— Вы что-то говорили о муже, — буркнул я. — Где сейчас он?
— На совещании.
— Ах, на совещании, — ехидно заметил я.
— Мой муж — очень важный человек. У него множество совещаний. Он инженер-гидроэлектрик. Ездит по миру. Да будет вам известно…
— Довольно, — остановил я ее. — Вот приглашу его как-нибудь на ланч, и он мне сам все расскажет. Чем бы там ни собирался вас стращать Джозеф, все это умерло. Как и сам Джозеф.
— Он правда умер? — прошептала она. — Правда?
— Он умер, — ответил я. — Умер, умер, умер. Леди, он умер.
Наконец она поверила. А я уж и не надеялся даже, что она когда-нибудь поверит. В тишине было слышно, что лифт остановился на нашем этаже.
Я услышал шаги по коридору. Знаете, у всех бывают свои предчувствия. Я приложил палец к губам. Девушка замерла. Ее лицо словно застыло. Огромные голубые глаза почернели, как залегшие под ними тени. Горячий ветер ломился в закрытые окна. Окна следует закрывать, когда дует Санта-Ана, — неважно, стоит жара или нет.
Шаги, звучавшие в коридоре, были обычными человеческими шагами. Но они остановились возле моей двери, и тотчас раздался стук.
Я указал на гардеробную за своей откидной кроватью. Девушка бесшумно встала, прижав свою сумочку к боку. Я снова указал, теперь уже на ее стакан. Она быстро взяла его, скользнула по ковру к двери и тихо затворила ее за собой.
Я не мог взять в толк, зачем мне понадобились эти проблемы.
Стук повторился. У меня даже ладони вспотели. Я намеренно громко скрипнул креслом и встал, сделав громкий зевок. Потом я приблизился к двери и открыл ее. Без оружия.
Это было ошибкой.
3В первый момент я его даже не узнал. Возможно, Уолдо тоже его не узнал, только по другой причине. В продолжение всего сказанного, в коктейль-баре на нем была шляпа. Теперь ее не было. Его волосы резко заканчивались там, причем именно там, где начиналась шляпа. Выше этой линии находилась белая и жесткая сухая кожа, блестевшая, как шрам. Он был не просто на двадцать лет старше. Это был вообще другой человек.
Зато пистолет в его руке я узнал сразу же: двадцатидвухкалиберный автоматический с большим передним прицелом. И еще я узнал его глаза. Светлые, настороженные, пустые глаза, как у ящерицы.
Он был один. Он довольно небрежно подвел пистолет к самому моему лицу и проскрипел сквозь зубы:
— Да, это я. Давай-ка войдем внутрь.
Я отступил достаточно далеко и стал именно там, где он хотел, — чтобы закрыть дверь без лишних движений. По его глазам я понял, что он ждет от меня как раз этого.
Я не был напуган. Скорее, парализован.
Когда он затворил дверь, то принудил меня отступить, покуда я не почувствовал, как мне что-то ткнулось сзади в ноги. Он взглянул мне прямо в глаза:
— Карточный столик, как я погляжу. Какой-то придурок режется здесь в шахматы. Не ты ли, часом? Ты?!
Я проглотил слюну.
— На самом деле я не играю. Я просто забавляюсь.
— Играют вдвоем, — проговорил он хрипловато-мягко, словно какой-нибудь коп шарахнул своей дубинкой ему прямо по горлу на допросе третьей степени.
— Фишка в том, — сказал я, — что это не игра, а задача. Взгляни на фигуры.
— Будто бы я что-то в этом смыслю!
— Короче, я тут один, — сказал я, и мой голос дрогнул.
— Какая разница, — откликнулся он. — Я в любом случае конченый человек. Какие-нибудь ищейки всадят в меня пригоршню пуль завтра или на следующей неделе, да не один ли черт? Только вот твоя фотокарточка, приятель, мне все равно не нравится. И тот сладенький педик в белой курточке, в баре, что играл левым полузащитником, кажется, за Фордхэм. Таких парней, как вы, я уж точно в гробу видал!
Я ничего не ответил и даже не шевельнулся. Здоровенный ствол, словно лаская, царапнул меня по щеке. Мужчина улыбнулся.
— Это и для дела неплохо, — сказал он. — Так, на всякий случай. Такой стреляный воробей, как я, следов не оставляет; все, что против меня есть, так это два свидетеля. К дьяволу вас обоих.
— Что тебе сделал Уолдо? — Я постарался, чтобы мой вопрос прозвучал так, будто мне и впрямь интересно. А если честно, то я пытался унять дрожь в коленках.
— Раскололся, когда мы в Мичигане взяли банк, и упек меня на четыре годика. А себе заработал снятие всех обвинений. Четыре года в Мичигане — это не летний круиз. В штатах, где дают пожизненное, из тебя прямо шелкового делают.
— А как узнал, что он здесь? — прохрипел я.
— Да я и не знал. Нет, я, конечно, был не прочь отыскать его. Уж очень повидаться хотелось. А тут он как-то мелькнул на улице, позавчера, но я его упустил. И если раньше я его толком не искал, то теперь принялся за поиски. Ловкий парень, этот Уолдо. Как он?
— Умер, — сказал я.
— Я по-прежнему еще хоть куда, — хмыкнул он. — Что пьяный, что трезвый. Ну да мне теперь все это без пользы. Они меня уже опознали?
Я помедлил с ответом. Он тут же ткнул пистолетом мне в горло; я поперхнулся и инстинктивно едва ли не цапнул ствол.
— Ну-ну, — мягко предостерег он меня, — без шуток. Ты ж не настолько глуп.
Я опустил руки и вывернул их ладонями к нему. Как он хотел. Сам он до меня не дотрагивался, предпочитая тыкать пистолетом. Ему было наплевать на то, что у меня тоже может оказаться оружие. А это означало, что он, скорее всего, уже принял решение.
Ему теперь было вообще на все наплевать, если он сюда вернулся. Наверное, так на него действовал горячий ветер, который бесновался у моих закрытых окон, как прибой под волноломом.
— У них есть твои отпечатки, — сказал я. — Но я не знаю, насколько они четкие.
— Вполне сойдут — но не для передачи по фототелеграфу. Придется для проверки отправлять их самолетом в Вашингтон, а потом обратно. Скажи-ка мне, приятель, зачем я здесь?
— Ты слышал, как я разговаривал с пареньком в баре. Я сказал ему, как меня зовут и где я живу.
— Это все как, приятель. А я спросил — зачем. — Он улыбнулся мне. Улыбка была скверная, особенно если она последняя, которую тебе суждено увидеть.
— Завязывай, — сказал я. — Палач никогда не просит жертву гадать о цели своего посещения.
— Смотри какой крутой. После тебя я наведаюсь к тому мальцу. Я проследил его от полицейской конторы прямо до дома, но решил, что ты будешь первым. Ехал за ним от центра в той машине, которую Уолдо взял напрокат. От самой полицейской конторы, приятель. Эти копы такие болваны! Ты можешь сидеть у них прямо под носом, а они тебя даже не заметят. А стоит тебе припустить за трамваем, так они тут же открывают пальбу из пушек, заваливая попутно пару случайных прохожих, дрыхнущего в своей машине таксиста и старушку уборщицу, что моет шваброй пол на втором этаже. А в того, за кем они гнались, им попасть, конечно же, не удается. Такие вот чертовы болваны, эти копы.
Он повертел дулом пистолета, упиравшимся мне в горло. Глаза его стали выглядеть еще более безумными.
— У меня времени навалом, — сообщил он. — Взятой Уолдо напрокат машины хватятся еще не скоро. Да и самого его быстро не опознают. Уж я-то этого Уолдо знаю. Хитер был. Ловкий малый, Уолдо.
— Еще немного, и меня вырвет, — сказал я ему. — Если ты не уберешь свою пушку от моего горла.
Он улыбнулся и переместил пистолет к груди, к сердцу:
— Так будет получше? Не стесняйся, говори.
Должно быть, я говорил более громко, чем мне хотелось. Между дверью гардеробной и стеной показалась щелочка. Потом она стала расширяться. Я увидел глаза девушки, но мгновенно отвел свой взгляд, уставившись в зрачки лысоголового. Очень твердо — я не хотел, чтобы он перевел свой взгляд с меня.
— Боишься? — мягко спросил он.
Я налег на его пистолет и затрясся. Я подумал, что ему должно понравиться, что я трясусь. Девушка вышла из-за двери. В ее руке опять был пистолет. Я чертовски переживал за нее. Она или бросится к выходу, или завопит. В любом случае нам обоим крышка.
— Эй, ты что, собрался затянуть представление на всю ночь? — проблеял я. Мой голос словно бы доносился издалека, как шум радио на другой стороне улицы.
— Да нравится мне, приятель, — расплылся он в улыбке. — Я просто тащусь от всего этого.
Девушка маячила где-то у него за спиной. Нельзя было двигаться более бесшумно, чем это делала она. Впрочем, толку в этом все равно было мало. Он с ней и вовсе церемониться не станет. Я смотрел в его глаза всего пять минут, но было ощущение, что я знаю его всю мою жизнь.
— А что, если я закричу? — предположил я.
— Ну что ж, попробуй крикнуть. Давай кричи, — сказал он с улыбкой законченного убийцы.
Девушка не метнулась вон. Она была у него за спиной.
— А что, возьму и крикну, — пригрозил я.
Словно это был сигнал, она, не издав ни звука, уткнула свой пистолетик ему в ребра.
Он должен был как-то среагировать. Это было похоже на коленный рефлекс. Разинув рот, он вскинул руки и немного выгнул спину. Дуло пистолета смотрело теперь мне в правый глаз.
— А что, если я закричу? — предположил я.
— Ну что ж, попробуй крикнуть. Давай кричи, — сказал он с улыбкой законченного убийцы.
Девушка не метнулась вон. Она была у него за спиной.
— А что, возьму и крикну, — пригрозил я.
Словно это был сигнал, она, не издав ни звука, уткнула свой пистолетик ему в ребра.
Он должен был как-то среагировать. Это было похоже на коленный рефлекс. Разинув рот, он вскинул руки и немного выгнул спину. Дуло пистолета смотрело теперь мне в правый глаз.
Я, нырнув головой вниз, изо всей силы вмазал ему коленом между ног.
Он согнулся, и тут я заехал ему уже в подбородок. Я лупил так, словно забивал последний костыль в полотно трансконтинентальной железной дороги. Я до сих пор ощущаю боль, касаясь костяшек пальцев.
Ствол его пистолета царапнул меня по щеке, но выстрела так и не последовало. Он был уже готов. Хрипя, он повалился на левый бок. Я ударил его в правое плечо — очень крепко. Пистолет вылетел у него из руки, упал на пол и отскочил под кресло. Где-то позади я услышал стук падающих шахматных фигур.
Девушка стояла над киллером и смотрела на него. Потом ее исполненные ужаса, широко раскрытые глаза встретились с моими.
— Я у вас в долгу, — сказал я. — Все, чем я располагаю, отныне и навсегда принадлежит вам.
Она меня не слышала. Ее глаза расширились так, что отчетливо выделялись белки под пронзительно-голубыми радужками. Она, не выпуская пистолета из рук и не поворачиваясь, внезапно устремилась к двери, нащупала позади себя ручку и повернула ее. Потянула дверь на себя и выскользнула наружу.
Дверь захлопнулась.
Она ушла с непокрытой головой и даже без своего жакета «болеро».
У нее оставался лишь пистолет, который по-прежнему был на предохранителе, так что выстрелить она бы не смогла.
Несмотря на ветер, в комнате было тихо. А потом я услышал, как киллер, лежа на полу, хватает ртом воздух. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Я подобрался сзади и обыскал его — нет ли другого оружия, — но ничего не обнаружил. Я достал из ящика своего стола пару наручников и, вытянув его руки вперед, защелкнул браслеты на его запястьях. Они смогут его утихомирить, если, конечно, он не слишком сильно будет их терзать.
Он смотрел так, будто снимал с меня мерку для гроба, невзирая на то, что был еле жив от боли. Он лежал на полу в самом центре комнаты, по-прежнему на левом боку, скрюченный, какой-то весь иссохший — человек с лысой головой, вывернутыми губами и дешевыми серебряными пломбами на зубах. Его пасть выглядела как черная дыра; он дышал с перебоями, словно волнами: пара вдохов, остановка, опять пара вдохов…
Я прошел в гардеробную и открыл ящик. Шляпа и жакет девушки лежали, брошенные поверх моих сорочек. Я запрятал их подальше, вниз, и завалил сверху своими вещами. Потом направился в кухню и плеснул себе изрядную порцию виски, проглотил ее и замер на мгновение, прислушиваясь, как горячий ветер завывает за оконным стеклом. Хлопнула где-то дверь гаража, сильно провисший между изоляторами электрический провод хлестнул по стене здания с таким звуком, будто бы кто-то выбивал ковер.
Напиток потихоньку оказывал свое благотворное действие. Я вернулся обратно в гостиную и открыл окно. Человек на полу, в принципе, не мог учуять духов девушки с ароматом сандалового дерева, но кто-то другой вполне был способен.
Чуть погодя я закрыл окно, вытер ладони и решил воспользоваться телефоном, чтобы дозвониться до полицейского управления.
Коперник по-прежнему был на месте. Своим наглым голосом он проговорил:
— Да? Марлоу? Погоди, сейчас угадаю. Держу пари, что у тебя возникла новая идея.
— Установили личность киллера?
— Закрытая информация, Марлоу. Чертовски сожалею, приятель, и все такое прочее. Ты же сам понимаешь, как оно бывает.
— О'кей, мне плевать, кто он такой. Просто приезжайте и заберите его, чтобы не поганил пол в моей гостиной.
— Господи Иисусе! — заорав, Коперник тотчас понизил голос и продолжал более спокойно: — Подожди-ка минутку, всего одну минутку, приятель. — Я услышал где-то в отдалении шум закрываемой двери. Потом опять раздался его голос: — Выстреливай! — сказал он чуть ли не с нежностью.
— В наручниках, — сообщил я. — Весь к вашим услугам. Пришлось заехать ему по яйцам, но он непременно оправится. Он явился, чтобы устранить свидетеля.
Возникла пауза. Голос Коперника просто источал мед.
— Да, слушай, малыш, а кто там еще с тобой был?
— Кто еще? Никого. Только я.
— Пусть так и остается, малыш. Без шума. О'кей?
— Ты полагаешь, что я горю желанием зазвать сюда всех окрестных отморозков?
— Полегче, малыш. Полегче. Просто сядь и сиди. Считай, я практически уже у тебя. Ни к чему не прикасайся. Усек?
— Ага. — Я напомнил адрес и номер квартиры, чтобы сэкономить ему время.
Я легко мог представить себе, как сияет его жирная рожа. Я достал из-под кресла пистолет двадцать второго калибра, уселся и не выпускал его из рук до тех пор, пока не услышал грохот шагов в коридоре и тут же — негромкую дробь костяшек о дверную панель.
Коперник прибыл один. Он стремительно возник в дверном проеме, потом, напряженно усмехнувшись, втолкнул меня в комнату и захлопнул дверь. Он встал к ней спиной, держа левую руку под пиджаком. Здоровенный ширококостный мужчина с пустыми и жестокими глазами.
Он медленно опустил их и взглянул на человека, лежащего на полу. У того немного подергивалась шея. Его глаза лихорадочно блуждали, как у больного.
— Ты уверен, что это тот самый парень? — Голос у Коперника был хрипловатый.
— Абсолютно. А где Ибарра?
— О, он очень занят, — это он сказал избегая смотреть мне в глаза. — Твои браслетики?
— Ага.
— Ключ.
Я кинул ему ключ. Он быстро опустился на одно колено рядом с киллером, снял мои наручники с его запястий и отбросил их в сторону. Он достал с бедра свои собственные, завернул лысому руки за спину и защелкнул их.
— Ну ладно, ублюдок, — равнодушно бросил киллер.
Коперник осклабился, собрал пальцы в кулак и со страшной силой врезал человеку в наручниках по лицу, метя в рот. У того голова так дернулась назад, что могла переломиться шея. Из левого угла рта у киллера полилась кровь.
— Подай полотенце, — распорядился Коперник.
Я взял полотенце для рук и подал ему. Он с ненавистью засунул его человеку в наручниках между зубов, поднялся и вытер свои костистые пальцы о его жиденькие светлые волосики.
— Хорошо. Теперь рассказывай.
И я рассказал — совершенно исключив из рассказа девушку. Повествование вышло немного странноватым. Коперник изучал мое лицо, не говоря ни слова. При этом он потирал покрытый прожилками нос. Потом он извлек свою гребенку и стал приглаживать волосы так же, как он делал это ранее в коктейль-баре.
Я приблизился и вручил ему пистолет. Он небрежно глянул на него и засунул в боковой карман. В его глазах что-то мелькнуло; лицо исказила кривая улыбка.
Я нагнулся и стал собирать мои шахматные фигуры, складывая их в коробку. Закончив, поставил коробку на камин, выпрямил ножку карточного столика, повозился еще немного. Все это время Коперник наблюдал за мной. Я был не прочь, чтобы он поделился со мной своими соображениями.
В конце концов он не выдержал.
— Этот парень использовал двадцать второй калибр, — произнес он. — Он наверняка прибег к нему потому, что хорошо умеет обращаться с такого рода оружием. То есть он в своем деле мастер. Он стучит к тебе в дверь, упирает пушку в твое брюхо, вталкивает тебя в комнату, говорит, что пришел, чтобы навсегда заткнуть тебе рот, — и все-таки ты его берешь! Причем не имея оружия. Берешь в одиночку. Выходит, приятель, ты сам изрядный спец.
— Послушай-ка… — сказал я, взглянув на пол. Я подобрал еще одну шахматную фигурку и принялся вертеть ее в пальцах. — Я был занят решением шахматной задачи. Хотел отрешиться от происшедшего.
— У тебя, приятель, что-то такое на уме, — мягко произнес Коперник. — Ты ведь не собираешься развести старого сыскаря, а, малыш?
— Задержание — первый сорт, и я дарю его тебе, — сказал я. — Чего, к чертям собачьим, тебе еще надо?
Человек на полу промычал что-то сквозь полотенце. Его лысая голова блестела от пота.
— Что такое, дружок? Хочешь нам что-то сообщить? — почти шепотом спросил Коперник.
Я быстро взглянул на него и снова отвернулся.
— Хорошо, — сказал я, — ты дьявольски умен и понимаешь, что я не смог бы взять его в одиночку. Он уже уставил на меня свой пистолет, а когда такой тип стреляет, то промаха не жди.
Коперник прикрыл один глаз и одобрительно прищурился, глядя на меня другим глазом:
— Давай дальше, приятель. Подобная мысль возникла и у меня.
Я еще немного потянул время, стремясь подать все так, чтобы это больше походило на правду. Потом медленно начал: