26.101925. Понедельник
В 1 час дня звонил АА в Ш. д. Аннушка ответила, что АА еще спит. Потом в мое отсутствие мне звонил Пунин и передал, что если я хочу прийти, то могу прийти в любой час. В 5 ч. 30 м. вечера я направился к АА. В кабинете на диване АА лежит на положении больной - раздетая, под одеялом. На стуле перед диваном - коробка пастилы и белые ромашки в высокой вазочке - их принесла А. Е. Пунина. Две французские книжки на полу. Хотел их поднять, но АА сказала, что так ей удобнее их доставать.
На постели перед ней большой том, о котором я уже говорил, "Les chef d'oelig;uvres de l'art". АА читала его, а при мне перелистывает и пересматривает репродукции картин. Их не хвалит, а текст книги - интересный. Расспрашиваю ее о здоровье. Мерит температуру, поминутно заглядывая в градусник. 37,4. Усталость в лице, которую она старается скрыть веселыми интонациями разговора. Рассказывает о вчерашнем обеде у Замятиных. Обед был часов в 6, а пробыла АА у Замятиных до 11-го часа (оттуда вернулась в Шер. дом). Было человек 12, среди них АА назвала Василия Каменского (приехавшего в Петербург устраивать свою новую пьесу о Пушкине), Юрьева. Другие были, главным образом, из артистического мира. Был там некий доктор (хирург) Максимович, которого АА видела несколько лет тому назад (когда Лурье уезжал за границу). Тогда этот Максимович показал себя порядочным пройдохой. С таинственным видом рассказывал о себе самые невероятные вещи, и Артур Лурье искусной импровизацией "разыгрывал" его. Этот Максимович оказался рядом с АА за столом. И невероятно досаждал ей самыми банальными, глупыми разговорами. (Например: "О Вас я знаю только одно - что Вы крымчанка". АА отвечает: "Нет". - "Как же нет? Я знаю это наверно..." - "Нет, я не крымчанка..." "Что Вы, я знаю, знаю, как же
Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть..."
АА: "Это я была там на даче".
Максимович продолжает спорить. Тогда Василий Каменский врывается своим грубым голосом: "Говорят Вам - дачные стихи!".
Это пример не из удачных, но АА много разговоров передала. И стоит ли их записывать? АА чувствовала себя отвратительно, был сильный озноб, еле могла разговаривать. Наконец, какая-то дама избавила АА от Максимовича, позвав ее к себе.
Я спросил, как выглядит Юрьев. АА улыбчиво и многозначительно тихо сказала: "Молодой, молодой, молодой!..".
За столом заговорили о Пушкине. АА убедилась, что никто из присутствовавших Пушкина не знает. Заспорили о том, был ли Пушкин религиозным или нет? Так как никто Пушкина не знал, из спора ничего не выходило. Каждый застрял на своей первой фразе и поминутно возвращался к ней, не зная, как продолжать дальше. Наконец, АА не выдержала и процитировала строки, показывающие, что Пушкин был религиозным.
Мне АА говорила по этому поводу, что этот вопрос - очень трудный. И она не берет на себя смелости ответить на него. Но ей кажется, что Пушкин был религиозным. Может быть, не православного склада, не церковником, но, во всяком случае - религиозным. А стихи противоположного порядка - большей частью или шуточного характера, или навеяны французскими настроениями XVIII века.
Заговорили о Пушкине. АА говорит о нем с пиететом. Я спросил, какое стихотворение она больше всего любит? АА сказала, что вопрос этот - трудный и, пожалуй - наивный. Сказала, что лучше назовет то, что она не любит у Пушкина. Первым по порядку назвала "Черную шаль"... Это, во-первых, перевод, а во-вторых, вообще неудачная вещь (не любит поэтому, а не потому что ее затаскали). Затем - "Гусар" - этот реализм (такой) вообще противоречит Пушкину... АА задумалась, вспоминая, что еще она не любит у Пушкина... "Кажется - и все..." - но вспомнила: - "Под вечер осенью ненастной...". Вот эти три вещи АА не любит, а все остальное, все, особенно последнего времени - и АА не нашла слова, чтоб выразить величие пушкинской поэзии.
Я заговорил о "Заклинании", и АА задумчиво повторила - "Поразительное стихотворение".
Сегодня в "Красной газете" напечатано письмо Пушкина к Хитрово. Я сказал об этом АА. Она сказала, что "к Хитрово Пушкин относился иронически. Она была лет на 30 старше его и очень к нему приставала". Но дочь Хитрово "Вы знаете ее?" Я: "Знаю". - "Назовите ее фамилию". Я смолк со стыдом. Вот у Замятиных вчера тоже никто не знал Пушкина. Правда, Замятин не производит впечатления человека, у которого в божнице мог бы быть Пушкин?" - сказала АА.
А Каменский, несколько дней тому назад окончивший пьесу о Пушкине, не знает и очень известных вещей о нем.
Вчера же заговорили о Ходасевиче. Максимович, с апломбом и с видом очень преклоняющимся, сказал: "Вы знаете, ведь Ходасевич читает в подлиннике Катулла". АА выжидала, какое впечатление произведут эти слова на присутствующих. Никто ничего не ответил. Эта фраза прошла, не остановив на себе ничьего внимания. АА заговорила: "Подумайте, никто не мог сказать ему, что нет ничего удивительного. Поэт - читает поэта. В подлиннике... Мы знаем, что это делали и Пушкин, и Тютчев, и Фет, и Анненский, и многие другие... Что же тут замечательного?". И АА удивлялась удивлению Максимовича, и тому, как его удивление распространялось и на остальных присутствующих.
Еще о Пушкине: АА сказала, что мы не имеем данных утверждать, что Пушкин был нерелигиозным человеком. Это мы знаем о Баратынском, да ("philosophe!"), но не о Пушкине.
На днях АА получила письмо от матери, а в письме - вложенное другое письмо - от ее брата к матери, с Сахалина. Из этого письма обнаруживается, что у АА есть племянница, которую зовут Инна. Брат очень зовет Инну Эразмовну приехать к нему, и она, вероятно, поедет весной. АА говорит, что если брат пришлет денег, то она поедет провожать Инну Эразмовну на Сахалин. Брат ее, по-видимому, занимается торговлей и, кажется, обеспечен.
Говорили о Спесивцевой и по поводу о балете. Спесивцеву АА очень любит и всегда ходила в Мариинский театр, когда там участвовала Спесивцева. АА восхищается ею. Говорит о ее внешности, об ее грации, о тонкости.
Спесивцева сейчас prima в Grand Op ra в Париже. И по заслугам. Вообще, АА правильно говорила, что балет - балет как искусство - существовал и существует только в России. Искусство, развившееся здесь, здесь культивируемое и, конечно, не за границей. Только недавно за границей начали понимать его, и этому очень способствовал Дягилевский балет. Я заговорил о Карсавиной. АА заговорила о различии между Карсавиной и Спесивцевой. Первая - прекрасна в лирических сценах, вторая - бездушная куколка. Но очаровательная - совершенно очаровательная.
Как-то в разговоре со Спесивцевой (если не ошибаюсь, а если ошибаюсь, то - с Лидочкой Ивановой), та сказала АА, что так сгибаться, как это делает АА (ногами касается головы) у них в Мариинском театре не умеют. Я сказал, что из АА вышла бы чудесная балерина, если б она не захотела стать чудесным поэтом. АА сказала, что мечтой отца было отдать ее в балет.
Еще о Пушкине. В том же (записанном раньше) разговоре о Пушкине АА в доказательство религиозности Пушкина привела пример, когда Пушкин, по своему желанию, сам, служил панихиду по Байрону, Байрону, который, как известно, был атеистом, - и сказала, что факт этот весьма убедительный.
Я прочел АА стихотворение - мое, после долгих ее просьб - "Сгинет ночь - с утра могу работать...".
АА одобрила его, кроме строчки с "мирком", которая режет ей ухо. И сказала: "Это еще в антологию Голлербаха"... Я, предавая ей тетрадь, сказал: "Все... все 30 - в антологию"... Засмеялся: "Мои "Романтические цветы".
Вопрос о Давиде продолжает интересовать АА. Она обнаружила, что 29 декабря исполняется столетие со дня его (рождения?). Сказала об этом Пунину. Тот пошел, заявил в Институт истории искусств, предложил отпраздновать юбилей. Предложение было принято, и юбилей праздноваться будет. Рассказывал мне это Пунин, около 10 часов вечера вернувшийся из Института истории искусств, где он читал лекцию.
АА покрыта одеялом и шубой. Сорочка - полотняная, грубая, во многих местах разорванная, очень ветхая. Волосы распущены.
Говорила о Кузмине. Сегодня в Союзе писателей Общество библиофилов празднует его юбилей. Голлербах звал и АА, и меня. Но АА больна, и несмотря на желание пойти, не может сделать этого. Хотела послать ему поздравительную телеграмму, но это осталось неисполненным. Когда пришел Пунин, я хотел идти на юбилей. Но выяснилось, что и АА, и Пунин очень голодны, что есть бутылка водки, и что нет бумаги для печатания нового негатива - недавно снятой фотографии АА. Я сказал, что у меня есть дома бумага, полбутылки портвейну и торт. Решили устроить пиршество. Я купил закуски и еще полбутылки водки для мужчин. АА стала одеваться. Надела белые чулки и шелковое платье - подарок переводчицы, привезенный М. К. Грюнвальд. АА очень хороша в этом платье. Шутим, смеемся как всегда.
Я сходил домой и в магазин, купил еще бутылку сотерна. Когда вернулся, все, не выдержавшие голода, сидели за столом в столовой и ждали меня. Встречен я был дружными приветствиями. Нас было 5 человек. Со стороны окна сидела АА - за узким конусом стола. Против нее - А. Е. Пунина. По бокам - с одной стороны Пунин и я, с другой - Николай Константинович - jeune homme, влюбленный в А. Е. Пунину, который развелся со своей женой из-за этой любви. Но А. Е. Пунина - неприступна (сказала мне АА). Пили. Дамы тоже не отказались от водки, правда в очень маленькой дозе. Последнюю рюмку АА отдала мне. Все было уже выпито. Пунин - пьяный немножечко - пошел печатать фотографии.
Белое вино оставалось у дам только. АА перелила мне из своего стакана, половину чая. Чокнулись. За столом шутили, острили, но все было очень чинно и даже чуть-чуть торжественно. Я тоже пошел в коридор, к красному фотографическому фонарю Пунина. Печатали вместе. Конечно, испортили несколько листов бумаги (трудно печатать с хмельной головой). АА пришла и ушла. Потом я остался один допечатывать. Но Пунин вложил бумагу неактинической стороной, и листок не отпечатывался долго. Вошла в коридор АА, стояла рядом в красноватых лучах темного фонаря. Постояла... Потом ушла. Скоро я вышел в столовую. Пунин вынул из кармана один отпечаток АА. Дал его мне. Я из коридора принес непроявившийся листок бумаги, на котором должна была отпечататься АА, - сфинкс. АА весело подтрунивала над Пуниным, взяла листок, надписала на нем: "20 мин. 1, 27 окт. Сфинкс в Шереметевском саду. пл. Ахм." - и дала мне.
Я попрощался и ушел. (А Николай Константинович - jeune homme - ушел еще раньше.) АА осталась ночевать в Шереметевском доме.
На АА вино совершенно не действует - или она очень хорошо умеет не показывать его действия. Она остается совершенно такой же, как и всегда остроумной, веселой.
(О, эта веселость АА - сколько печали за ней, всегда. Но ее можно только угадывать.)
АА, лежа на диване, когда пришел Пунин, сказала по какому-то поводу: "Я здесь в крысах" (в Шереметевском доме). Я спросил со смехом, что это значит? "В крысах... Я - крыса". Я громко засмеялся. "Это Вы придумали?" АА с торжественной гордостью: "Я".
27.10.1925. Вторник
Днем звонил в Шереметевский дом. Аннушка сказала, что АА с утра ушла в Мраморный дворец. Вечером, часов в 7, позвонил еще раз. Ответил Пунин, что АА сегодня не приходила к нему и не придет, потому что вечером в Мраморный дворец к ней должна прийти В. А. Сутугина. А если я хочу повидать АА, то я могу сходить к ней туда - в Мраморный дворец. Пунин просил предварительно зайти к нему за книжкой, которую он хочет передать АА. Я так и сделал. Зашел к нему, он дал мне для передачи АА письмо и книгу "Les chef d'oelig;uvres de l'art". И уже мне в подарок фотографии АА: в кресле в Шереметевском доме, с книгой на коленях, и "сфинкс" в саду Шереметевского дома.
Постучался к АА в Мраморном дворце... Несколько минут не открывали. Потом АА открыла дверь. Видимо, я оторвал ее от какого-то разговора с Шилейко. "Можно Вас оторвать на минуту?" АА как-то встревоженно ответила: "Да, минуту я Вам могу уделить...". Передал ей книгу и письмо; оставил у нее полученное сегодня мной письмо Зенкевича. И измерил стекло в окне, чтобы высчитать, сколько может стоить вставка двух стекол. (Размер стекла 58 х 73 см, т. е. за два надо уплатить около 6 рублей. Ни у АА, ни у Шилейки, ни у Пунина, ни у меня их нет.) Попрощался, ушел.
28.10.1925
В Госиздате видел Б. Лавренева, Брауна, Н. К. Чуковского, МАФ'а, Эрлиха, Голлербаха, Горбачева, Садофьева... С МАФ'ом, Н. Чуковским, Эрлихом дошел до Наппельбаум, и с МАФ'ом - одним - поднялся к ним. У них был К. Вагинов... Пробыл у них минут 15, пошел домой.
29.10.1925
В 5 с половиной часов вечера пришел в Ш. д. Пунин уходил. АА говорит, что здорова, а у нее был сердечный припадок; и у нее удушье от сердца. Температура 37,4. Разговаривая, хваталась руками за сердце и делала паузы, чтоб вздохнуть. До моего прихода читала Мюссе. Положила книжку под подушку, когда я пришел.
Ясно видна такая обида. Письма матери: "О, мама не станет говорить об этом, она не такой человек", - но и они дают понять своей некоторой холодностью и сдержанностью, что Инна Эразмовна считает, что АА недостаточно заботлива по отношению к ней, недостаточно ее любит и т. д.
А что говорить об этом? АА не говорит о своем материальном положении, но разве я не вижу? И разве может быть хуже? И разве не позор, что Ахматова не имеет 7 копеек на трамвай, живет в неотапливаемой, холодной, сырой и ч у ж о й квартире, что она носит рваное, грубое и ч у ж о е белье и т. д. и т. д. до бесконечности. Примеров не исчислить.
АА, тем не менее, посылает регулярно деньги и матери, и Анне Ивановне Гумилевой, и тетке, и другим. АА посылает деньги матери и лжет ей, что это получаемая для Инны Эразмовны пенсия.
И вот, за иногда не своевременную высылку этой мифической "пенсии" ее попрекают. Конечно, ни звуком АА не дает понять матери, в каком материальном положении она сама находится.
Сегодня АА ходила на почту, посылала в Деражну деньги. АА рассказывает с нескрываемым удивлением и удовольствием о том, каким любезным и милым был принимавший отправления почтовый чиновник. Он - что не входит в его обязанности - подробно объяснил (и главное - вежливо объяснил) причину, по которой он искал Деражну в книге, то, что он должен быть уверен, что в Деражне имеется почтовое отделение, потому что иначе деньги могут не дойти и т. д. АА привыкла, что теперь все "рычат"... И когда кто-нибудь "не рычит", то это ее удивляет.
По дороге на почту АА обратила внимание на афишу "Конец Романовых"...
По поводу моего желания сохранить листки с первыми записями воспоминаний АА о Николае Степановиче (АА хочет их уничтожить, потому что они мной безобразно записаны, часто не точно, и, кроме того, очень устарели - они очень неполны) АА с упреком сказала, что это фетишизм. Дальше выяснилось отрицательное отношение АА к фетишизму.
На днях мы говорили о С. Есенине. АА находит, что помимо того, что он очень подражателен - он просто пишет плохие стихи. Плохие - именно как стихи - вне зависимости от того, кого они напоминают.
В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить.
Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управдома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в университете. И вот вместо того, чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод - почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит...
А. Е. Пунина начинает топить печку в соседней комнате - в спальне. Я иду туда, гоню А. Е. Пунину и затапливаю печку сам. АА покидает диван с термометром под мышкой - поставленным по моим увещаниям. Подходит к печке. Садится на корточки перед ней и ежится.
Мне очень нравится - очень идет АА черное платье... Я говорю ей это. АА отвечает, что нравится платье и ей, говорит про переводчицу: "Подумайте, какая милая! Я хочу сняться в этом платье и послать карточку ей...".
Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е, Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..."
Наконец, АА поддается нашим просьбам и остается. Я ухожу домой.
Не знаю почему, - вероятно, и разговоры с АА, и ее грустно-покорный тон в этих разговорах, какая-то особенная незлобивость, чувство ясного понимания Анной Андреевной трагического в эпохе, трагизм ее собственного существования - все вместе так подействовало на меня, что я ушел с подавленным сердцем, шел, не видя встречных сквозь липкую мразь и туман, и когда пришел - лег на постель с темной и острой болью в сердце и с бушующим хаосом, хаосом безвыходности в мыслях.
АА не жалуется. Она никогда не жалуется. Жалобы АА - исключительное явление и запоминаются навсегда.
И сегодня она не жаловалась. Наоборот. Все, о чем она говорила, говорила она как-то ласково-грустно, и со всегдашним юмором, и доброй шуткой, и твердым, тихим и гибко интонирующим голосом. Но от этого мне было еще грустней. Ибо видеть ясный ум, тонкую натуру, мудрое понимание и острое чувствование вещей, и доброту, доброту, доброту... - в такой обстановке, в таком болоте мысли и мира - тяжко.
...Говорю, что иду к Мосолову, там будет Пяст. "А до Мосолова зайдите ко мне... У меня есть кое-что, чтобы Вам показать".
Через час я у АА. В 6 ч. 30 м. вечера АА отдыхает. Играю с Иринкой. Минут через 20 Аннушка передает мне, что АА зовет меня к себе. Лежит на диване. Нездоровый вид, но говорит, что здорова.
Сажусь в кресло. Скоро АА встает, садится к столу. Кладет на стол папку бумаг - листки биографии Н. С., - первые ее воспоминания, предназначенные к уничтожению. Красный и синий карандаш в руке. Читаем вместе, и АА отмечает места, которые нужно сохранить. Шутит надо мной. Трунит над моими записями.
В 8 часов я ухожу. Иду к Мосолову, который для меня позвал Пяста. Пяст скоро приходит. В визитке. Садится на диван. Снимает сначала мокрые ботинки, потом носки. Кладет их к печке - к редкой теперь буржуйке. Босые ноги протягивает к печке. Вспоминает и диктует мне. Сначала в сидячем, потом все в более лежачем положении. Рука под голову, но и рука оказывается на подушке, закрываются глаза и Пяст превращается в дремлющего вещателя. Мосолов на стуле рядом. Слушает. Юлит. По временам втискивается в разговор и начинает ненужные, малопонятные и сюсюкающие (трубка в зубах) рассуждения. Ни Пяст, ни я их не поддерживаем. Пяст перебивает его и продолжает сообщение.