– Это все ваши выдумки, – хрипло промолвил Серж. – Вы почему-то решили выгородить убийц, которые уже сознались… повесить все на меня… Я не убивал их! Я никого не убивал…
– Полно вам, Сережа, – вздохнула Амалия. – Вас видели, когда вы выходили из комнаты горничной. Полагаю, именно тогда вы подбросили простреленную подушку и забрали вещи, которые выдавали вашу связь. Но даже не это самое главное, а то, что я получила с курьером ответ на свой запрос – копию записи о вашем венчании с Авдотьей Фроловой.
И она легким движением извлекла откуда-то солидного вида конверт, запечатанный несколькими печатями. На конверте стояло: «Баронессе Амалии Корф. Строго секретно. Вручить только в собственные руки».
– Беда в том, Сергей Иванович, что до поры до времени вам слишком везло, – сказала Амалия, возясь с печатями. – Вы услышали рассказ Матвея Ильича и поняли, как его можно использовать. Вы нашли револьвер, который потеряла Екатерина Александровна. Вы убили двух несчастных женщин, и вас никто не заметил, никто даже не заподозрил! Вам настолько везло, что господин Ободовский даже решил взять на себя вину в двух убийствах, потому что знал, что он не убивал, – значит, решил он, это сделала Екатерина Александровна, но даже если так, ее надо спасти. А она знала, что никого не убивала, и думала, что убийца – он…
– Хватит! – выкрикнул Серж. Теперь его лицо было багровым, в голосе прорезались угрожающие нотки. – Вы поймали меня – радуйтесь, но не смейте требовать у меня сочувствия… Каждый день Павел жаловался мне, как ему тошно видеть мать с ее любовником и как он хотел бы, чтобы это закончилось… Что ты смотришь на меня? – напустился он на своего друга. – Радуйся! Я исполнил твое желание! Ты-то даже руки на себя наложить не смог… растяпа! Права она была, когда называла тебя так…
В публике произошло движение.
– Сережа, это правда? – очень тихо спросил Колбасин. – Так это правда – все, что нам тут рассказывали? Это ты…
– Я совершил ошибку. – Злобно кривя губы, Сергей смотрел на угол ковра, мимо шелкового шлейфа платья баронессы Корф. – Мать все твердила, что народ… что надо быть ближе к народу, что граф Толстой сказал… и, мол, слуги – такие же люди, как мы… Господи! И я попался, как последний дурак. А потом Авдотья мне заявила, что беременна. И я по глупости на ней женился… А после свадьбы она мне и говорит, что ошиблась. Я насилу уговорил ее не рассказывать ничего моей матери… Обещал, что как только стану на ноги, мы будем открыто жить вместе… Да ей даже это не особенно было нужно, главное – она была рада, что окрутила меня, как они говорят. Сама болтлива и глупа, как пробка, с ней было невозможно говорить ни о чем серьезном… Жена! Хороша жена – малограмотная горничная! А когда я познакомился с Наташей, Авдотья все смеялась и дразнила меня: мог, близок локоть, а не укусишь… ты ведь уже женат! Я хотел ночью как-нибудь подушкой ее удавить и думал, может, сойдет за сердечный приступ… Но всем было известно, что у нее отличное здоровье, так что я не решился. И тут… Матвей Ильич со своими фантазиями… И я понял, как мне избавиться от моей горничной раз и навсегда. Этот болван, – он кивнул на Игнатова, – все бы слопал и не поморщился, но вы! Ну почему именно вы оказались из Особой службы? Зачем вам надо было докопаться до венчания, до моей паршивой жизни, даже до того, о чем я мечтал… до всего…
– В том, что вы говорите, возможно, есть доля правды, – холодно сказала Амалия. – Но теперь, по-моему, это вы ищете моего сочувствия… Потому что я помню, что Дуняша была подкидышем. Это еще хуже, чем круглый сирота, это человек, у которого во всем свете нет ни единой близкой души… У нее никого не было, кроме вас. Она доверяла вам, а вы ее убили… подло, жестоко, цинично…
Желтков уже был на ногах и делал выразительные знаки конвоирам, которые до того стерегли Ободовского и Бузякину. Но тут затрещал опрокидываемый стул, и Анатолий Петрович, проревев нечто нечленораздельное, кинулся на убийцу своей жены. Истошно заверещала Клавдия Петровна, проворно отскочил в сторону поэт, оказавшийся как раз на пути разъяренного режиссера. А журналист, качая головой, мысленно подбирал запоминающиеся обороты, которые могли как можно полнее описать то, что происходило на его глазах.
Наконец Колбасина сумели объединенными усилиями оттащить от жертвы, а Сержа увели. Он шел, прямо держа голову, и Желтков, поглядев на него, подумал, что на суде это будет крепкий орешек.
«А ведь благодаря этой странной даме и ее методам мы сумели избежать крупного скандала… Неприятно все-таки сажать невиновного, как ни крути. – Тут его мысли приняли иное направление: – Хотя, скорее всего, никакого скандала все равно бы не случилось, раз Ободовский решил взять на себя вину. Просто однажды, уже после свадьбы, господин Башилов ни с того ни с сего отправился бы на небеса, а следом за ним – и дочь… От такого прыткого молодого человека, как Сережа Карпов, можно ожидать чего угодно…»
Очевидно, Башилов тоже подумал о чем-то подобном, потому что, когда он подошел поблагодарить Амалию, слова его звучали вполне искренне. Впрочем, ему даже не дали выговориться, потому что экспрессивная Екатерина Александровна бросилась к Амалии, стала сжимать ее руку и твердить, что она спасла им с Кешей жизнь…
– Подумать только, – добавил Ободовский, – что если бы вы не догадались найти документ о венчании этого прохвоста, нам с Катенькой пришлось бы совсем туго…
– И не говорите, – неопределенным тоном протянула Амалия и, достав из конверта лист, показала ему.
Лист был пуст.
Глава 24. Последние штрихи
– Все дело в том, что я неправильно интерпретировал происходящее, – признался Амалии удрученный Иван Иванович. – Я счел – что было вполне естественно – что убийство Пановой было причиной, а убийство Дуняши – только следствием. На самом деле все обстояло ровно наоборот: убийство Дуняши было причиной того, почему погибла Панова… – Он восхищенно покачал головой. – Но я до сих пор не понимаю, как вам удалось до этого додуматься! Конечно, у вас были показания свидетеля, которых не было у меня, – о том, как Сержа видели выходящим из комнаты Дуняши…
– Не было никакого свидетеля, – призналась Амалия. – И я не смогла за такое короткое время найти запись о венчании, так что, Иван Иванович, тут уж придется вам потрудиться…
Следователь нахмурился.
– Но я не понимаю… Если у вас не было ни документа, ни свидетеля… Как же вы поняли, что именно стало причиной смерти Дуняши?
– Веточка в шкатулке, – серьезно ответила Амалия. – Веточка среди документов, а также дорогих сердцу и просто приятных вещей. Понимаете, Иван Иванович, это был флердоранж… Который невесты прикалывают к фате.
Если Иван Иванович не сказал: «Ах я осел!» – то только потому, что был хорошо воспитан. Однако он все же тихо застонал.
– А ведь я тоже обратил внимание на веточку и немного удивился – зачем ее там держать? Но не стал докапываться до причин…
– Вот, вот! Думаю, там был документ или документы, а также, вероятно, обручальное кольцо – это он все забрал, но на веточку не обратил внимания… Чтобы проверить мою догадку, я обратилась к доктору, а потом попросила его прийти. Если бы у присутствующих возникли вопросы, его свидетельство бы развеяло все сомнения.
– Да, – вздохнул Иван Иванович. – Кстати, вы заметили, что из вашей усадьбы он уходил вместе с Клавдией Петровной?
– Может быть, она чем-то больна? – рассеянно предположила Амалия.
Игнатов улыбнулся. Ах, Особая служба, Особая служба! Все-то вы видите… и ничего не замечаете!
– Меня бы сильно удивило, если бы это было так, – дипломатично промолвил он. – В конце концов, Колокольцев – вдовец, человек ворчливый, но положительный…
– Знаете, Иван Иванович, меня Наташа беспокоит, – невпопад отозвалась Амалия. – То, как она сидела тогда, прямая и бледная… и какое у нее было выражение лица, когда она догадалась – раньше всех догадалась – к чему я веду… – Баронесса Корф недовольно покачала головой. – Вот что, Иван Иванович, сделайте мне маленькое одолжение: съездите к Башилову и попросите его присмотреть за дочерью. Можете даже не говорить, что это моя просьба, просто мне бы очень не хотелось, чтобы с бедной девушкой что-то произошло.
Однако Игнатов смог выполнить просьбу баронессы только через несколько часов, когда заполнил все бумаги и вместе с товарищем прокурора обсудил, какие действия предпринять в дальнейшем. Когда Иван Иванович наконец приехал к Башилову, то был озадачен суматохой, которая царила в доме. По саду бегали слуги, а сам Андрей Григорьевич метался среди них с таким выражением лица, какое молодой следователь никак не ожидал у него встретить.
– Иван Иванович! – кинулся к нему промышленник. – Вы никого на дороге не видели? Наташа… Наташа пропала! – в отчаянии выкрикнул он. – Господи боже мой, ну что это такое? Лучше бы я своими руками убил подлеца, прежде чем он вошел в наш дом…
Иван Иванович постарался, как мог, успокоить его, и пообещал помочь в поисках. Он и в самом деле добросовестно осмотрел несколько мест, но девушки нигде не было.
«Если бы на моем месте была баронесса Корф, – мелькнуло у него в голове, – как бы поступила она? Где бы прежде всего стала искать?»
И, внезапно сообразив кое-что, он двинулся к озеру, а точнее, к тому месту, где было найдено тело Дуняши.
Наташи на берегу не было, но, подбегая, он все же увидел ее и узнал – по тому, как белело в полумраке ее шелковое платье. Девушка стояла, глядя перед собой невидящим взором, и воды озера доходили ей уже до пояса.
– Наталья Андреевна! – отчаянно выкрикнул Игнатов, неловко махая руками.
– Не подходите ближе – я утоплюсь! – крикнула она.
– Наталья Андреевна…
– Я вам говорю – я утоплюсь! Не смейте ко мне подходить…
– Натали, послушайте меня… Он того не стоит, вы понимаете? Не стоит!
– Я так хотела верить в счастье, – бормотала Натали, не слушая его. – Короткая остановка в раю, да? Только, чтобы оказаться в раю, сначала надо умереть…
И, не выдержав, она заплакала и закрыла лицо руками.
– Ну, ей-богу, не стоит, не надо, – говорил Иван Иванович первое, что приходило ему в голову. – Подумайте об отце, который вас так любит…
– Он мерзавец!
– А ваша мама? Каково ей будет узнать, что с вами что-то случилось? Наталья Андреевна, голубушка, не надо…
– У моей мамы теперь другая семья, – ответила Натали, всхлипывая. – У нее дети… от другого мужчины… Я ей не нужна! Я никогда никому не была нужна… Меня отец забрал, только чтобы ей досадить…
– Нет, нет, нет! Поверьте, я кое-что знаю об Андрее Григорьевиче, он действительно… не очень… не самый… – сбивчиво говорил Игнатов, – но он вас любит… Если бы вы видели, с каким лицом он вас искал сейчас… вы бы даже не сомневались!
– Зачем мне жить? – отозвалась Натали. Ее всю трясло. – Вы говорите: ради отца, ради матери… как будто я должна всегда делать им приятное… Но вам же все равно, разве вам есть дело до того, что я чувствую теперь? Ведь он утопил ее, понимаете? На том самом месте, где я стою сейчас… Из-за меня погибли два человека! Это все случилось из-за меня… только из-за меня… А я так надеялась, что Сережа… что он другой… Но он оказался хуже всех! Он оказался такой же, как мой отец… готовый идти по трупам, если понадобится…
– Наталья Андреевна, – серьезно сказал Игнатов, – поверьте, не все такие, как ваш отец… Просто потому, что все не могут быть мерзавцами… Вот.
Наташа всхлипнула и вытерла слезы.
– Конечно, не могут, – неожиданно согласилась она. – Вот баронесса Корф… она пошла до конца, хотя какое ей было дело до этого актера и его любовницы… И все вокруг твердили, что это они виноваты, что все сходится… А потом, когда их отпустили, те же самые люди стали уверять, что никогда не сомневались в их невиновности…
– Просто им было очень неловко, – помедлив, признался Иван Иванович. – Не оттого, что они оговаривали невинных людей, а оттого, что убийца их чуть не провел. И я знаю преступников, Наталья Андреевна. Если бы ему все сошло с рук, он бы на этом не остановился, и кто знает, кем была бы его следующая жертва…
После этих слов наступило молчание. Наконец Натали вздохнула.
– Я больше никогда никому не смогу доверять, – призналась она.
И, когда Игнатов услышал эти слова, у него немного отлегло от сердца. Раз она говорила о будущем, значит, смерть уже не так манила ее.
– Вы не скажете папе? – внезапно спросила девушка.
– Я скажу ему, что вы оступились, упали в воду, испачкали платье и боялись вернуться домой в таком виде, – успокоил ее следователь. – Или еще что-нибудь, если вам не нравится моя версия.
Когда она выходила из воды, он подал ей руку и помог взобраться на берег, после чего они бок о бок зашагали к усадьбе Башилова.
На этом, в сущности, и можно было бы закончить нашу историю. Правда, долго еще в уезде судачили о богатстве, которое внезапно свалилось на Клавдию Петровну, о том, что к ней подозрительно часто стал ездить доктор Колокольцев, и о том, что баронесса Корф оказалась не просто баронессой, а сотрудницей секретной службы, которая в два счета вывела на чистую воду изворотливого преступника. Анатолий Петрович Колбасин вместе с сыном вернулся в столицу и, говорят, продолжает ставить пьесы. Екатерина Александровна развелась со своим мужем и вместе с Ободовским имеет бешеный успех в театре, причем пьесу по мотивам их истории сочинил не кто иной, как драматург Щукин. Знатоки, впрочем, уверяют, что кое-какие монологи в пьесе подозрительно напоминают места из мелодрамы известного французского автора, но Щукин упорно настаивает на том, что это просто совпадение, потому что сюжеты обеих пьес совершенно не похожи. Поэт Свистунов выпустил два сборника на роскошной бумаге с золотым обрезом и блаженствует, раздаривая экземпляры из тиража своим друзьям, потому что обычные читатели почему-то его стойко игнорируют. Георгий Антонович Чаев написал цикл статей о деле Пановой и стал знаменит еще больше, чем прежде; правда, его огорчило, что бдительная цензура отовсюду вымарала упоминание о баронессе Корф и ее настоящем статусе, как будто дело раскрыли только Игнатов и Желтков. Вскоре Чаев уехал в свое очередное путешествие, по слухам, в Аргентину. Ергольскому он пообещал писать так часто, как только сможет, а Антонине Григорьевне – привезти в подарок еще одну орхидею, а если получится, то целый ящик.
– И что человеку неймется, что его мотает по всему свету? – философствовал как-то вечером Матвей Ильич, глядя на мангустов, которые возились на ковре возле его ног. – Впору подумать, что он безнадежно влюблен и пытается таким образом излечиться от своей страсти…
Антонина Григорьевна промолчала, а когда она заговорила, то спросила лишь, не хочет ли муж еще чаю.
– Хочу, конечно, – благодушно откликнулся писатель. – Я свой новый роман решил посвятить баронессе Корф. Все-таки она сумела уговорить власти не давать хода той фотографии и не упоминать ее на процессе, за что я ей очень благодарен.
– Может, ты собираешься вставить ее в свой роман? – ласково поддразнила его жена.
– Это мысль, – промолвил Матвей Ильич. Несколько минут он молчал, обдумывая предложение жены. – Но, знаешь ли, нет, – с сожалением сказал он наконец. – Мне нравятся женщины мягкие, спокойные, домовитые. Баронесса Корф, конечно, замечательный человек, но она совершенно не мой тип. И вообще я на время, наверное, завяжу с детективами, а вместо них напишу роман о любви.
– Жили-были писатель и его скучная жена?
– Почему скучная? Не говори глупостей. И вообще, может быть, давно уже пора написать о нас роман.
– Да. Они жили долго и счастливо, вопреки всему…
Она поняла, что едва не проговорилась, и поспешно умолкла; но Матвей Ильич, как всегда, ничего не заметил.
– И у них было трое детей, – фантазировал он. – А?
– Можно и четверо, – улыбнулась Антонина Григорьевна. – Смотри, Шоколад опять утащил мою шпильку.
– И мангустов вставим в роман, – продолжал Матвей Ильич с увлечением. – И орхидею…
– Никогда не любила орхидеи, – внезапно призналась его жена. – И вообще я больше всего люблю сирень, ландыши и цикорий.
– Ты самая лучшая жена на свете! – засмеялся Матвей Ильич и переплел свои пальцы с ее пальцами.
Примечания
1
Ревель – город Российской империи (сейчас – Таллин).
2
Ни дня без строчки (лат.).
3
Званый вечер (франц.).
4
Свистунов цитирует стихотворение «Виноград».
5
Театральные амплуа: «кокетт» – красавица героиня, «гранд-кокетт» – красавица более зрелого возраста.
6
О драматурге Щукине можно подробнее прочитать в романе «Заблудившаяся муза».
7
Театр в Петербурге, в котором до революции нередко гастролировали французские труппы.
8
Товарищ прокурора – как мы сказали бы сейчас, заместитель прокурора.