал бульдозер, который завели и он уже не может остановиться.
Квартира сразу стала напоминать проходной двор. Часто бывало так, что, когда дверь закрывалась за одним посетителем, за дверью уже стоял следующий. Посмотрев квартиру, люди расхваливали комнату, в которую он должен будет переехать. Когда ему что-то не нравилось, приходил дедуля, садился напротив (ну прямо родной папа беседует с сыном) и дотошно выяснял, что ему не нравится и какие у него требования. Во всех вариантах комнаты были неплохие, но ему казалось, что это просто нехорошая игра, и он, придумывая разные предлоги, отказывался.
Но однажды, в семь утра, дедуля разбудил его и, вместо того чтобы сказать "доброе утро", спросил:
- Чего ты хочешь?
Видя перед собой как будто из камня вырубленное лицо, на котором не было ни одной мысли, он испугался. И за себя, и за дедулю. Когда-то он занимался боксом. У него был хорошо поставленный удар, и он обладал, как говорил тренер, умением хорошо встретить противника справа. Он подумал, что еще немного, и он не сможет сдержаться. Дедуля будет обязательно встречен справа. И слева тоже. Возможно, не один раз. Но тогда он точно получит площадь в огромной коммуналке с решетками на окнах. Надо было поскорее на что-то соглашаться.
Комната, которую он выбрал, была в старом фонде. Но лет пятнадцать назад в доме сделали капитальный ремонт. И площадь у комнаты была немаленькая двадцать шесть метров.
Оставалось оформить документы и разъехаться. Нацменка говорила, куда надо прийти, что подписать, и он, стараясь не думать, что делает, ходил и подписывал. Сидя в жилобмене, смотрел на нее, стараясь понять, переживает ли она что-нибудь, но у нее было ровное, спокойное выражение лица, как будто она стоит в очереди в магазине. Он понял - она не остановится. Что-то ее интенсивно подталкивало. Может, дедуля? Он окончательно решил, что, чем скорее с ней разъедется, тем лучше.
Самое интересное: они продолжали спать на одном диване. Дедуля с дочкой спали в другой комнате. Не с дедулей же ему было спать. Ночью они прижимались друг к другу, как будто это был медовый месяц, а не последние дни перед разъездом. Но стоило дивану чуть заскрипеть, как она испуганно шептала ему на ухо: "Тише, папа услышит". В такие моменты ему хотелось вытащить ее в коридор, распахнуть дверь в комнату, где лежит дедуля, и закричать: "Смотри, гад, твоя дочка все-таки спит со мной!" Но он покорно затихал, они вместе вслушивались, не проснулся ли дедуля, а потом снова прижимались друг к другу.
Интересно, что думал дедуля? А может, ему было на все наплевать и он просто поставил перед собой цель - чтоб дочка разъехалась с ним.
Настал день разъезда. Он попросил сослуживцев ему помочь, и все было сделано быстро. Комната, в которую его прописали, была на четвертом этаже. Вещи свалили в кучу. Потом он достал бутылки с разведенным спиртом, и они напились. Его поздравляли. Сослуживцы видели, что его семья разбита, он мучается, и давно советовали ему разъехаться.
Когда все ушли, он посмотрел на сваленные горой вещи, попытался что-то разложить, потом закрыл комнату и тоже ушел.
Он почти не жил в той комнате. Ночевал в ней два или три раза. Незадолго до этого он познакомился с женщиной одного с ним возраста, которая, как и он, была научным сотрудником в соседнем институте. Ему просто необходимо было с кем-нибудь познакомиться. Нужна была ниша, где бы его уважали и считали человеком. У нее была отдельная квартира, и он перешел жить к ней. Им было хорошо вместе. Они не ругались, никогда не повышали друг на друга голос.
А нацменка звонила ему в коммунальную квартиру, выясняя, как он устроился. Ему рассказывали соседи. Даже приглашала в гости. О чем она думала и на что рассчитывала? Он не испытывал никакого злорадства. Скорее страшную усталость и горечь от сломанной жизни. К тому же от всех переживаний он заболел воспалением легких. Его новая жена была физиологом. Она возила его по знакомым врачам, ему делали рентген, прослушивали, нашли негомогенный инфильтрат в правом легком, он кушал сульфадиметоксин, она поила его медом, и через месяц он поправился.
А в однокомнатной квартире, где стали жить нацменка с дочкой, творилось что-то ужасное. Через два дня после того, как они разъехались, дедуля с сознанием выполненного долга улетел на Кавказ. Нацменка плакала по три часа в день. Ему потом об этом рассказывала дочка. Что было причиной ее слез? Уязвленное самолюбие? Она хотела засунуть его в комнату в коммуналке, считая, что ему там место, а он оказался в отдельной трехкомнатной, да еще с новой женой. А может, это была все-таки любовь. Просто каждый любит, как умеет.
Наверное, она так привыкла к нему как к своей собственности, что необходимость осознать, что это не так, сломала ее психику. Она узнала телефон его новой жены, звонила к ним по вечерам, требовала, чтобы он сейчас же приехал, плакала, угрожала покончить с собой, если он не вернется. В качестве последнего аргумента передавала трубку дочке, и та говорила: "Папа, приезжай".
Но он не мог вернуться. Не мог отплатить злом за добро своей новой жене. Да он и боялся возвращаться. Раньше он был по крайней мере прописан в их общей квартире. А теперь она может выгнать его в любой момент. Он чувствовал, что так оно и будет. Честно говоря, он был уже рад, что разъехался с ней.
Вскоре она перестала звонить. Те, кто видели ее, передавали, что от нее осталась тень.
Иногда он звонил дочке, встречался с ней где-нибудь в городе, фотографировал ее. Иногда дочка сама звонила, просила объяснить что-то по физике или математике. Но звонки эти становились все реже, и дочка разговаривала неохотно. Когда он спросил, в чем дело, она сказала, что мамочка очень нервничает, когда она с ним разговаривает по телефону и встречается, и она не хочет волновать мамочку. Потом однажды она сказала, что мамочка серьезно заболела, у нее рак крови.
Он поговорил с женой, и та сказала, что рак крови - это такая болезнь, у которой много разных форм, есть легкие, могут тянуться десятилетиями, часто наступает полное выздоровление. И он успокоился.
Иногда где-нибудь на улице он встречал подруг нацменки, спрашивал их, как ее самочувствие и настроение, и подруги говорили, что настроение очень плохое, да и какое может быть настроение у человека, когда он знает, что скоро умрет. Но он вспоминал, что ему говорила про рак крови новая жена, и успокаивал себя.
Дважды он встречал ее. Они делали вид, что не замечают друг друга, но он обратил внимание, что она чистенько и модно одета и хорошо выглядит. Слишком хорошо. И он еще больше успокоился, вспоминая слова жены. Потом он очень долго не видел ее и не разговаривал с дочкой. Жена даже укоряла его, что он забыл своего ребенка. Он оправдывался тем, что ребенок и нацменка нервничают, когда он им звонит.
Шло время. Пару раз, с интервалом в год, он все-таки попытался позвонить дочке. Ответил чужой голос, и он понял, что они переехали. Узнал их новый телефон, но там ответил тоже какой-то незнакомый голос, его стали спрашивать, кто он и какое у него дело. Он не захотел разговаривать и повесил трубку. Про себя он прикидывал, что дочка уже должна скоро кончить школу.
Но однажды, когда он утром лежал и ждал, пока жена приготовит блинчики к чаю, вдруг зазвонил телефон, и плачущий девичий голос, в котором он с трудом узнал дочкин, сказал:
- Папочка, моя мама сейчас умерла...
У него все внутри оборвалось. Значит, все это фигня - про легкие формы и десятилетия.
- Доча, где ты? - только и смог он произнести.
- Я в Свердловской больнице, в отделении гематологии, - плакала дочка. Потом она объяснила, как ее найти.