– Мы слишком долго, – говорил Кречет напористо, – скрывали от народа, чтобы не пробуждать вражду к США, правду об экспансии. Это вы должны говорить всюду!... Коган, отстаньте! Вы на Геббельса больше смахиваете... Но сейчас США сами с их продвижением НАТО нарушили неписаное соглашение... И потому мы вправе по всей массмедии сказать правду о том, зачем было создано НАТО на самом деле. Как и вообще горькую правду о том, ради чего начинаются войны...
– Все из-за женщин, – сообщил Коган им в спины.
Кречет отмахнулся:
– Сейчас принято считать, что в старину войны велись для захвата рабов, за выходы к морям, за перехват караванных путей, а со времен крестовых походов войны пошли за идеи, будь это освобождение Гроба Господнего или от ужасов коммунизма... Увы, мир все тот же. Гитлер спешил сокрушить СССР не из-за коммунизма, он с ним прекрасно ладил: Польшу делил, хлеб и сало получал, пока бомбил Англию... Германии нужна была наша нефть, которой у них не было, наш хлеб, наше сало, наши богатства... Сейчас все это разжигает аппетиты у западных стран во главе с США. Для этого было создано НАТО...
Он уже повторялся, что выглядело занудством, так не похожим на краткого и афористичного Кречета. Еще в допотопные времена один мудрец изрек горькую истину: чтобы убедить кого-то, не надо изощряться в придумывании новых и новых доводов. Простой человек все равно не поймет, ему надо неустанно повторять одно и то же, пока не сочтет это своими мыслями.
Из храма неспешно и с театральной величавостью выдвинулась, как на сцену, группа священников. Рабочие почтительно расступились, попы небрежно рисовали в воздухе нечто вроде креста, словно рубили работяг вдоль и поперек, в середке блеснуло золотом одеяние тучного человека, похожего на большую копну. Длинная высокая шапка блистала золотом, воротник искрился оранжевыми икрами, в руке золотой посох, в другой что-то вроде кадила... нет, не кадило, но все равно золотое, двигался с рассчитанной медлительностью, но не от старости, как я понял, а для нужного эффекта. Вон глава либералов теряет очки только потому, что двигается быстро, говорит горячо и торопливо, тем самым разрушая в глазах простого народа образ загадочного и мудрого властителя.
Завидя нас, патриарх задвигался чуть быстрее, а двое священников, на ходу что-то нашептывая в сотовые телефоны, почти побежали к нам. Рядом со мной возбужденно засопел Коган:
– Как рассчитано!
– Вы думаете? – спросил я.
– Конечно, – ответил он оскорбленно. – Все-таки, я тоже гомо сапиенс. А что, не похож?
– Да нет, – ответил я, смешавшись, – об этом театре.
– А, – сказал он очень серьезно, и я понял, что он наконец-то составил себе мнение обо мне, – а то я могу рассматривать как выпад антисемита!
– Почему антисемит? – ответил я ему в тон. – Я к арабам отношусь неплохо.
– Я бы не назвал этот театр хорошим, – сказал он серьезно, явно допуская меня в команду удостоенных чести общаться с ним. – Не хочу оскорблять ваших глубоких религиозных чувств, но для развития... чего бы то ни было, даже театра, нужна конкуренция. А в этой отрасли нет борьбы за зрителя.
Я стиснул зубы. Все говорят одно и то же, только разными словами.
Кречет видел, что патриарх устремился к нему, сам сбавил шаг. На каменном лице ничего не отразилось, а когда патриарх подошел, издали размашисто его благословляя, Кречет почтительно наклонил голову. Я расценил как уважительный жест младшего по возрасту перед старшим, который к тому же ревностно следит, чтобы ему оказывали эти знаки внимания. Патриарх, похоже, предпочел понять иначе.
– Приветствую тебя, сын мой, – сказал он, протягивая руку.
– Здравствуйте, – ответил Кречет вежливо. Он наморщил лоб, явно стараясь вспомнить как зовут владыку православного мира, кивнул еще раз. – Здравствуйте. И по выходным, как вижу, не прекращаются работы?
– Все во славу Господа нашего, – ответил патриарх и перекрестился. За ним перекрестились все священники. Назвать ихнего бога вслух, по имени или званию, для них как для коммунистов пение Интернационала. Одни встают и вытягиваются, другие всякий раз крестятся. – Никакой труд не в тягость, если он в радость.
– Завидую, – вздохнул Кречет. – А у меня все время зарплату просят!
Он сделал движение пройти, не замечая повисшей в воздухе руки. Патриарх медленно опустил длань, спросил озадаченно:
– Ты крещен, сын мой?
Он снова поднял руку кистью вверх, может быть, генерал подслеповат и, как Ленин, не желает носить очки, такому хоть фигу под нос поднеси, не замечает. Я видел, как засуетились длинноволосые с телекамерами, стены и столбы заблистали вспышками телеблицев. Похоже, все ожидали, что Кречет все же приложится к длани владыки, демонстрируя единение власти духовной и власти светской, я ожидал, что Кречет просто пожмет протянутую руку, сделав вид, что понял жест патриарха так, однако Кречет с беспечностью развел руками:
– Да нет, я не крестился.
Протянутая рука зависла в воздухе. Владыка держал ее достаточно долго. Менее стойкий уже схватил бы повелительно ждущие пальцы, приложился бы поневоле. В мертвой тишине затворы фотокамер щелкали, как падающие на пол жуки, от вспышек блицев рябило в глазах, словно нас окружили работающие электросварщики.
Кречет стоял как гора, морда ящиком, на лице верблюжье презрение ко всему суетному миру. Наконец рука медленно пошла вниз, владыка сказал с отеческой укоризной:
– Да, тяжкие были времена для святой церкви! Не все родители сумели крестить своих чад...
– Родители? – переспросил Кречет. – Да, говорят, куда-то меня окунали в церкви, что-то говорили.
– Вот видишь, сын мой...
Я видел, что Кречета подмывает ответить, что отец у него уже есть, напрашиваться не стоит, но что позволено генералу, уже запретно президенту, и Кречет ответил почти дружески:
– Я понимаю теперь, откуда большевики взяли опыт! Чуть не с детского сада всех, не спрашивая согласия, записывали в октябрята, в школе – в пионеры, затем обязательный комсомол... Но до церкви им далеко! Вы в свою партию записываете вообще младенцев.
Голос звучал весело, дружески, губы улыбались, но я видел в глазах злой огонек. Владыка несколько смешался:
– Таков освященный веками обряд...
– Еще когда додумались, – восхитился Кречет. – Были в старину головы!
– Отцы церкви, – сказал патриарх несколько растерянно.
– Мне бы таких в команду, – сказал Кречет с завистью. – Как было бы здорово: прямо с пеленок – в нашу республиканскую партию! Послать, что ли, своих представителей в родильные дома? Пусть прямо там проводят обряд приема новых членов!.. И стаж сразу начинает расти. Как при Екатерине Великой дворян записывали в армию со дня рождения. Конкурентов вообще не останется. Гм, спасибо, владыка! Вы подсказали прекрасную идею... просто прекрасную!
Он вежливо поклонился патриарху, пошел, глядя перед собой поверх голов. Коломиец хватал за рукав, что-то шептал на ухо, успевая делать беспечное улыбающееся лицо преуспевающего политического деятеля, но он был потрясен. Меня самого пробрала дрожь.
Когда церковники остались позади, Коломиец наконец успокоился, только сказал с упреком:
– Вы так ненавидите церковь... За что? Разве атеизм лучше?
Мы с Коганом не отставали, слышали горький голос Кречета:
– Может быть и ненавижу. Но почему?.. Как говорится, кого люблю, того и ненавижу. Я в самом деле крещен, я сопереживал церкви, когда думал, что ее коммунисты притесняют... Я пристрастен потому, что, наверное, слишком много спрашиваю. Хотя, слишком ли? Если наша церковь за Россию, то почему ни слова против продвижения НАТО? А у церковников в самом деле немалая власть!.. Но даже не пикнули. Мол, не наше дело. Мирское!.. Какое, к черту, мирское? Там же проклятые католики, с которыми мы на ножах! А вот если бы в России был ислам... ну, предположим такую невероятность!.. разве позволил бы?.. Пусть даже не газават немедля, но духовенство ислама ясно бы дало понять, что найдется миллион мюридов, которых не заботят пути отхода с места теракта!.. С бомбой под пиджаком бросятся в реактор американского ядерного центра, взорвут себя и других в час пик на станции метро... Бесчеловечно, мирные жители? Извините, разве не эти мирные посылают НАТО к нашим границам?.. Армия лишь выполняет их волю. Что смотрите с таким ужасом? Мирные жители не только содержат армию, но и выбирают президентов, которые послали НАТО! Извините, народ отвечает не только за свое правительство, но и за действия этого правительства.
– Но нельзя же наносить удары...
Кречет удивился:
– Почему? Не знаете? Потому, что такова точка зрения американцев. Которую они так ловко всобачили миру. Недалекому человеку, что живет простейшими навязанными алгоритмами, кажется, что другой точки зрения вообще нет. Великая победа американцев в том, что сумели навязать свой тупой образ мыслей почти всему более развитому западному миру. Отдельные голоса протеста не в счет: тупая масса жует американскую жвачку и повторяет удобные американцам лозунги... Словом, у меня отношение к нашей церкви как у крестьянина, в село которого ворвались печенеги и жгут, насилуют, убивают. Но в селе есть великий богатырь, который сейчас растолстел и сидит на печи, жрет водку. Если не слезет с печи и не защитит село, то на кой его кормить? Надо звать другого, а этого в шею. И пусть другой хоть с раскосыми глазами, но чтоб село охранял
– Но нельзя же наносить удары...
Кречет удивился:
– Почему? Не знаете? Потому, что такова точка зрения американцев. Которую они так ловко всобачили миру. Недалекому человеку, что живет простейшими навязанными алгоритмами, кажется, что другой точки зрения вообще нет. Великая победа американцев в том, что сумели навязать свой тупой образ мыслей почти всему более развитому западному миру. Отдельные голоса протеста не в счет: тупая масса жует американскую жвачку и повторяет удобные американцам лозунги... Словом, у меня отношение к нашей церкви как у крестьянина, в село которого ворвались печенеги и жгут, насилуют, убивают. Но в селе есть великий богатырь, который сейчас растолстел и сидит на печи, жрет водку. Если не слезет с печи и не защитит село, то на кой его кормить? Надо звать другого, а этого в шею. И пусть другой хоть с раскосыми глазами, но чтоб село охранял
Временами мы переставали слышать злой президентский голос, в здании нас оттирали охранники, даже широкие коридоры не позволяли догнать, все-таки идти надо только по красной дорожке, даже по оранжевым краям неприлично, а если соступить еще на шаг вправо или влево, то все телекамеры засекут как террориста, шпиона.
Из гостеприимно раскрытых дверей волнами шел одуряюще ароматный запах кофе. Спина моя сразу выпрямилась, сердце начало стучать чаще и радостнее, как у наркомана при виде ящика с драгоценными ампулами.
В глубине зала промелькнула Марина. Когда мы переступили порог, за длинным столом уже сидели рядком, как куры на насесте, нахохленные, несмотря на жару, Забайкалов, Усачев, Краснохарев, еще несколько министров, глав разных комитетов, подкомитетов и околокомитетов. В стену было вделано с десяток телевизоров, все работали, показывая разные каналы. Если кого и коробила такая профанация строгой работы правительства, то никто не показывал виду.
Кречет вскинул руки над головой, ни дать ни взять – умелый центрфорвард, забивший победный гол, только голос его звучал вовсе не победно:
– Черт!.. Даже буддисты, кришнаиты и прочие восточные учения, слабые и ленивые от древности, пришли в Россию! Уже русские Ваньки и Маньки пляшут на улицах Москвы в желтых халатах и с бритыми головами! Но что-то не видел, чтобы православная церковь оторвала жирный зад от печи и пришла в Индию или хоть куда-нибудь!
Коломиец либо попытался встать на точку зрения президента, либо умело подыгрывал:
– Православие привыкло, что в церковь и так загонят палкой. Сперва гридни, потом – городовые, а ныне – школьные учителя, депутаты, президент, министр обороны.
Коган сказал вполголоса:
– Еще чаще – министр культуры. Хорошо, хоть министра финансов не винят!
– Наверное, не уверены, что вы еврей, Сруль Израилевич, – посочувствовал я.
– Какие им еще доказательства предъявить? – помрачнел Коган. – Разве что...
Кречет тяжело опустился за стол, брезгливо отодвинул бумаги:
– Это очень больной вопрос с нашей религией! Я соблюдаю равенство всех религий... какой политик хоть что-то соблюдает!.. потому что дозагонялись палкой... Даже кришнаиты, тьфу, теснят православную церковь у нее дома. Здесь, в самой первопрестольной! Я – практик, не министр культуры и изячной речи. Если нашего сторожевого пса петух бьет, то я не стану защищать его от петуха – хороши будем оба! – а просто заменю самого пса.
Я застыл, мороз прошел по коже. Остановившимся глазами обвел собравшихся, все слышали страшные слова, но не вникли.
Медленно, очень медленно, словно от лишнего движения мог рухнуть мир, я перевел дыхание.
Глава 16
В зале было прохладно, воздух чист и свеж, несмотря на работу легких десятка крупных мужчин, из которых трое-четверо уже страдают отдышкой. По трем каналам мелькнули кадры с американским президентом на трибуне, но когда Кречет взял пульт и добавил звука, там уже пошли новости спорта.
– О чем он говорил? – спросил Кречет.
– О чем еще, как не о своем НАТО? – ответил Забайкалов медленным рокочущим голосом, словно молол зерно на ручной мельнице. – Они упиваются победой.
– А как сказал?
– Что прием новых членов НАТО будет продолжаться, хочет того Россия или нет. А свои войска США будет придвигать к границам России, протестует это географическое пространство или молчит в тряпочку. А в заключение сладкая пилюля: мол, зато в Совете Европы Россия всегда будет занимать достойное ее место!
– Хорошо сказано, – восхитился Кречет. – Проще говоря, нам указали, что наше место возле параши.
Забайкалов хмуро взглянул на министра обороны, но Яузов молчал, рисовал в блокноте. Забайкалов сказал раздумчиво:
– Американская армия – великолепно вооружена и обучена. Ее солдаты не голодают, как наши, у нее первоклассное оружие, но ее мощь – это мощь пулеметов, гранатометов, а теперь и ракет. За всю историю войн ни один американец не бросился на амбразуру, не направил горящий самолет на колонну танков, не застрелился, чтобы не попасть в позорный плен! А у нас так поступали сотни и тысячи простых солдат и офицеров.
Кречет прервал:
– Боюсь, сейчас ни один не бросится под танк. За... такую Россию.
Яузов с таким усилием разлепил губы, словно они были заварены электросваркой:
– Да, американизация дошла и до нас. Американский образ жизни, американские ценности... Чисто американское: «Плюй на все высокое и береги здоровье», или же: «Соблюдай только свою выгоду, а на идеалы – плюй». Все!.. Я не уверен, что напади на наши земли враг, наши солдаты выступят против него с оружием. Конечно, мы можем погнать их в бой, как погнали в Афганистан или Чечню, но чтоб сами.... Чтоб сами схватились за оружие и бросились в бой!.. Господин президент, вот вам еще одна задачка. За такую Россию умирать не хочется. Но что сделать, чтобы за Россию снова шли на смерть с песней?
Коган посмотрел на часы,
– Господин президент, хоть сегодня суббота, но раз уж собрались, то давайте работать. Даже странно, что от боевого генерала... Гораздо важнее сейчас срочно отыскать деньги. На любых условиях! Шахтеры выдвинули ультиматум, Урал грозит отделиться, а танки не помогут, ибо голодным все равно от чего умереть. Самый идеальный вариант – это кредиты под любые проценты. Все-таки отсрочка, а там есть надежда как-то вывернуться. Про инвестиции уже молчу, теперь нам их не видать...
Кречет смотрел исподлобья, широкие ноздри хищно подрагивали. Бурое некрасивое лицо было словно высечено из камня.
– Неплохие задачи, – проговорил он медленно, – поднять национальный дух, получить инвестиции, остановить продвижение НАТО на восток... что еще? Ага, накормить страну во мгновение ока, изничтожить преступность, покончить с пьянством, разом искоренить наркоманию, заставить западный мир снова нас уважать или хотя бы бояться...
Он перечислял задумчиво, загибал пальцы. Я ощутил, что все затаили дыхание. Вдруг показалось, что он сейчас встанет из-за стола и весело объявит, что решил эту универсальную задачу. Надо всего лишь сделать вот так и эдак. Все просто!
Генерал шумно выпустил воздух. Кто-то вздохнул. Наваждение спало, я со стыдом подумал, что тоже поддался могучей натуре этого грубого сильного человека, на миг поверил, что может решать не только силовые проблемы. Правда, другие тоже поверили, видно как отводят глаза.
Кречет что-то бормотал, загнул уже все пальцы, но разуваться не стал, поднялся неторопливо из-за стола:
– Похоже, все это решаемо.
В комнате словно ударил беззвучный гром. Оглушенные, мы вытаращили глаза, сидели как статуи из тяжелого свинца. Наконец Яузов проговорил с трудом:
– Как это... решаемо?
– А так, – ответил Кречет, – надо просто взять и решить. То есть, решиться!.. Василь Палыч, ты прав насчет засилья духовенства в жизни общества. Но если уж нельзя разом освободить людей от этого дурмана, то надо хотя бы уравновесить. С завтрашнего дня... нет, уже с сегодняшнего, буддистам и прочим индуистам в массмедия будет отведено места столько же, сколько и православной церкви. Это первое. Второе...
Все нервно двигались. Коломиец вскочил, лицо было белее мела:
– Но это же... это же удар по национальной культуре!
– Почему? – удивился Кречет. – А не реализация ли статьи Конституции, что все конфессии равны? Да и вы сами вроде бы отзывались о православии так, что услышь вас отцы церкви, вас бы не только отлучили, но заанафемили бы по всем статьям!
– Это другое дело! – воскликнул Коломиец. – Одно дело – ругаю свою религию, другое – чужие пробуют на ней когти и зубы. Все-таки православие всегда было государственной религией! Даже, когда церковь была отделена от государства, наши духовные истоки...
Кречет бросил насмешливо:
– Совсем недавно и Советская власть в России казалась незыблемой!.. Вон по всем каналам астрологи, гадалки, ясновидцы, шаманы, целители, колдуны, черт бы их всех побрал, а церковь хоть раз выступила против? А она обязана выступать!.. И бороться обязана.