Я вышла из метро и остановилась, озабоченно поглядывая на чернильную темноту, наступающую с севера. Зонт, как назло, остался на работе. Мне надо было пересечь парк наискосок и выйти к спортивно-концертному комплексу, где была назначена деловая встреча. Конечно, я могла проехать одну остановку на трамвае и пересесть на троллейбус. Минут десять езды в общей сложности. А с учетом ожидания и пересадок – все полчаса или даже больше. Только вот вряд ли гроза будет ждать. Да и человек, назначивший мне встречу, - тоже. Оставалось одно – мобилизовать себя на подвиг и пойти пешком.
Когда-то мы жили рядом, и парк я знала не хуже своей квартиры. Девчонкой гуляла здесь каждый день, и не осталось, наверно, ни одного уголка, который бы я не обследовала. И хотя с тех пор прошло много лет и я давным-давно не была в этом районе, ноги сами свернули с аллеи на почти незаметную тропинку, которая позволяла срезать угол через малолюдную часть парка.
Длинная шелковая юбка липла к ногам, «офисные» босоножки на высоченной шпильке грызли ступни, как «испанские сапоги». Воздух стал густым, он дрожал, как желе, и застревал в горле. От духоты звенело в ушах. Хотелось пить. А еще – передохнуть где-нибудь в тенечке. Хотя бы минуточку.
Поэтому я даже не очень удивилась, когда прямо передо мной оказалась скамейка. Никому не нужная в этом глухом закоулке, стоящая поперек тропинки скамейка. Словно перенесенная какой-то неведомой силой из моего детства: сияющая свежей краской и серебряными звездами на чугунных боковинах, с выгнутой, как лебединая шея, спинкой из белоснежных реек. Мне неудержимо захотелось сесть на нее. И не просто, а по-хулигански – на спинку. Бессовестно поставив ноги на сиденье, не думая о том, что кто-то потом испачкает одежду. Словно зачарованная, забыв о грозе, наступающей на пятки, я сделала шаг, другой - и вскарабкалась на скамейку.
Сейчас кто-нибудь пройдет мимо, и мне будет стыдно: солидная тетка, мать семейства, сидит на спинке скамейки, как невоспитанный подросток. Как курица на насесте. Юбку расправила, каблучищи на сиденье поставила…
Я опустила глаза и… увидела вместо шелковой юбки в цветах и разводах узкие вельветовые брюки в мелкий рубчик непонятного вишнево-шоколадного цвета. И потрепанные белые кроссовки с красными полосами. И розовую кофту «фроте», называемую непочтительно «махрушкой». А если бы посмотрела на себя в зеркало, там наверняка отразилась бы россыпь мелких прыщиков под тщательно завитой мамиными щипцами челкой. И рыжевато-русые локоны до плеч вместо «осенне-золотистого» каре.
Мне снова было пятнадцать лет. И я сидела совсем на другой скамейке – обычной садовой лавке из двух выкрашенных в зеленый цвет досок. И парк был совсем другой. И город – тоже другой. И вместо июльской жары – майская прохлада. В воздухе висела мелкая водяная пыль, вот-вот должен был пойти настоящий дождь. Пахло мокрой хвоей – над скамейкой нависали заросли тиса. Где-то рядом глухо, как из бочки, гукала горлинка.
За шиворот упала холодная капля – я вздрогнула. Из-за поворота показалась полненькая коротко стриженая девочка в спортивных брюках и голубом свитере. Моя подруга и одноклассница Маринка.
- Сидишь? – спросила она, ехидно усмехнувшись. – Котика ждешь? Ну сиди, жди. Бежит твой ненаглядный.
Я не ответила, и она пошла по дорожке дальше.
…В тот год хитроумные педагоги придумали новый вид издевательства над учениками, который называли почему-то «патриотическим и физическим воспитанием». Два раза в неделю все классы с пятого по десятый в добровольно-принудительном порядке после уроков выходили в парк и «бегали». Количество «набеганных» классом километров суммировалось и отмечалось на большой карте, висящей в холле. Так мы «путешествовали» по Советскому Союзу – кто дальше.
Начинание старательно саботировалось. Те, кто посмелее, просто удирали домой. Остальные лениво бродили по кругу или вообще отсиживались на лавочках. Благо, надзирали за процессом члены комитета комсомола – такие же пофигисты, но отличники. Они без тени эмоций фиксировали в протоколе названные 8-10 километров, даже если бегун в наглую сидел два часа на лавке рядом с ними. В нашем классе так делали все. Кроме Женьки Котова.
Женька был идейным. Он даже в комсомол вступил не ради поступления в институт, а потому что свято верил в грядущее торжество коммунизма. Поэтому спущенные вниз педсоветом решения комитета комсомола выполнял от сих и до сих. И пока все дышали кислородом, он бегал по километровому кругу, как лошадь на ипподроме. Над ним посмеивались. А я его любила. Не за идейность, а вопреки.
Отношения у нас были довольно странные. Мы дружили, и одноклассники считали, что у нас бурный роман. На самом же деле… Общение наше ограничивалось школьным зданием. Мы сидели за одной партой, писали друг другу записки, болтали на переменах и вместе ходили в буфет. Но он ни разу не проводил меня домой, не пригласил погулять или в кино. Почему? Не знаю. Я сходила с ума. Один его взгляд, одно слово могли поднять меня на седьмое небо или сбросить в преисподнюю. Кто еще помнит свою первую подростковую влюбленность, тот поймет.
Я мечтала остаться с ним наедине, подальше от назойливых, любопытных одноклассников. Впрочем, в этом не было ничего «эдакого». Если сейчас многие девицы в пятнадцать лет, как говорится, прошли Крым и Рим, то я была на редкость наивна и неиспорчена. И - как моя любимая в то время героиня Скарлетт О’Хара – не уносилась мечтами дальше признания в любви и поцелуя. Какое там! Женька даже на медленный танец на дискотеке меня ни разу не пригласил. Я так надеялась, что хоть в парке мы сможем погулять вдвоем. Но он упорно бегал, накручивая километры, чтобы наш класс вышел вперед и обогнал ненавистных «ашников».
В тот день я решила, что сама признаюсь ему в любви – как Скарлетт! И будь что будет. И плевать, что так не принято.
Погода испортилась, народ потихоньку уходил домой. И только Женька все бегал по кругу, да Маринка прогуливалась себе потихоньку, мешая мне - словно назло. Я сидела на узкой неудобной спинке скамейки и ждала: еще круг, нет, еще один. Было прохладно, но по спине стекали струйки пота. Медное на вкус сердце колотилось в горле, а руки тряслись так, что мне пришлось крепко сжать кулаки – ногти впились в ладони, но боли я не чувствовала.
Мимо прошла Маринка, усмехнулась, сказала очередную глупость. Я уже слышала его шаги за поворотом. «Сейчас. Или никогда».
Вот он поравнялся со скамейкой. Высокий, худощавый. Синий спортивный костюм, белые кроссовки. Взмокшие темные волосы упали на глаза. Не замедляя шага, повернул голову в мою сторону, улыбнулся. Я помахала рукой, и… ничего не произошло. Он побежал дальше. А я встала и пошла к выходу из парка, даже не записав в протокол свои «насиженные» километры.
На следующий день мы поссорились из-за какой-то ерунды и не разговаривали до самого выпускного. А потом он уехал с родителями в другой город. Два года мы переписывались и встретились снова в Ленинграде. К тому времени у меня все давно перегорело, и мы общались просто как приятели. Он был на моей свадьбе, я – на его. После окончания института Женька перебрался на родину жены – в Киев, и больше мы с ним ни разу не виделись…
Маринкин голубой свитер пропал за деревьями, шорох гравия под Женькиными кроссовками приближался. «А что, если?..» – подумала я. Мне не было страшно, как тогда. Я давно уже не была той неуверенной в себе девчонкой, безнадежно и безответно влюбленной в одноклассника. Я знала, что нравлюсь мужчинам. Так неужели я позволю этому глупому мальчишке пробежать мимо?!
Он поравнялся со скамейкой, повернул голову, улыбнулся.
- Жень, - позвала я низким, чуть хрипловатым голосом.
- Что? – он остановился и настороженно посмотрел на меня.
- Иди сюда.
Я представила себе, что подманиваю пугливого, недоверчивого кота. Женька медленно подошел ко мне.
- Передохни немного, - я подвинулась, освобождая место на спинке рядом с собой.
- Надо бегать, - сказал он неуверенно. – Скоро дождь пойдет.
- Не пойдет. Пара минут погоды не сделают.
Он сел рядом и уставился на свои кроссовки, кусая губу и нервно барабаня пальцами по колену. Я ждала. Наконец Женька повернулся ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза.
- Лерка! – сказал он тихо.
И я вдруг перестала быть умудренной опытом женщиной и снова превратилась в девочку, которая впервые в жизни целуется с мальчиком, умирая от ужаса и восторга. Мы не знали, куда девать руки, нам мешали зубы и носы. И я не думала о том, что кто-то пройдет мимо и увидит нас. Его глаза были так близко от моих, что кружилась голова. Я зажмурилась, и снова открыла глаза, и…
Я тупо рассматривала цветы и разводы на юбке.
Что это было? Я задремала? Или галлюцинация от жары? Со мной бывало такое, что запахи погружали в прошлое, и я не просто вспоминала какое-то событие, а словно еще раз проживала его. Но не настолько же глубоко, чтобы изменить его. Да и запаху мокрого тиса взяться было неоткуда.
Что это было? Я задремала? Или галлюцинация от жары? Со мной бывало такое, что запахи погружали в прошлое, и я не просто вспоминала какое-то событие, а словно еще раз проживала его. Но не настолько же глубоко, чтобы изменить его. Да и запаху мокрого тиса взяться было неоткуда.
Неуклюже спрыгнув со скамейки, я поспешила к выходу из парка. Лиловый крокодил все ближе подбирался к солнцу, норовя проглотить его. Глухо прогремел гром.
На встречу я успела и под дождь не попала – переждала в машине клиента. На работу решила не возвращаться – поехала домой.
В квартире было тихо и прохладно. Петр и Павел летом жили с бабушкой на даче, а Вадим предупредил, что задержится на работе. Я переоделась в легкий шелковый халат и решила выпить кофе. Странное видение не давало мне покоя. Я снова и снова возвращалась к нему, словно перематывая видеопленку.
Телефонный звонок раздался как-то по-необычному резко, вдруг. Я вздрогнула, кофе выплеснулся на стол.
- Лерочка, я вернулся! – весело сказал незнакомый мужской голос. – Завтра пятница. Как обычно – на Литейном?
- Извините, вы ошиблись номером, - сдавленно ответила я и положила трубку. Сердце колотилось где-то в горле.
- Странно, - сказала я себе, почему-то вслух. – Не такое уж у меня и распространенное имя. Не Лена ведь или там Маша. Только я ни с кем не встречаюсь по пятницам на Литейном.
Я заправила за ухо прядь волос, и пальцы наткнулись на какую-то мусоринку. Две тисовых хвоинки. Я смотрела на них, ошеломленно хлопая глазами, не зная, что подумать, когда телефон зазвонил снова.
- Лера? – спросил все тот же мужской голос, нет, не незнакомый, а смутно знакомый.
- Да, - машинально ответила я, продолжая разглядывать хвоинки.
- Ну привет! Я тебе на сотовый звонил – недоступно. Ты можешь разговаривать?
- Да, - тупо повторила я и даже кивнула. Догадка была невероятной, но я могла бы в один момент подтвердить ее или опровергнуть, спросив, с кем разговариваю. Могла – и не решалась. Потому что этого просто не могло быть!
- Представляешь, сейчас звонил тебе и ошибся номером. Женщина трубку сняла, голос – абсолютно твой. Я ее на рандеву приглашаю, а она: «Вы ошиблись номером». Цирк! Так что насчет завтра, Лерик?
Вопрос отпал сам собой. Лериком меня звал только один человек. И голос в трубке принадлежал именно ему. И мягкое «среднеевропейское» «л». И слегка вопросительная интонация – в конце фразы тон чуть заметно повышался. Значит, это было не видение. Значит, я просто спятила!
Я молчала, но Женька словно не замечал.
- Привез тебе твое любимое кьянти в оплетке. И свечи с запахом лотоса. И бергамотовое масло. Сделаю тебе массаж. Слушай, а может, останешься? Какая разница, поедешь утром на дачу прямо оттуда?
- А как же… Аня? – почему-то ничего другое не пришло мне в голову.
Чуть помедлив, Женька спросил сухо:
- С какой стати ты вдруг вспомнила про Аню? И я не понял, ты приедешь или нет?
- Жень, я… не могу. Извини.
Я положила трубку. Пальцы терпко и смолисто пахли раздавленной хвоей. Телефон разразился обиженным звоном, и я выдернула провод из розетки. Вернулась на кухню и одним глотком допила остывший кофе.
Мысль была настолько невероятной, что я даже головой затрясла, чтобы прогнать ее. Но она не хотела уходить. И я с ужасом поняла, что начинаю верить в то, во что невозможно поверить.
Нет, я не сошла с ума, не задремала на этой чертовой скамейке, не перегрелась на солнце. Я на самом деле оказалась в прошлом. Каким образом? Скамейка… Она сразу показалась мне странной. Слишком чистой, новой, она стояла там, где никто почти не ходит, и словно магнитом тянула меня к себе. Я оказалась в прошлом и изменила его. Изменилось прошлое – изменилось настоящее. Банальнейшая ситуация для фантастического романа – но не для жизни. Впрочем… Вот у Брэдбери герой раздавил в прошлом бабочку, а в настоящем изменилось все – вплоть до политики и орфографии. В моей жизни все осталось по-прежнему, только добавилась одна, так сказать, сюжетная линия. Вот вам и парадокс времени. Я изменяла мужу с другом детства – и в то же самое время это была не я. А кто? По всему выходит, что встречались мы с Женькой регулярно – по пятницам, где-то на Литейном. Ну да, сейчас лето, близнецы на даче, Вадим по пятницам отправляется к ним сразу после работы, не заезжая домой. А я, чтобы не толкаться в набитой электричке, - в субботу утром. И в остальное время в пятничные вечера я тоже предоставлена самой себе. Дети ночуют у бабушки, чтобы утром пойти в бассейн, расположенный рядом с ее домом. А Вадим читает лекции у вечерников и возвращается поздно.
Всю ночь я не спала. Говорила себе, что ни в чем не виновата, ведь я не виделась с Женькой много лет. Но ведь спала же с ним женщина, у которой было мое тело, мое прошлое, мое… все мое. У нее было все, что до сегодняшнего дня было у меня. Плюс роман с моим бывшим одноклассником.
Чем больше я ломала голову над этой проблемой, тем меньше понимала. Наилучшим вариантом было бы махнуть рукой и попытаться забыть о случившемся. В конце концов, женщина, сознание которой жило в моем теле, ничьей любовницей не была. В моей жизни был всего один мужчина – Вадим. А с Женькой, несмотря на то, что я когда-то была в него влюблена, мы были просто приятелями.
Но махнуть рукой и забыть не получалось. Хотя бы уже потому, что Женька никак не желал оставить меня в покое. Он звонил и звонил, пытаясь выяснить отношения. Я сменила номер мобильника, на работе предупредила, что меня нет ни для кого, кроме родных, а дома постоянно отключала телефон. Но иногда забывала, и тогда Женька все-таки добирался до меня. Разговоры эти кончались всегда одинаково: я бросала трубку и уходила в ванную реветь под аккомпанемент бегущей из крана воды. Вадим мрачно посматривал на меня, но вопросов не задавал. И хорошо – что бы я могла ему ответить, кроме вранья?
Однажды мне в голову пришла шальная мысль: а что, если попробовать вернуться в тот день еще раз? Приехать в парк, сесть на скамейку и… «А где гарантия, что ты снова попадешь именно в тот день, если вообще попадешь? – спросил встроенный цензор. – А что, если ситуация осложнится еще больше?»
И все же я рискнула. Отпросившись с работы пораньше, доехала на метро до парка Победы, пересекла его и вскарабкалась на спинку скамейки.
Время шло, ничего не происходило. Небо хмурилось, деревья шумели на ветру.
- Как не стыдно-то? – услышала я скрипучий старушечий голос. – Взрослая женщина, а уселась, как шпана, ноги на скамейку поставила.
Маленького росточка бабуля с моськой на поводке стояла на тропинке, свирепо глядя на меня.
- А с собаками в парке гулять запрещено, - огрызнулась я, слезая со скамейки.
Следующие несколько дней я пребывала в глубочайшей депрессии. Мне даже поплакаться было некому. Любой человек, которому я осмелилась бы рассказать о случившемся, решил бы, что я рехнулась.
Как-то вечером мне пришлось задержаться на работе. Когда я пришла домой, Вадим лежал на диване перед телевизором с бутылкой пива. Он сердито посмотрел на меня и, ни слова не говоря, перевел взгляд обратно на экран, где диковатый изобретатель из фильма «Назад в будущее» возился с какими-то проводами у ратуши.
Я так и застыла на пороге гостиной. В фильме героям непременно нужна была гроза. А когда я шла через парк, тоже надвигалась гроза. Что, если?… Откуда я знаю, может, насыщенность атмосферы электричеством была необходимым условием перехода? Идея была, конечно, сомнительной, но я готова была ухватиться за любую возможность, лишь бы вернуть все как было. Особенно меня беспокоило то, что Вадим в последнее время стал каким-то мрачным, замкнутым. Я боялась, как бы он не узнал о «моей» связи.
На следующее утро прогноз погоды известил: возможна гроза. Сильно парило, к обеду на севере показались темные тучи. Я придумала себе деловую встречу и уже через полчала выходила из метро. Все было точно так же, как и в тот злополучный день. До скамейки я почти бежала. Села на спинку, и…
…За шиворот упала холодная капля – я вздрогнула. Из-за поворота показалась Маринка.
- Сидишь? – спросила она. – Котика ждешь? Ну сиди, жди. Бежит твой ненаглядный.
Мне нужно было, чтобы все случилось точно так же, как двадцать лет назад. Женька пробежит мимо, посмотрит на меня, улыбнется, я помашу ему рукой, он пробежит мимо. А дальше? Вернусь ли я назад? И окажется ли все так, как прежде? Я отмахнулась от этих мыслей.
Шорох гравия, синее пятно мелькнуло за деревьями. Женька поравнялся со скамейкой, повернул голову. Я подняла руку, чтобы махнуть ему. Моя кроссовка скользнула по мокрому сиденью, и я съехала со спинки вниз, больно ударившись об нее затылком.
- Лерка, ты не ушиблась?
Женька подбежал ко мне, сел рядом, неловко положил руку на мое плечо.
- Все в порядке, - дернулась я, но Женька руку не убрал.